— Я не стану женой никому из ваших приспешников! — воскликнула она, отчаянно сопротивляясь.

— Тысяча проклятий! Неужели вы не понимаете, что уже проиграли это сражение? Чтобы лишний раз доказать это, мне стоит лишь покрепче вас обнять. Не так ли Джоанна? Вы хотите этого? Хотите, я еще и еще раз поцелую вас? Ведь мы оба с вами знаем, что стоит лишь нашим губам соприкоснуться, и вашему сопротивлению придет конец. Вы этого хотите от меня?

— Нет! — выкрикнула она, мотая головой. Душа ее была исполнена стыда и отчаяния. — Нет! — повторила она еще раз, краснея до корней волос.

Он тотчас же отпустил ее и сделал шаг в сторону, как бы принимая ее безоговорочную капитуляцию. Однако Джоанна, находясь в такой близости от этого ужасного человека, по-прежнему не чувствовала себя в безопасности. Она поникла головой, избегая его взгляда.

Райлан глубоко вздохнул, и его широкая грудь, покрытая курчавыми черными волосами, поднялась и опустилась. Он сделал шаг в сторону и, галантно поклонившись, повел рукой по направлению к очагу и кастрюле с похлебкой.

— Подавайте на стол, Джоанна. И давайте, Бога ради, поедим в тишине и согласии.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Джоанна ела без всякого аппетита. Она была до такой степени расстроена словами Райлана Кемпа, что с трудом заставляла себя глотать острую похлебку и вареные овощи, не чувствуя их вкуса.

Но, снедаемая бессильной яростью, она тем не менее была вынуждена признать, что все сказанное этим бессовестным человеком — правда, от первого до последнего слова. Она действительно утрачивала способность к сопротивлению от одного лишь его поцелуя. Этот коварный демон только и делал, что испытывал на ней силу своих злых чар, а она, несчастная грешница, не могла противится им.

Она снова, в который уже раз, вспомнила своих родителей: слезы и жалкую покорность матери, злобу и бесчеловечность отца. От некоторых сестер и послушниц обители святой Терезы, многие из которых в прошлой своей жизни были продажными женщинами, она узнала, что означало слово «изнасилование», и, понимая, что мать ее покончила с собой из-за того, что отец учинил над ней гнусное насилие, чувствовала, что исступленная ненависть к свирепому и бездушному родителю буквально раздирает ей грудь. Но теперь, в некотором замешательстве вспоминая рассказы монахинь, она ловила себя на мысли, что, вероятно, не до конца постигла их смысл. Ведь женщина, которую пытаются изнасиловать, стремится всячески этому противодействовать, сопротивляется насильнику и борется с ним. Но ей, напротив, нравилось то, что с ней делал Райлан, — по крайней мере до тех пор, пока он не прекращал это делать.

Наверное, она действительно чего-то недопоняла или же слишком все упростила. Вероятно, насилие заключается в том, что мужчина ради удовлетворения своей похоти лишает женщину разума и воли, и лишь потом, когда к ней возвращается сознание, она испытывает боль и ужас от случившегося.

Но и это объяснение не давало ответов на вопросы, мучившие Джоанну. Она чувствовала стыд и раскаяние от того, что отдавалась ласкам Райлана. Она ненавидела и презирала себя за свою слабость и податливость. Но ни боли, ни ужаса она не испытывала.

Джоанна бросила на Райлана испепеляющий взгляд, но тот и бровью не повел, продолжая с завидным аппетитом поглощать приготовленный ею суп. А она не могла больше заставить себя даже поднести ложку ко рту. С какой радостью она выплеснула бы свою похлебку в это ненавистное лицо!

Словно прочитав ее мысли, Райлан поднял голову и одобрительно кивнул:

— Отличный суп, Джоанна. Уверен, что при такой хозяйке в кухнях Оксвича будет безупречный порядок. — В течение нескольких секунд он тщетно ждал ответа, но так как Джоанна молчала, невозмутимо продолжил:

— Не сомневаюсь также, что вы найдете общий язык с тамошними швеями, ведь все обитательницы монастыря святой Терезы мастерски владеют иглой. Но скажите, умеете ли вы прясть? И ткать?

Джоанна упрямо молчала, и он, отодвинув от себя пустую деревянную миску, усмехнулся и проговорил:

— Послушайте, миледи! Не заставляйте меня упрашивать себя! Ведь вы прекрасно знаете, что я могу заставить вас заговорить! — Он выразительно посмотрел на ее сжатый рот и, продолжая усмехаться, несколько раз провел указательным пальцем по своей нижней губе.

— Вы — дьявол! — взвизгнула она, забыв, что твердо решила не обращать на него внимания, и резко вскочила на ноги. Табурет, на котором она сидела, с грохотом опрокинулся на пол.

— Пусть так. Но вашего ответа я тем не менее добьюсь. Повторяю свой вопрос: Джоанна, умеете ли вы прясть и ткать?

Райлан смотрел на Джоанну в упор, не пытаясь скрыть того, что ситуация явно забавляла его. Девушка старалась побороть обуревавшую ее слепую ярость, не дав ей выплеснуться наружу, чтобы не уронить своего достоинства. Она подняла голову и окинула его презрительным взглядом. Ей было невдомек, что при такой нарочито прямой осанке груди ее выпятились вперед и отчетливо просматривались сквозь тонкую ткань рубашки. В полумраке тесной комнатки она выглядела одновременно невинной и искушенной, ангельски-чистой и безумно соблазнительной. Лицо Райлана мало-помалу утратило насмешливое выражение, но Джоанна приписала эту перемену в нем воздействию своих слов.

— Если бы я только могла надеяться, что мой ответ заставит вас изменить ваши гнусные намерения в отношении меня, я дала бы вам именно такой ответ. Но я уверена, что вам совершенно безразлично, каковы в действительности мои хозяйственные навыки. Вы станете принуждать меня к браку независимо ни от каких моих качеств и умений. Поэтому я не считаю нужным отвечать на ваши вопросы!

Гордо выпрямив спину, она повернулась и прошествовала в дальний угол комнаты. Однако внутри у нее все сжалось от страха. Ведь он и вправду может заставить ее ответить! Добился же он того, что она накрыла на стол и разделила с ним трапезу, как ни пыталась она противиться этому. Но во время еды он по крайней мере не говорил с ней, то есть не дразнил и не унижал ее, будучи слишком занят супом и овощами. Теперь же, подкрепившись, готов с новыми силами продолжать свою жестокую игру. Сжав кулаки так, что ногти больно вонзились ей в ладони, Джоанна с трепетом ждала, какое наказание он придумает для нее за столь дерзкий ответ.

Но Райлан снова, в который уже раз, удивил ее. Он не шелохнулся и не произнес ни звука. Это гнетущее молчание подействовало на нее сильнее самых яростных нападок. И когда он наконец вышел из-за стола, Джоанна принялась затравленно озираться по сторонам в поисках пути к спасению, немедленно утратив свой гордый и напыщенный вид.

— Вы безусловно правы. Я как-то позабыл, что опытная служанка сможет надзирать в вашем замке за пряхами и ткачихами. Да и поварню можно будет доверить чьему-либо попечению, лишь бы вы умели угождать своему супругу в другом, в главном.

Он рассеянно почесал живот как раз над повязкой из простыни, охватывавшей его бедра.

— Главными же вашими обязанностями, — продолжал он тоном патера, читающего проповедь, — станут неусыпные заботы о муже, о том, в частности, чтобы досуг его был наполнен разнообразнейшими удовольствиями. — Усмехнувшись, он с торжеством взглянул в ее испуганное и растерянное лицо и продолжал:

— А поскольку срок нашего пребывания здесь весьма краток, нам с вами, пожалуй, следует начать с изучения именно этих обязанностей.

Мысль о том, что сейчас он скорее всего снова станет целовать ее, — обожгла девушку. Она обхватила руками плечи и отступила назад, пытаясь придумать хоть какой-нибудь выход из создавшегося положения. Но увы, похоже, деться ей было некуда.

А Райлан продолжал смотреть на нее с какой-то, как ей показалось, злобной радостью, упиваясь своей властью над нею и ее полнейшей беспомощностью. Джоанна поняла, что сопротивление этому человеку бессмысленно и бесполезно. Своими нежными, страстными поцелуями он может добиться от нее чего пожелает.

— Начнем же по порядку с самых будничных, повседневных ваших забот, — произнес он, смакуя каждое слово. Но Джоанна знала, что отнюдь не сами слова доставляют ему такое удовольствие. Он придумал какой-то новый чудовищный способ унизить ее. Она настороженным взглядом следила за каждым его движением. Райлан протянул руку и пощупал свою одежду, сушившуюся на веревке.

— Разумеется, — продолжал он с широкой улыбкой, — жена, и никто иной, помогает мужу одеваться по утрам. Давайте займемся этим.

— Нет! — крикнула Джоанна, что было сил. От ужаса и удивления ее глаза чуть не вылезли из орбит. Неужели он не шутит?

— Вы просто представьте себе, что я ваш муж, Джоанна, и это не составит вам ровно никакого труда. Обещаю вам, что он будет молод и пригож. Старика или урода я и близко к вам не подпущу. Верьте мне.

— Нет! — повторила она, для пущей убедительности помотав головой. — Ни за что!

— Да! — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Начните с рейтуз, затем наденете подвязки и поясной ремень, после этого — рубаху и куртку. Башмаки и оружие — в последнюю очередь.

— Вы… вы и сами можете одеться, без всякой посторонней помощи.

— Конечно, смогу! Но дело ведь не в этом. Не мне же придется одевать вашего мужа. А вам. Так что потренируйтесь-ка.

Джоанна, дрожа от возмущения, начала заикаться:

— Ва… ва… ваша одежда еще сырая!

В ответ он лишь весело улыбнулся. Его белые зубы сверкнули на фоне смуглого лица, и при виде этой чарующей улыбки у Джоанны перехватило дыхание. В эту минуту она до конца осознала весь ужас своего положения. Эта теплая тяжесть внизу живота, учащенное сердцебиение, влажные ладони и пересохшие губы могли быть свидетельством охватившего ее страха, но она понимала, что дело совсем не в этом. Ее состояние объяснялось просто — она желала этого человека, тело ее томилось по его ласкам. Это было ужасно! И страшилась она отнюдь не Райлана, а себя самой, грозившей ей потерей контроля над собой.

Она решила, что в данной ситуации лучше не противоречить ему и выполнить его унизительное требование. Иначе он станет принуждать ее к этому, а каким способом — об этом она вообще предпочитала не думать. Придется подчиниться его нелепому приказу и сделать то, чего он от нее хочет, как можно быстрее и сноровистее. Тогда он, возможно, хоть на некоторое время оставит ее в покое и даст ей возможность собраться с силами и с мыслями.

— Я хотела бы сначала одеться сама, — сказала она просительно, стараясь не смотреть на Райлана.

Слегка сощурившись, он склонил голову набок, затем протянул руку и пощупал ее тяжелое, сырое платье.

— Ваше одеяние еще не высохло.

Джоанна негодующе выпрямилась. Выходит, ей нельзя надеть непросохшую одежду, а ему можно?! Но когда она, нахмурившись, дотронулась до его вязаных рейтуз и льняных подвязок, ей пришлось признать, что они совсем не такие сырые, как ее платье из грубой шерсти. Хорошо хоть рубашка на ней высохла и перестала так тесно облегать фигуру. Но Джоанна знала, что будет чувствовать себя неловко и неудобно до тех пор, пока не оденется подобающим образом.

— Как вам угодно, — бросила она, гордо вскинув голову и упираясь руками в бока. От всей ее фигуры веяло негодованием и едва сдерживаемой яростью.

— Как вам угодно, — передразнил ее Райлан. — Вот такие слова любому мужу пришлись бы по вкусу. — Усевшись на табурет, он поманил ее пальцем: — Подойдите ближе, Джоанна. Мы начнем с рейтуз.

Будь Джоанна не участницей, а лишь свидетелем происходящего, она, вероятно, вволю посмеялась бы над этой сценой. По ее нахмуренным бровям, неестественно прямой спине, а также по тому, как нарочито медленно приближалась она к Райлану, можно было без труда догадаться, насколько неохотно подчинялась она его воле. Лицо лорда Блэкстона лучилось торжеством. Он был явно доволен собой. Но при этом стороннему наблюдателю стало бы очевидно, с какой неодолимой силой тянуло друг к другу этих двоих. Расстояние, разделявшее их, было пронизано таким напряжением, что в нем, того и гляди, могли засверкать искры.

Подойдя к Райлану вплотную, Джоанна остановилась, чтобы перевести дух. Как нелегко дались ей эти несколько шагов! Она знала, что сейчас ей придется опускаться на колени, чтобы помочь ему надеть рейтузы. Но унижение, которое ей предстоит испытать, — ничто по сравнению с терзавшим ее страхом. Ведь, ей не избежать прикосновения к его голой коже и, будь то его рука, нога или плечо, ей все равно придется пережить обжигающее, испепеляющее вожделение.

Тяжело вздохнув, она попыталась проглотить комок, подступивший к горлу, и встала на колени. Это была молитвенная поза, и сейчас Джоанна попыталась вспомнить знакомые с детства слова молитв, чтобы попросить у Бога заступничества, в котором она так нуждалась, но у нее ничего не вышло. Столь близкое присутствие этого человека, казалось, начисто лишило ее памяти. Она вопросительно взглянула ему в глаза, не зная, что ей делать.