Изабелла и сама точно не знала, что означает для нее слово «дом». Но одно она знала наверняка. Дом для нее – это двое мирно спящих наверху детишек.


Чесночница черешковая. Сердечник шершавый. Чабрец и лисички. Байрон шел по опушке леса, где за вековыми деревьями начинались огороженные не одним поколением фермеров пастбища, и при тусклом вечернем свете собирал съедобные растения себе на ужин в знакомых еще с детства местах. Он похудел, но скорее от отсутствия аппетита, чем оттого, что пришлось перейти на подножный корм.

Последние несколько дней он прятался от людей. Днем, в самую жару, спал, а ночью бродил по лесам, пытаясь разработать хоть какой-то план действий.

Теперь Изабелла явно его боялась. Ясно как дважды два. Встретив его в лесу, она подпрыгнула от испуга, а улыбка ее была слишком широкой, слишком ослепительной. И, здороваясь, она тоже держалась не совсем естественно, словно не хотела показывать своего страха. Байрону было не впервой видеть такую реакцию у деревенских жителей, наслышанных о его репутации, но не знакомых с ним лично.

Когда Байрон думал о том, что Изабелла его боится, а ее дети его избегают, ему начинало казаться, будто он вдруг оказался в могиле, из которой не выбраться.

Он понимал: больше нет смысла задерживаться в Бартоне. Его прошлое, обросшее мифами, будет преследовать его, точно шлейф вонючего дыма, пока здесь будут такие люди, как Мэтт. А поскольку здешние земли постепенно скукоживаются под напором так называемой уникальной застройки, технопарков и пахотных хозяйств, очень скоро он, Байрон, просто-напросто останется без работы. Он имел полное представление о карьерных перспективах для людей вроде него: подсобный рабочий в супермаркете, охранник, таксист. Читать объявления о такой работе было для него точно нож острый. Он живо представлял себя на автостоянке, где диспетчер указывает ему, можно или нельзя сделать перерыв, а потом неохотно выдает грошовую зарплату.

Зря я пошел против Мэтта, уже в сотый раз говорил Байрон себе. Надо было держать рот на замке. Правда, он сам плохо в это верил.


– Алло?

Та женщина написала на конверте свой адрес: Вичтри-Гарденс, Бофорт-Хаус, 32. Нетипично для любовницы, подумала Изабелла. Такая точность. Как будто он мог спутать ее с кем-то еще.

Через сорок восемь часов после того, как письма попали ей в руки, она позвонила в справочную службу и выяснила, что по данному адресу проживает только одна Карен. Карен Трейнор – губительница семейного очага и воспоминаний. Кто бы мог подумать, что это имя окажет такое влияние на судьбы стольких людей? Изабелла представляла себе высокую, белокурую, спортивную женщину, возможно, чуть моложе тридцати. Должно быть, у нее безупречный макияж – у бездетных женщин всегда такой, ведь у них полно времени заняться собой. Интересно, а она играет на музыкальных инструментах? Или Лоран сознательно нашел себе женщину, которая не витает в облаках?

Изабелла еще не решила, что будет говорить, хотя уже успела продумать сотни доводов, тысячи убийственных фраз. Только бы не сорваться на крик. Она потребует сказать, куда девались их деньги. Куда возил ее Лоран. Сколько было отелей, поездок в Париж, дорогих обедов, пока она, Изабелла Деланси, считала, что муж в командировке? Она расскажет этой женщине, что та наделала, объяснит ей, что, несмотря на все слова Лорана (а что именно он говорил?), та пыталась разрушить брак, полный страсти и любви. Она поставит ее на место, эту легкомысленную, эгоистичную девчонку. Она ей еще покажет.

Длинные гудки, а затем женский голос – интеллигентный, совершенно обыкновенный, чем-то похожий на голос самой Изабеллы – сказал: «Алло? – И после паузы снова: – Алло?»

И тут Изабелла, женщина, считавшая, что без звуков музыки в голове жизнь будет пустой и никчемной, поняла, что способна лишь слушать чужое молчание.

На третий вечер тепловую волну вытеснил грозовой фронт. Небо внезапно потемнело, вдалеке громыхнул гром, точь-в-точь как литавры, предвещающие грандиозный финал, набежали черные тучи – и начался проливной дождь. Все зверюшки попрятались в норках, в сточных канавах забурлила вода.

Байрон сидел в бойлерной, прислушиваясь к голосам обитателей дома. Сперва он услышал, как Изабелла и Китти, шлепая по лужам, с криками бегут снимать с веревки белье, затем – как Тьерри, проходя мимо бойлерной, радостно и без тени стеснения поет: «Дождик, дождик, кап-кап-кап! Старикашки слышен храп!» Насторожившиеся собаки переводили взгляд с Байрона на дверь и обратно в ожидании сигнала, любого сигнала, что им тоже можно выбежать во двор, но Байрон предупреждающе поднял руку, и они, недовольно поскуливая, вернулись на место.

«Он пошел спать, треснулся головой о кровать и утром уже не смог встать».

Когда звук шагов Тьерри постепенно затих в доме, Байрон медленно встал. Он уже успел аккуратно упаковать свои пожитки в две сумки. Когда дождь немного успокоится, он пройдет через лес к машине и уедет отсюда.

Хлопнула дверь. У него над головой неожиданно заиграла музыка. Целый оркестр – нечто драматическое, но, похоже, знакомое. Затем послышался умоляющий голос Китти:

– Ой, только не это!

Кто-то закрыл окно, и музыка почти стихла. Он слышал лишь стон скрипок и взмывающие ввысь неистовые голоса.

Байрон достал ручку, написал коротенькую записку и положил на бойлер. Затем сел и стал ждать в полной темноте.


– Николас?

– Ты их получила, да? – Он даже не спросил, кто это.

– Они чудо, – ласково сказала она. – Просто чудо. Принесли как раз перед тем, как я села пить чай.

– Я волновался. Подумал, а вдруг он захочет узнать, кто тебе это прислал. Но ты говорила…

– Его здесь нет. Не знаю, где он болтается, но теперь он тут практически не появляется.

Она решила не рассказывать Николасу, что когда выгуливала собаку, то видела в лесу машину мужа. Почему бы не припарковаться у дома вдовы? – мысленно спросила она Мэтта. По крайней мере, так было бы гораздо честнее.

– Я хотел прислать розы, но решил, это будет слишком откровенно.

– Все равно розы теперь почти не пахнут.

– Многие женщины предпочитают лилии. Но тебе не кажется, что они слишком помпезные? И вообще немного траурные?

Ему хотелось показать ей, с какой любовью и как тщательно он выбирал для нее цветы. Она была явно тронута.

– Пионы – мои любимые цветы. Ты такой внимательный.

– Я почему-то так и решил. И хочу, чтобы ты знала… я постоянно думаю о тебе. Нет, я вовсе на тебя не давлю, но…

– Николас, обещаю, я приму решение.

– Знаю…

– Просто все так быстро закрутилось. Обещаю, я не буду тянуть с ответом. – Она присела на край постели и рассеянно посмотрела на левую руку, где сияло кольцо из мелких бриллиантов, которое ее мать в свое время нашла вульгарным. Но, может, вульгарное кольцо лучше, чем адюльтер? – У меня все достаточно сложно. Мой сын и вообще…

– Я не собираюсь тебя торопить.

Жаль, что его сейчас нет с ней. Рядом с ним она не сомневалась в правильности своего решения. Но для этого необходимо было чувствовать нежное пожатие его рук, видеть его искреннее лицо. Однако, оставшись одна в пустой супружеской спальне, над которой нависала тень болтающегося, один Бог знает где, Мэтта с маячившим перед глазами Испанским домом, она вдруг почувствовала себя совсем несчастной. Интересно, он сейчас там? Смеется над ней? Занимается любовью с этой женщиной?

Теперь она стыдилась лишний раз показаться в деревне. Магазин Кузенов был по-прежнему закрыт. После того как Мэтт подрался с Асадом, люди воровато прятали от нее глаза, словно вина мужа отчасти лежала и на ней. Она избегала подруг: не хотелось рассказывать им о семейных неурядицах. О ее браке, трещавшем по швам. Лора уже достаточно давно здесь жила, а потому не могла не понимать, что стоит ей открыть рот, как о ее личной жизни начнут судачить все, кому не лень.

Слеза капнула ей на штанину, оставив темное пятно.

– Но я увижу тебя во вторник?

– О, Николас, – вытирая мокрое лицо, ответила она. – И ты еще спрашиваешь?!


Впервые за все это время крыша не протекла после дождя, и Изабелла, которая уже ничему не верила, восприняла это как маленькое чудо. Возможно, от Мэтта все-таки есть какая-никакая, но польза. Прошедший дождь оказался очистительным. Он открыл перед Изабеллой новые горизонты, позволив на время забыть о счетах, предательстве Лорана, и просто наслаждаться буйной радостью детей и каплями дождя на коже после долгих недель удушающей жары. В тот вечер Изабелла с удовольствием слушала болтовню Китти и Тьерри, она даже не стала одергивать их, когда дети, под аккомпанемент возбужденного лая щенка, принялись швыряться мокрыми носками. Днем она заснула в незастланной постели, а проснувшись, почувствовала себя спокойной и отдохнувшей, словно мучившая ее лихорадка внезапно прошла. И вообще, после грозы все как-то сразу приободрились.

Изабелла вошла в комнату Тьерри. Он лежал в кровати, щенок – на пуховом одеяле. Но Изабелла не стала ругать сына: пара грязных следов на одеяле – не самая большая цена за счастье ребенка. Она задернула шторы, прислушавшись к отдаленным раскатам грома; грозовой фронт уходил на восток, и небо окрасилось в странный темно-синий сумеречный цвет. А когда она наклонилась поцеловать сына на ночь, он обхватил ее худенькими ручками за шею.

– Я люблю тебя, мама, – сказал он, и от этих слов у нее буквально запела душа.

– И я тебя люблю, Тьерри, – ответила она.

– А еще я люблю Пеппера, – продолжил сын.

– Я тоже, – кивнула она.

– И мне очень хотелось бы, чтобы Байрон не уезжал.

– Не уезжал куда? – Она подоткнула одеяло, невольно бросив взгляд на карту звездного неба, прикрывавшую дыру в стене.

Еще одна недоделанная работа.

– Ему негде жить, – объяснил Тьерри. – Поэтому он и хочет уехать, чтобы найти другую работу.

Изабелле вдруг стало безумно стыдно, что она тогда напустилась на Байрона. Она вспомнила, как держала в руке письма, а от упавшего дерева сладко пахло плесенью. Как кровь бросилась ей в голову после ужасного открытия. Как в бешенстве она наговорила Байрону массу обидных и несправедливых вещей.

– А ты не могла бы дать ему работу? Пусть присматривает за нашей землей.

Изабелла снова поцеловала сына:

– Ох, солнышко, если бы у нас были деньги, я бы…

Пожалуй, надо пойти извиниться, подумала она. Байрон не должен уехать с обидой в душе. Ведь он столько хорошего сделал для нее и для Тьерри. Я не нуждаюсь в том, чтобы вы нам помогали, бросила она ему прямо в лицо.

– Я с ним поговорю. А где он остановился?

Бывают паузы, которые по праву можно назвать тягостным молчанием. Тьерри испытующе посмотрел на мать, и она, к своему смятению, поняла: тот секрет был у Тьерри далеко не единственным.

– Все, что угодно, Тьерри! Помни, ты можешь сказать мне все, что угодно. Я не буду сердиться. – Она взяла сына за руку, стараясь не выдать своего беспокойства.

Еще один миг сомнения. Ответное пожатие маленькой руки.

– Он под домом, – сказал Тьерри.


Изабелла бесшумно спустилась по лестнице, разбрызгивая босыми ногами воду на каменных ступенях. Она была настолько ошарашена признанием Тьерри, что забыла надеть туфли, и вспомнила о своем упущении только тогда, когда ступила на мокрый гравий. Но сейчас это уже не имело значения. Темнело, дождь продолжал моросить, хотя гроза давным-давно закончилась. Изабелла обошла вокруг дома, стараясь не стукнуться о строительные леса и не наступить на застрявшее между камней битое стекло. А вот, наконец, и лестница, ведущая в бойлерную. Раньше Изабелле как-то в голову не приходило ею воспользоваться.

Увидев слабый свет, она вдруг на секунду замешкалась. Затем внезапно зарычала собака. Дверь скрипнула и отворилась. Поначалу Изабелла ничего не увидела, но чуткий слух музыканта помог ей уловить слабое движение.

Сердце ее тяжело колотилось. А затем из-за облака неожиданно вышла луна, и в этом призрачном свете в глубине комнаты возник смутный силуэт мужчины. Изабелла сощурилась, дав возможность глазам привыкнуть к темноте. Поначалу она даже не заметила лежавших у ног мужчины собак.

– И как давно вы здесь обретаетесь? – спросила она с порога.

– Пару месяцев, – отозвался из темноты Байрон и, дав Изабелле возможность переварить информацию, продолжил: – Простите. На рассвете я отсюда уйду. У меня есть парочка предложений из… – неуверенно начал он и замолчал, поскольку речь его звучала не слишком убедительно.

А дождь тем временем все продолжался, листья на деревьях недовольно шуршали, было слышно, как вода с полей, громко журча, стекает в канавы, промокшая земля буквально источала теплый запах сырости, который пропитывал неподвижный воздух.

Значит, он все время, думала Изабелла, был здесь, прямо под нами.

– Я понимаю, как это выглядит со стороны… Но мне нужна была крыша над головой.