Джоджо Мойес - Ночная музыка

Я должна быть сильной, твердила она себе. Случаются вещи и похуже этого. Возможно, уже через год мы снова будем смеяться.

Вернувшись с двумя кружками чая, она поцеловала дочь в голову, исполненная благодарности за то, что та рядом. Китти рассеянно улыбнулась, затем помахала чем-то перед ее носом.

– Это надо быстренько оплатить. – Она сунула Изабелле просроченный счет за газ. – Они грозят нам отключением. Но внизу написано, что можно оплатить счет по телефону, если у тебя есть кредитка.

Слово «кредитка» напомнило Изабелле, что она не внесла минимальный платеж за последние два месяца, и это еще больше увеличило несуразную, по ее представлению, сумму перерасхода. Изабелла сунула счет в самый низ кипы бумаг. Денег не было. Именно так и сказал мистер Картрайт.

– Я разберусь, – заверила она дочь.

Она оплатит счета. Найдет деньги. Все образуется. И что мне делать? – спросила она себя. Если я выберу одно, то разобью им сердце, а если выберу другое – разобью свое.

– Что-то не разберу, а это откуда? – Китти бросила ей плотный белый конверт, подписанный элегантным каллиграфическим почерком.

– Отложи в сторону, дорогая. Возможно, это от одного из французских родственников, который узнал обо всем только сейчас.

– Нет, письмо адресовано папе. С пометкой «лично».

– Тогда положи его к тем, с напечатанным адресом. Все, что срочное, передавай мне. А остальное оставь на потом. Я сегодня что-то совсем расклеилась.

Господи, как же она устала! Она постоянно чувствовала себя усталой. Изабелле хотелось упасть в мягкие объятия диванных подушек и закрыть глаза.

– Мама, у нас все будет хорошо? Ведь так?

Изабелла моментально выпрямилась:

– О, у нас все будет замечательно.

При желании она могла говорить вполне убедительно. Она попыталась растянуть лицевые мышцы в бодрой улыбке, но тут ее внимание привлек листок бумаги с подписью Лорана внизу. Она вспомнила манеру Лорана расписываться, не глядя на бумагу, в результате чего получался этакий небрежный витиеватый росчерк. Я больше никогда не увижу его руки, подумала она. Квадратные кончики пальцев, ногти цвета морской ракушки. Они больше никогда не прикоснутся ко мне, не сожмут мои плечи. Теперь, спустя девять месяцев, она хорошо узнала, как это бывает: боль утраты обрушивается без жалости, без предупреждения. Скорбь подобна набегающей волне. Она накатывает на тебя и закручивает в гигантском водовороте, грозя утащить на дно. Ну почему, почему больше нет этих любимых рук?!

– Мама, ты должна на это взглянуть.

Изабелле пришлось собрать все свои силы в кулак, чтобы вернуться к действительности. Но в голове было пусто, и ей никак не удавалось сделать более-менее спокойное лицо.

– Просто сложи все счета вместе, солнышко. – («Лоран! – буквально рвалось у нее из груди. – Как ты мог нас оставить?») – Знаешь, давай отложим все это на завтра. Мне кажется… Мне нужно выпить бокал вина. – Она поймала себя на том, что ее голос дрожит.

– Нет. Ты должна посмотреть на это. – Китти помахала у нее перед носом каким-то письмом.

Очередные официальные бумаги, требующие ее подписи и решения. Боже, дай мне силы сделать выбор! Почему мы должны чем-то жертвовать?

– Не сейчас, Китти. – Она с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться на крик.

– Но ты только посмотри. Вот. – У Китти в руке было зажато письмо с машинописным текстом. – Не знаю, может, это розыгрыш, но тут говорится, что кто-то оставил тебе дом.

– Ты не находишь это немного волнительным?

У Фионнуалы, игравшей в Лондонском симфоническом оркестре, был перерыв между репетициями. Они сидели в кафе, в котором уже раз сто бывали на ланче; оно было достаточно близко от зрительного зала, чтобы слышать, как настраивают контрабас, а гобой осваивает новый звуковой ряд. В своей жизни Изабелла успела пережить и домашнее блаженство, и горечь утраты. Еще год назад, думала она, я даже не представляла себе, что такое настоящая боль. А теперь она чувствовала противную зависть к подруге, которая щебетала как ни в чем не бывало, не понимая, в какую черную дыру засосало Изабеллу. Это ведь я должна была сидеть здесь, жаловаться на дирижера, мысленно возвращаясь к «Адажио», думала она.

– А ты не боишься выплеснуть младенца вместе с водой? – спросила Фионнуала и, сделав глоток вина, добавила: – Ей-богу, отличное вино.

– Так будет лучше для детей, – покачала головой Изабелла. – Чудесный загородный дом, хорошие государственные школы, маленькая деревушка. Ты ведь знаешь, как ужасны эти лондонские парки. Мэри вечно жалуется, что ей приходится чуть ли не полчаса подбирать с земли битое стекло, чтобы дети могли спокойно поиграть.

– Я просто не понимаю, почему бы не потянуть время и для начала не съездить туда и не посмотреть дом.

– Фи, у нас нет времени. У нас нет денег. Так или иначе, я уже видела его много лет назад, еще ребенком. Как-то родители взяли меня с собой на прием в саду. Насколько я помню, роскошное место. – Ей почти удалось себя уговорить.

– И все же – Норфолк? Это ведь даже не побережье. И вообще, слишком уж смелый шаг. Ты там никого не знаешь. Тебе ведь никогда особо не нравилась деревня. Ты не создана для сельской жизни, так? – Фионнуала закурила сигарету. – Ради бога, не пойми меня превратно, но, Изабелла, ты… иногда бываешь чересчур импульсивна. Тебе следует вернуться к работе и попытаться хоть как-то свести концы с концами. Уверена, тебя не бросят и найдут для тебя дополнительные ангажементы. Господи боже мой, ты ведь у нас первая скрипка! Или можешь начать давать уроки. – (Изабелла удивленно подняла брови.) – Ну ладно, может, преподавание и не твой конек. Но твоя затея кажется уж больно экстремальной… А что думают дети?

– Они в порядке, – автоматически ответила Изабелла.

«Но это ведь наш дом. Папин дом! – возмутилась Китти. – Ты ведь сказала, что все уладила».

Изабелла удивлялась собственной выдержке. Лоран меня простит, говорила она себе. Он никогда не потребовал бы от меня, чтобы я рассталась со своей скрипкой, которую, помимо всего прочего, сам же и подарил.

«По каком праву ты одна все решаешь? Ведь если ты еще не забыла, нас осталось трое. – Лицо Китти раскраснелось от возмущения подобной несправедливостью. – Почему мы не можем продать новый дом? Он, должно быть, стоит целое состояние».

«Потому что после уплаты налога на наследство у нас не останется средств на погашение долгов, поняла? Ведь тот дом намного дешевле этого. – Она постаралась немного смягчить тон. – Китти, тебе это трудно понять, но твой папа… оставил нас без гроша за душой. И даже больше чем без гроша. Поэтому, чтобы выжить, нам надо продать папин дом. Все не так страшно, как кажется. Ты сможешь приезжать в Лондон повидаться с друзьями. А новый дом очень большой, значит они тоже смогут приезжать погостить. На каникулах, если захочешь».

По лицу Тьерри вообще невозможно было понять, что он думает.

«И дело не только в деньгах, мои хорошие, – сказала Изабелла, пытаясь перетянуть детей на свою сторону. – Нам просто надо переехать».

– И все-таки я по-прежнему считаю, ты совершаешь ошибку, – продолжила уговаривать подругу Фионнуала, одновременно макая кусочек хлеба в оливковое масло и подчищая им тарелку. – Ты еще не оправилась от потрясения, а потому не способна принимать жизненно важные решения.

Судя по лицу Мэри, она придерживалась аналогичного мнения. Но Изабелла должна была это сделать, причем немедленно. В противном случае она просто-напросто сломается. А новый дом давал ей прагматичное решение всех проблем. Единственный способ собрать из осколков свою жизнь, избавиться от неизбывной боли утраты, избавиться от наваждения. Иногда, когда у нее разыгрывалось воображение, она уверяла себя, будто именно Лоран послал ей новый дом и сделал это в искупление грехов за долги. А дети так легко приспосабливаются, успокаивала она себя. Взять хотя бы тех, чьи родители были беженцами, дипломатами или военнослужащими. Они ведь постоянно переезжают. В любом случае, может, и ее детям станет легче вдали от того, что постоянно напоминает им о прежней жизни. Возможно, и ей самой станет легче.

«Если я правильно все понял, то дом нуждается в капитальном ремонте», – сказал ей поверенный.

Она решила встретиться с ним лично, поскольку не могла до конца поверить, что это не розыгрыш.

«Там когда-то жил мой двоюродный дедушка, значит все по определению не так уж и плохо», – ответила она.

«Боюсь, я знаю только то, что значится в официальных бумагах, – произнес он. – Но примите мои поздравления. Насколько мне известно, это один из самых больших домов в округе».

Она оказалась единственной здравствующей родственницей хозяина, а потому унаследовала дом вследствие невидимых связей, возникающих при отсутствии завещания.

– У тебя ушла целая вечность на то, чтобы стать первой скрипкой. И ты чертовски хорошо играешь, – сказала Фионнуала. – Ну а кроме того, в своей глуши ты уж точно никогда никого не встретишь.

– А с чего ты взяла, что мне это нужно?

– Не сейчас, конечно. Но со временем… Послушай, я не хотела…

– Нет, – оборвала ее Изабелла. – Лоран был единственным мужчиной в моей жизни, и никого другого больше не будет. И вряд ли найдется такой человек, который смог бы… – Она замолчала, а затем твердо добавила: – Я хочу начать жизнь с чистого листа. И этот дом – новое начинание.

– Что, полагаю, для тебя очень важно. – Фионнуала накрыла руку подруги своей. – Черт, мне уже пора. Прости, Изабелла, но дирижирует Бартон, а ты ведь знаешь, каким он становится гадом, когда кто-нибудь опаздывает. – Изабелла потянулась за кошельком, но Фионнуала ее остановила: – Нет, нет и нет. Я сегодня угощаю, так как завтра мы записываем музыку к фильму. Четыре часа прохлаждаться, чтобы играть сорок минут. На днях я узнала, сколько нам заплатят за каждую ноту. Чертовски щедро! – Она положила деньги на стол. – Когда я приеду, приготовишь для меня жаркое. Подстрели куропатку. Удиви меня благоприобретенными деревенскими замашками. – Она через стол крепко обняла Изабеллу, затем отстранилась и пристально посмотрела на подругу. – Как думаешь, когда ты снова сможешь играть?

– Не знаю, – ответила Изабелла. – Когда дети станут… снова счастливыми. Но это ведь всего пара часов на поезде. Уж точно не Гебридские острова.

– Ну, ты определенно торопишь события. Мы по тебе скучаем. Я по тебе скучаю. Мужик, который занял твое место, абсолютно безнадежен. Солирует с опущенной головой и считает, что мы за ним поспеваем. Мы тупо пялимся на него, словно он объясняется с нами на языке глухонемых. – Она снова обняла Изабеллу. – Ох ты, моя дорогая, я уверена, все будет в порядке, твой новый дом, ну и остальное. Прости, что с самого начала от меня не было особого проку. Не сомневаюсь, ты поступаешь совершенно правильно.

Совершенно правильно, подумала Изабелла, когда подруга с футляром для скрипки под мышкой скрылась за двустворчатой дверью.

Так будет лучше для всех.

Иногда она даже сама в это верила.

Генри незаметно пихнул Асада под прилавком локтем и показал на часы. У миссис Линнет ушло двадцать три минуты на то, чтобы купить коробку чая в пакетиках. Новый личный рекорд.

– Миссис Линнет, вам помочь? – предложил Генри.

И она прервала свой монолог. А говорила она, причем достаточно сумбурно, о системах видеонаблюдения, гранитных кухонных столешницах, о больной ноге своей соседки и о женщине, с которой когда-то работала и которая, по мнению миссис Линнет, осталась бесплодной, потому что спала в колготках.

– Впервые слышу о чайных пакетиках для жесткой воды. А что, их надо заваривать только в жесткой воде? У нас ведь тут известняк. Мой чайник вечно в известковом налете.

– Известняк? Для вас это, должно быть, настоящее испытание, – заметил Асад.

– Но зато он весьма полезен для костей, – продолжил Генри, с трудом сдерживая смех.

Глухой стук дождя по крыше становился все сильнее, а когда послышался удар грома, все трое вздрогнули.

– Я как раз собирался налить чашечку чая. Специально для вас, миссис Линнет, чтобы вы могли оценить качество наших чайных пакетиков для жесткой воды. – И, подмигнув Асаду, Генри направился вглубь магазина. – Конечно, если вы не слишком торопитесь.

День тянулся медленно. Проливной дождь и школьные каникулы, словно сговорившись, лишили их покупателей, если не считать самых отчаянных. Другие хозяева местных магазинчиков ворчали по поводу вялой торговли, а также того, что супермаркеты, с их доставкой на дом, уводят постоянных покупателей. Однако владельцы магазина «Сулейман и Росс», не обремененные долгами, с приличной подушкой безопасности в виде пенсионных накоплений за долгие годы работы в Сити, рассматривали такие дни как прекрасную возможность расслабиться и поболтать с покупателями. В свое время они открыли торговую точку отнюдь не с целью получения больших барышей, однако низкие цены, широкий выбор товаров и персональный подход к каждому обеспечили им преданность покупателей. И возможно, избавили от предубеждений поборников морали, поначалу не слишком приветливо встретивших этих двоих, которых жители деревни – дипломатично, хотя и вопреки здравому смыслу – теперь называли Кузенами.