— Я думала, что мы давным-давно обо всем договорились. Или я буду тебе все рассказывать, если ты считаешь, что в состоянии справиться со всем этим, или я буду молчать, раз тебе тяжело. И не будем больше говорить об этом. Так что ты выберешь? Давай же, Питер, не молчи, скажи мне!

— Все это убивает меня, Гарри. Убивает, черт побери! Каждый день я только и представляю себе, как их похотливые взгляды скользят по твоему телу, как их жадные руки гладят тебя. Честно говоря, тебе не стоит больше ничего мне рассказывать. Я и так все знаю. И все время думаю об этом. И воображаю, как ты делаешь это. Я вижу, как они задирают на тебе юбку, как вертят тобой. Сколько раз я представлял себе, как ты стоишь перед ними на коленях, черт побери! Я не могу больше! Я умираю! Каждый миг, каждую минуту, каждый день!

— Так нечего было обо всем меня расспрашивать! — закричала Гарриет. — Ты же говорил, что тебе нравится слушать! Снова и снова повторял это. Мне было противно рассказывать тебе, но ты не обращал внимания па мои просьбы. Ты умолял меня продолжать. Ты говорил, что это возбуждает тебя! Да так оно и было. Ну что мне было делать? Если бы я ничего не рассказывала тебе, ты бы заявил, что я скрываю что-то от тебя, не позволяю тебе быть частью меня.

— Да, да, мне нужно было знать. И меня это правда возбуждало, твои рассказы казались мне отчаянно важными. Я думал, что мы с тобой восстанем против всего света, будем вдвоем — ты и я. Но теперь все иначе, и у меня голова кругом идет. Я так и чувствую, как ты развлекаешься с клиентами, а я становлюсь самым настоящим рогоносцем! Я больше не могу выносить этого! Надо прекратить все это, пока я не сошел с ума. Ты не должна больше заниматься этим! Довольно, любимая. Это не выход. Это убивает меня, Гарри! — И он стал тихо плакать, зарывшись лицом в подушку.

Гарриет опустилась на колени возле кровати, не зная, что и сказать. Она положила руку ему на голову.

— Что же мы будем делать? — неуверенно пробормотала она.

Он иногда мог задеть ее. Большой, отчаявшийся человек плачет, как ребенок. Гарриет едва узнавала в нем знакомого ей Питера Хэллоуэя.

— Я так люблю тебя, Гарриет. Так люблю. Ты такая необыкновенная, я так горжусь тобой — твоей смелостью, тем, как ты выглядишь, да вообще всей тобой. Но я не могу думать о том, как толпы этих типов ласкают тебя, берут тебя, смеются с тобой — в точности, как это делаю я, — трагичным шепотом прошептал он.

— Это все не так, любимый. Это все неважно. Они ничего не значат для меня, мой дорогой. Я думаю лишь о том, что смогу внести еще один взнос за машину. Ты стоишь тысяч таких, как они. — Она очень осторожно подбирала слова. — Я уже много раз говорила тебе, что Наташа просто импровизирует, играя в какой-то пьесе. Если актриса играет леди Макбет и кромсает лица слуг кинжалом, то она всего лишь притворяется. Она же не убивает никого по-настоящему. Но ей надо сыграть так, чтобы люди поверили ей и получили удовольствие от ее игры. Однако это же все неправда! То же самое и Наташа. Да, ей приходится говорить всякие сомнительные вещи, чтобы хорошо сыграть свою роль. Что бы она ни говорила, она через полчаса уже забывает об этом.

Питер отодвинулся от жены, но внимательно слушал ее.

— Знаешь, — продолжала Гарриет, — иногда, лежа с ними в постели, я так и просчитываю, что сейчас скажу то-то и то-то, тогда они быстренько кончат, а я успею еще на последнюю электричку или позвоню Мелвину. Она увезет меня, и я скоро приеду к тебе, в мой Блэкхит.

— А что за «то-то и то-то»?

— Ох, Питер! Да прекрати же!

— Ну?

— Я не скажу. Это все так нелепо. И тебе не поможет.

— Я хочу знать, — настаивал он.

— Нет.

— Что у тебя за развращенная натура, Гарриет? Откуда это все? Где ты этого набралась? — Он уже почти развеселился.

Да, Питера быстро проносило по волнам любого шторма. А вот Гарриет долго переживала, сердце ее разрывалось на части.

— Вовсе у меня не развращенная натура. — Она горько рассмеялась. — Я хорошо воспитанная девушка. Но я должна хорошо выполнять взятую на себя работу. Вот и все. В каждом отдельном случае я придумываю какую-то особую фразу, пароль, если хочешь, который ускорит извержение. Но я должна делать это, иначе буду оставаться там до завтрака, а… — она усмехнулась, — лишь я помню, какой завтрак надо дать Джонти, так что мне надо возвращаться побыстрее, ты так не думаешь?

И тут, словно по волшебству, дверь в спальню со скрипом отворилась, а за ней появился сердитый и взлохмаченный Тимоти. Во рту у него было старенькое полотенце, которым он все еще, как младенец, водил по губам перед тем, как уснуть.

— Привет, Тимбо, — сказала Гарриет. Хочешь завтракать?

Мальчик молчал, потому что его рот был занят полотенцем. Прошлепав по полу босыми ножками, он нырнул в середину их постели и уселся на ее подушку.

— Здорово, старина. Что с тобой? — Питер покачал головой, словно хотел отогнать от себя мрачные мысли, и вытер лицо простыней. Извини, Гарри, я иногда бываю просто невыносимым. Просто у меня что-то с головой, думаю, я уже в параноика превратился. Впрочем, если все это будет продолжаться, ты вынуждена будешь рассказать мне обо всем. Извини. Но я должен знать. Если ты будешь молчать, то я просто умру, мучаясь подозрением.

— Но если я буду рассказывать, ты тоже умрешь, — заметила Гарриет.

— Пожалуй, что так. Но уж лучше знать. А иногда мне это даже нравится.

— Да. Я заметила.

— Наверное, я все-таки большая сволочь, ты так не считаешь?

Тут Тимоти вытащил, наконец, изо рта гадкую тряпицу и весело спросил:

— А кто умирает?

— Никто, — твердо ответила его мать.

— Нет, я умираю, — заявил малыш. — Потому что у нас не осталось кукурузных хлопьев.

И они дружно рассмеялись.

* * *

Успех. Двадцать первого я занялся Хартбеком. И теперь мы можем покончить с этим безумием.

Какой поворот! Работа, статьи, возможность попробоваться в клуб Гручо, потенциальный олимпийский чемпион, жена может оставить работу! Ну чего еще может хотеть человек?

Гэри Хоуп взял Джонти под свою опеку. Четыре раза в неделю он занимается с ним по часу после школы! Дж. уже жизни себе не мыслит без Хоупа, но материальное обеспечение будущего чемпиона приводит меня в ужас. Зато кто посмеет теперь сказать, что мальчик не расцвел буквально на глазах? Джонти с каждым днем становится все сильнее и шире в плечах. Гэри с ног сбился, бегая босиком (а сейчас, между прочим, осень стоит и ветрено) в своих белых шортах по краю бассейна за моим сыном и подавая ему какие-то неведомые для меня знаки. А паренек в этом презервативе на голове и круглых очках напоминает сказочную рыбину. В течение часа лишь небольшая часть Джонти показывается на поверхности. В остальное время он рассекает водную гладь, как острие ножа, и лишь изредка поднимает серьезное личико, чтобы вслушаться в изречения Великого Хоупа.

А кстати — как вам это, а? — это благодаря мне у мальчика есть возможность забавляться здесь, разве не так? Проводя здесь с ним целые дни, я лирично размышлял о преимуществах полного рабочего дня.

Да, сэр Джордж Харкурт из «Хартбек паблишинг» после нашего интервью настоял на том, чтобы устроить в «Гей Гуссар» целую серию «веселых ленчей», как назвал бы их мой отчим. На этих ленчах он представил меня целой команде своих людей. Хартбек достиг успеха, создав массу журналов с разнообразными головоломками, которые помогали отчаявшимся, лишенным прав отщепенцам коротать свободное время. Кстати, у многих из них есть даже титулы.

Джордж решился запустить в производство еженедельный (или выходящий раз в две недели) журнал, который должен называться «Одиннадцатый час». Впрочем, может, это не так уж безнадежно. Это, должно быть, что-то вроде заметок Фути на последней странице «А» или его же колонки в «Миррор», только Джордж задумал выпускать целый журнал. Очень смелая задумка. И Джорджу, разумеется, понадобились умные, известные журналисты, которые могли бы собирать информацию о людях и заниматься тому подобными делами. Он даже процитировал Болдуина, который высказался о могуществе королей прессы: «Власть без ответственности напоминает престарелую шлюху». Это изречение просто поразило меня. Вот только подумал я не об одних королях прессы…

Короче, теперь я жду команды назначенного, но еще не вступившего в должность редактора. Начинает дело совсем небольшая команда — два исследователя, молодой помощник и юная администраторша из «Спектэйтора» — Джун Сатерн, — с хорошей репутацией, которая сияет, как медный пятак. Начнем издаваться уже весной следующего года, так что время поджимает.

Джордж сделал мне предложение, и я не смог отказаться — ну раз уж мы публикуемся. Я бы любое предложение принял, вот только он не должен был знать, что я сделал это за две баночки «Китикэта» и пакетик сухого печенья.

Во всяком случае, я сумею вытащить Г. с улицы, разве не так? Ей больше не придется быть проституткой. Слава Богу! Она испытает огромное облегчение.

* * *

Свернув с шумной Пиккадилли, Гарриет оказалась в тихом дворе Королевской академии. Стоял чудный осенний день. Она направлялась в Королевскую академию, потому что мужчина по имени Джек Робинсон предложил встретиться именно там.

Она была удивлена тем, что он назначил встречу в столь неурочный час и в таком неподходящем для секса месте. Гарриет даже не знала, что надеть, и, перебрав кучу одежды, остановилась на деловом черном костюме. Смеха ради она добавила к строгому костюму большие очки в роговой оправе с простыми стеклами. Ей было интересно, как любители искусства отнесутся к даме в очках.

Если охранник, проверяющий при входе в Академии содержание сумок, и был удивлен тем, что в сумочке Гарриет, кроме пачки всевозможных презервативов, ничего не было, то он не подал виду.

Человек по имени Джек Робинсон стоял возле лестницы в толпе пожилых поклонников искусства. Он был на удивление худощав; на изможденном лице темнели очки. На нем был джинсовый костюм, шею украшал красный хлопковый шарф. Темно-русые волосы были уложены с помощью геля, а на пухлых губах застыла испуганная улыбка.

Что и говорить, Гарриет была изумлена, увидев Джека, ведь, как правило, ее клиентами были мужчины за пятьдесят. Только люди старшего поколения могли позволить себе нанять девушку по вызову. Больше того, она предпочитала иметь дело с джентльменами, одетыми в хорошие костюмы. Почти все они, как правило, раздеваясь, извинялись и бормотали что-то о том, как они неловки. Правда, это случалось еще до того, как она помогала им снять брюки после этого всем им становилось уже не до извинений.

Этому Джеку Робинсону, похоже, нелегко было смотреть ей в глаза. Напустив на себя безразличный вид и отвернувшись в сторону, он сунул ей в руки небольшой конверт.

— Вот, — буркнул он, — там все правильно.

Гарриет едва ли не с неохотой взяла деньги. Сверток был привычно пухлым. Не говоря ни слова, она положила его в сумочку.

Раннее время, смятение молодого человека, выбранное им место наводили на мысль о том, что они просто пришли сюда на свидание. Гарриет привыкла встречаться с мужчинами в полумраке, привыкла опрокидывать бокал-другой, а затем направляться с ними на ночлег куда-нибудь в Вест-Энд. А в такое время дня в пятницу можно было встретиться с подругой, сводить детей в музей мадам Тюссо или прогуляться с ними вокруг Круглого пруда Кенсингтон-гарденс.

Молодой человек робко предложил ей осмотреть какую-нибудь выставку. Афиши приглашали взглянуть на рисунки Пикассо. Медленно, на расстоянии друг от друга обошли они несколько галерей. На рисунках были изображены такие живые лошади и сатиры, что, казалось, они вот-вот сойдут с бумаги, а пышущие здоровьем девушки, похоже, обменивались с коровами понятными им одним шутками. У Гарриет было такое чувство, словно она пришла на шумную вечеринку, хотя вокруг стоял лишь приглушенный гул голосов. И еще ей казалось, что она пришла на экскурсию в Национальную библиотеку Шотландии; на миг она даже забыла, что находится здесь на деловой встрече.

Обойдя выставку, ее спутник предложил:

— Может, выпьем теперь кофе?

Создавалось впечатление, что он от чего-то прячется, подумала Наташа, но вслух сказала, что с удовольствием выпьет чашку.

Вообще-то они пили чай. В ресторане «Фаунтэйн» отеля «Фортнус энд Мэйсон», расположенном на другом краю Пиккадилли. Было еще рано, так что им сразу удалось занять столик. Одетые в черное с белым чопорные официантки разносили по столам чайники с чаем «Эрл Грей» и подносы с традиционными сэндвичами, непременным компонентом которых были тонкие ломтики огурца. Джек Робинсон тянул время, то предлагая ей сахар, то уговаривая съесть печеньице. Гарриет подумала, что неплохо бы хоть что-нибудь разузнать об этом парне. Пока что она узнала лишь о том, что он очень мило заикается, что у него маленькая задница и он любит бродить по выставкам.