Селеста Брэдли - Ночной гость

Два разъяренных тела столкнулись и растянулись на столе, Эрик снизу. Размахивая кулаками, оба, рыча, скатились на пол, опрокинули журнальный столик и разломали его на куски.

Звук ломающейся мебели и бьющегося стекла переполошил слуг. Они промчались мимо Иззи, стоявшей в оцепенении в дверях разгромленного кабинета, но ослепленные яростью мужчины не видели ее.

Джулиан оторвался, затем снова набросился на Эрика, пригвоздив его к полу. Неистово извиваясь, друг сбросил его, освободившись ровно настолько, чтобы нанести Джулиану один мощный удар в челюсть, прежде чем тот снова завалил его.

Но в это мгновение Эрик заметил что-то поверх плеча Джулиана. Когда они, яростно вцепившись друг в друга, повалились на пол, реакция Колуэлла оказалась заторможенной и он не успел уклониться от удара. Он издал звук, похожий на хрюканье, и обмяк.

Тяжело дыша, Джулиан с трудом поднялся на корточки. Он поднял глаза от своих рук, опирающихся о колени, и потряс головой, прогоняя пелену с глаз. Когда пелена спала, он увидел лицо жены.

Глядя на него так, словно он был бешеной собакой, Иззи обошла его и опустилась на колени рядом с Эриком. Проведя ладошкой по покрасневшему лбу поверженного мужчины, она сделала знак слугам поднять Эрика с усеянного обломками и осколками ковра.

Не поднимаясь с колен, она смотрела, как его уносят. Джулиан подошел к Иззи и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

Иззи отшатнулась, метнув на него полный ужаса взгляд, и выбежала из комнаты.

Камердинер прикладывал к телу Джулиана смоченное в горячей воде полотенце. Он предпочел бы, чтобы на месте слуги была его жена. Но она скорее позаботится об Эрике.

Та маленькая сценка в кабинете убедила, что Иззи питает к Эрику нежные чувства. Она любит его. Он вел себя по отношению к ней как благородный рыцарь. Не соблазнял ее, не использовал в своих целях. Ей следовало выйти за Эрика.

Нет, Иззи его жена, она носит под сердцем его ребенка. Но здесь, в Лондоне, Эрик всегда будет у нее перед глазами. Как она сможет забыть о своих чувствах к нему, если постоянно будет его видеть?

Возможно, в Дарингеме все будет по-другому.

В Норт-Дауне, в графстве Суррей, прохладнее и чище, чем в Лондоне. Отца еще некоторое время там не будет, ибо сезон охоты на куропаток в Шотландии закончится только через несколько недель.

Но главное — это далеко от Лондона и от Эрика.

Какой-то шум с подъездной дорожки привлек его внимание к окну. В сумерках он разглядел, что побитый Эрик неловко забирается в седло. Джулиан испытал мгновение мрачного удовлетворения от того, как он его поколотил. Это ничего не решило, и, возможно, они больше никогда не помирятся, но в данный момент было очень приятно наподдать кому-то.

Однако когда Эрик отъехал, Джулиан почувствовал, будто душа потеряла последнюю нить, связывавшую его с окружающим миром. Когда-то он потерял своего брата Мэнни, а теперь, кажется, потерял и Эрика. И не уверен, что Иззи когда-либо по-настоящему принадлежала ему. Или будет принадлежать.

Серые сумерки, спускавшиеся на землю, постепенно окутывали дом.

В Дарингеме жизнь вошла в накатанную колею. Джулиан объезжал поместье по приказанию своего деда, а Иззи избегала его. Он хотел поговорить с ней, но обнаружил, что его обычно бойкий язык бесполезен перед лицом ее меланхолии.

За две недели, что они пробыли в имении, он видел ее лишь изредка. Бетти была мастерицей выдумывать отговорки для своей госпожи, но Джулиан быстро терял терпение.

Сегодня Джулиан переезжал от коттеджа к коттеджу, проверяя состояние каждого человека и животного в царстве своего деда. Обязанности по поместью неизменно вызывали в нем чувство беспокойства. Он ловил себя на том, что испытывает неловкость от того, как арендаторы сдергивают с головы шапки и кланяются ему, даже зная, что он не настоящий наследник, не тот человек, которого судьба отняла у них.

В последнее время он начал по-настоящему страшиться того дня, когда получит титул, станет герцогом и получит гнусную выгоду от бессмысленной смерти брата.

Мэнни любил людей Дарингема и наслаждался ответственностью за поддержание потомственных традиций помещика и крестьянина. Он был рожден управлять этими мужчинами, женщинами и детьми, этими полями и скотом.

Джулиан никогда не завидовал будущему брата, он мечтал о приключениях на далеких берегах, о поисках затерянных сокровищ Египта и восхождении на Альпы.

Хотя в глубине души Джулиан радовался, что отец стал уделять ему хоть немного внимания после смерти Мэнни, его обязанности как наследника всегда вызывали у него ощущение своей неполноценности и некомпетентности. Здесь, в деревне, его увлекало лишь разведение породистых лошадей.

Работа с прекрасными, умными животными успокаивала его, а принесение в мир таких великолепных образцов лошадиной породы давало удовлетворение, как ничто другое. Даже отец вынужден был признать его мастерство, хотя маркиз называл лошадей «бесполезными игрушками», которые не имеют ничего общего с поместьем.

В этом Джулиан не сомневался. Его лошади были намного лучше того, что имение когда-либо ему дало. Или может когда-либо дать. Глядя на зеленые холмы на фоне серого хмурого неба, Джулиан вдруг почувствовал холод.

Дарингем уходил корнями в далекое прошлое, как и сам титул. В средние века, во времена рыцарей, которые сражались за своего короля, награждавшего их земельными наделами и крестьянами.

Дом, построенный на века, представлял собой все, о чем только мог мечтать герцог. Оттуда, где они с Тристаном стояли, Джулиан видел дом во всем его великолепии. Особняк был построен в виде гигантской буквы «Е». Обращенный на запад, главный вход представлял собой внушительное зрелище со своей массивной дверью, достаточно широкой для королевского антуража.

Сам Джулиан редко пользовался центральным входом, предпочитая менее величественные двери в задней части среднего крыла, где жили они с отцом, и где располагалось большинство спален. Там же находился его кабинет, как и тот, что использовался маркизом.

Южное крыло было единоличным владением герцога. Хотя дед Джулиана много лет не покидал своих покоев и никогда не принимал гостей, он сохранял четвертую часть здания за собой и свитой своих слуг. Это был мрачный чертог, и Джулиан проводил здесь как можно меньше времени.

Третье крыло буквы «Е» занимали слуги. И хотя оно тоже было величественным, кухня ютилась на конце крыла как бедный родственник.

Построенная из дерева, кухня являлась результатом изобретения современной плиты. Не желая нарушать внешнюю архитектуру здания уродливыми печными трубами, было решено кем-то — Джулиан не знал, кем именно, — добавить к служебному крылу пристройку.

Прямо за кухней располагались конюшни. Это было очень удобно для Джулиана, он проводил в доме ровно столько времени, сколько необходимо. Ему надо было лишь выйти из конюшни и пересечь сад к семейному входу.

Когда-то здесь стоял и малый замок. Они с Мэнни часто играли в его руинах. Брат читал ему древние записи поместья с благоговением в голосе, почтительно переворачивая старые страницы, вглядываясь в неразборчивый почерк их предков.

Он поддразнивал Мэнни, напоминая ему, что рыцари в прежние времена были в основной своей массе невежественными и недалекими людьми и, возможно, даже никогда не видели записей, не говоря уже о том, чтобы делать их своей рукой. «Заткнись, Эппи, — мягко укорял его Мэнни. — Я читаю».

В то время как Джулиан волочился за служанками и сбегал от своего наставника, чтобы сломя голову носиться верхом на лошади по поместью, Мэнни с головой уходил в подготовку к своему будущему положению герцога.

Истории и наследия было достаточно для Мэнни, достаточно для того, чтобы мириться с порками, истошными воплями и тирадами, с жизнью в постоянном страхе днем и дрожанием в своих комнатах по ночам.

Старый герцог был безумцем, только никто, кроме них, похоже, не осознавал этого. Отец оставлял их тут на месяцы для «воспитания в традициях герцогов Дарингемов», традициях, которые, очевидно, требовали тяжелых побоев и визгливых оскорблений.

Оглядывая сейчас этот буколический пейзаж, Джулиан видел бурлящий мрак, который все еще живет под тонким слоем внешней идиллии. Старый герцог в резиденции, разумеется. Как было всегда. И хотя его грубые руки сморщились от старости, а яростный рев превратился в сиплое рычание, злоба его не ослабевала.

Несмотря на то, что в течение двадцати лет он был прикован вначале к креслу, а затем к постели, старик держал дела имения мертвой хваткой. Даже сейчас Джулиан выполнял особый приказ деда, следуя верхом на Тристане предписанным маршрутом.

Не дай Бог иметь свое собственное мнение, особенно если оно противоречило герцогским планам. Старику потребовалась почти неделя, чтобы прийти в себя от предложения Джулиана заменить старые печные трубы или, по крайней мере, укрепить их. Они простоят еще сотню лет, и с какой стати он хлопочет о таких пустяках, когда надо делать настоящую работу?

На самом деле Джулиан был рад, что герцог загружает его сейчас делами. Иначе он не смог бы устоять перед соблазном близости Иззи. Именно сейчас, когда он так сильно нуждается в ней, и когда позор прошлого только-только отступил. Сладость Иззи, ее запах временами просто переполняли его.

Только находясь за переделами дома, ища отвлечения в утомительных жалобах арендаторов, он мог забыть о ее коже, о ее роскошных волосах.

Джулиан застонал. Ну вот, опять. Она сводит его с ума. Его внимание нужно ей не больше, чем внимание Тристана. Конечно, трудно сказать наверняка, ибо всякий раз, когда он приближается к ней, она бежит к ночному горшку.

Повернув Тристана в сторону мельницы, Джулиан стиснул зубы и приготовился к очередной нудной обязанности. Судя по черным грозовым тучам, затягивавшим небо, надо успеть сделать как можно больше до того, как разразится гроза. А главное — прогнать из головы образ обнаженной Иззи, извивающейся на его постели.

Увидев Дарингем, Иззи теперь представляла себе то богатство и статус, которые унаследует Джулиан. Поместье оказалось больше, чем она могла себе вообразить. Но это его право, и она не винит Джулиана, что он делает все необходимое, дабы добиться желаемого.

И все же он всегда так восприимчив к отцовским желаниям, всегда пляшет на веревочках любви и долга; она видела это всякий раз, когда он получал письмо от отца. Иззи задавалась вопросом, что произойдет в тот день, когда Джулиан наконец поймет, что, сколько бы он ни подчинялся отцовской воле, маркиз не способен ответить на любовь, которой ждет его сын, сам того не осознавая.

Прогуливаясь, Иззи углубилась в безграничный лес, шагая по тропинке, которую обнаружила несколько дней назад. Красота природы в имении притягивала ее словно магнитом, а холодный дом — пугал.

Ей отвели покои, настолько пышные и обширные, что она до сих пор еще не успела их осмотреть, так, по крайней мере, ей казалось. В распоряжении у них с Бетти были прямо-таки королевские покои, и они перекатывались в них, как камешки в бочке.

Комнаты были прекрасны, но напрочь лишены тепла. Сколько бы огня ни разводили слуги в каминах, он не мог согреть холодную, лишенную любви душу дома. Иззи ненавидела этот роскошный дом.

Нуждаясь в живительной гармонии природы, она проводила дни в неугомонных поисках покоя в пышной зелени августа. И находила успокоение в древних деревьях, холмах и лощинах, небольших кучках камней и шифера, отмечающих место давно заброшенного маленького коттеджа.

Иногда на этих прогулках она видела Джулиана, едущего верхом на Тристане на расстоянии или разговаривающего с арендаторами, чьи маленькие аккуратные домики располагались прямо за границей обширного парка вокруг помещичьего особняка.

Остановившись на одно мгновение, она уступила постоянной дурноте, которая мучила ее. Прислонившись к гигантскому, раскидистому дубу на краю большой прогалины, Иззи ослабила железную узду, в которой обычно держала себя, и позволила коварной руке усталости украсть ее волю.

Большую часть времени ей удавалось бороться с тошнотой, но порой, когда она была с Джулианом или думала о нем, тошнота подступала с новой силой.

Стоя с закрытыми глазами, она ощущала на коже освежающий ветерок, который выманил ее сегодня из дома. Прислонившись головой к стволу дерева, она заставила себя подумать о том, чтобы покинуть Джулиана.

Это вполне возможно. У нее есть ее наследство, которое по-прежнему лежит в красивой шкатулке, которую он подарил ей, надежно припрятанное на самом дне одного из ее сундуков. Есть люди, к которым она может обратиться, — Селия, леди Гринли, даже Эрик.