Кэтрин Коултер - Ночной огонь

— Какую ты чушь несешь, Ариель! Она медленно поднялась, повернулась спиной к брату, отстегивая зеленую накидку, скользнувшую на пол, и пробежалась пальцами по длинному ряду пуговок на корсаже. Потом осторожно стянула до талии платье вместе с простой белой батистовой сорочкой и подняла упавшие на плечи волосы:

— Смотри, если не веришь.

Она услыхала, как Эван со свистом втянул в себя воздух и замер, почувствовала, как тонкий длинный палец осторожно обводит рубец, один, другой, третий…

Ариель терпеливо ждала, пока Эван не отнял руку, и неторопливо начала одеваться. Приведя себя в порядок, она повернулась к брату.

Странно, мельком подумала она, что между ними нет никакого сходства, хотя оба рождены от одной матери. Эван, должно быть, напоминает отца, Джона Годдиса, человека, о котором мать никогда не упоминала в ее присутствии.

— Ну? — спросила наконец Ариель. — Ты сумеешь уберечь меня от этого мерзкого старика? Защитишь?

Эван улыбнулся, глядя на пальцы, только что касавшиеся ее спины.

— Иди наверх, в свою старую комнату, Ариель. Я поговорю с тобой утром.

В глазах девушки загорелась надежда.

— Ты поможешь мне! — воскликнула она, бросаясь ему на шею. — О, Эван, спасибо! Я знала, что Доркас зря недолюбливает тебя!

Он поднял руки, но, поняв, что всякое прикосновение должно причинить Ариель ужасную боль, поспешно отступил:

— Иди спать, Ариель.

Она умоляюще взглянула на брата, но тот только повторил:

— Иди спать….

Ариель тупо бесстрастно смотрела на мужа. Остальное ему было известно. Она ждала и увидела, как тот слегка ударил ремнем по ладони.

— На следующее утро, — сказала она наконец, — ты оказался здесь, в столовой, и ел кровяную колбасу с яичницей, ожидая, пока я спущусь вниз. Эван был с тобой.

— Да, — кивнул Пейсли. — Ты поставила меня в неловкое положение, Ариель. Поэтому я и выпорол тебя на этот раз. Не терплю неповиновения и не выношу предательства. Конечно, ты не смогла выполнить обязанности жены, но это другое дело, совершенно другое. По крайней мере теперь ты все поняла как надо.

Настал его черед замолчать, и эта улыбочка на толстые губах заставила ее содрогнуться от страха и отвращения.

— Ты называешь Эвана братом или сводным братом?

Ариель, не отвечая, смотрела на мужа.

— Лучше считать его сводным братом, поскольку ты ему совершенно безразлична, дорогое дитя. Собственно говоря, он презирает тебя, поскольку ты — свидетельство связи твоей матери с другим мужчиной. Как мог твой отец совершить подобную глупость и оставить Эвана твоим опекуном?! Но, по правде сказать, это не играет роли, поскольку он продал тебя мне, неужели ты еще не поняла этого? Я заплатил пятнадцать тысяч фунтов за то, что ты стала моей женой. А на этот раз, дорогая Ариель, твой братец взял за тебя выкуп. Когда я сегодня утром приехал в Лесли-фарм, он сообщил, что позволит забрать тебя только за пять тысяч фунтов. Что ты об этом думаешь?

Сначала Ариель ничего не почувствовала. Потом волна ярости захлестнула ее, и девушка, мгновенно вспыхнув, словно лишилась рассудка. Не в силах мыслить связно, она вскочила, бросилась к мужу, хищно скрючив пальцы, словно когти. Хриплые несвязные крики, клокотали в горле. Она что-то вопила, чувствуя, как рвется кожа под ногтями, как брызнула на пальцы теплая кровь, слыша грязные ругательства, которыми осыпал ее Пейсли. Даже заметив поднятый кулак, Ариель не смогла остановиться и отлетела на пол, сбитая сильным ударом. Голова девушки с глухим стуком ударилась о ножку стула, в глазах вспыхнули сверкающие белые искры — последнее, что она увидела, прежде чем потерять сознание.

Ариель смертельно боялась, хотя не совсем понимала причину собственного страха. Однако неприятное чувство тревоги не уходило. Девушка нервно взглянула на Этьена Дюпона, побочного сына Пейсли Кохрейна от портнихи-француженки, недавно умершей. Он слегка походил на отца в молодости, даже нос был точно так же искривлен и с такой же небольшой горбинкой, а нижняя губа казалась намного полнее верхней. Такой же вытянутый подбородок, бледные, словно выцветшие серо-голубые глаза с пронизывающим взглядом. Только, сейчас Ариель поняла, что боится его, и медленно, очень медленно, чтобы не привлечь внимания мужа, положила вилку на тарелку.

Этьен пробыл здесь почти две недели и все это время вовсе не восхищался ей открыто и вообще не был чрезмерно вежлив или галантен, но Ариель обнаружила, что старается избегать его, хотя постоянно сознавала, что Пейсли зачастую переводит оценивающий взгляд с сына на жену. Оценивающий? Но почему?

— Фазан тебе не по вкусу, Ариель? Пейсли замечал все, и это казалось тем более странным, что его зрение за последнее время резко ухудшилось.

— Фазан великолепный, просто я сегодня вечером не очень голодна, Пейсли.

— Тем не менее я буду очень недоволен, если ты не съешь ужин.

Ариель послушно подняла вилку и доела фазана. Муж перестал бить ее на вторую ночь после приезда побочного сына, ей даже не приходилось больше проводить голой в спальне, много часов подряд привязанной к свисающему с потолка крюку или стоя перед ним на четвереньках… руки на его теле, рот ласкает….

Ариель вздрогнула, подавившись очередным кусочком фазана, и услыхала, как Пейсли говорит Этьену:

— Нет, она не выглядит на восемнадцать, верно? Но ей уже исполнилось восемнадцать, и мы женаты почти два года.

Но какое дело Этьену до того, сколько ей лет? Ариель рискнула метнуть взгляд на него. Этьен уставился на нее. Девушка почувствовала, как бьется сердце, а руки мгновенно взмокли.

— Еще вина, Этьен?

— Нет, мадам, — учтиво ответил Этьен и повернулся к отцу, глядя на старого ублюдка с деланно-приветливой улыбкой. Удивительно, что тот принял его с распростертыми объятиями, просил остаться, и это тревожило Этьена, поскольку он никак не мог понять мотивов отца. Он приехал в Англию только потому, что мать просила его об этом на смертном одре. Возможно, лорд Рендел хотел, чтобы он убил кого-то? Это звучало достаточно мелодраматично, но от старого дегенерата всего можно ожидать. А что, если он пожелает узаконить Этьена и сделать его своим наследником? Ну, что ж, это уже кое-что. Вряд ли у него появятся дети от жены.

— Находишь ее приемлемой?

Этьен взглянул на покрытую вздувшимися венами руку старика, покоившуюся рядом с его ладонью, и Представил, как эти толстые пальцы ласкают ее….

— Да. более чем приемлема, — произнес он вслух. — Даже красива. Иначе ты не женился бы на ней.

Этьен видел также, что Ариель напряженно вслушивается в разговор. Почему старик делает все это?

— Верно, — кивнул Пейсли и вновь занялся едой. После ужина Пейсли велел Ариель поиграть на пианино.

— Ее едва можно выносить, — заметил он сыну. Ленива и не хочет упражняться, чего же еще ожидать? Правда, какой-то проблеск таланта у нее есть, поэтому я иногда позволяю себе послушать ее игру.

Пианино оказалось расстроенным, клавиши — пожелтевшими, многие растрескались и западали. Ариель села на вертящийся стул и начала играть французскую балладу. Музыка звучала отвратительно, но вряд ли с этим можно было что-то поделать, и Ариель играла до тех пор, пока муж не велел ей прекратить. Повинуясь его команде, она немедленно подняла руки и сложила их на коленях. И стала ждать.

Однажды она прекратила игру по собственному желанию. Он ударил ее, даже не позаботившись поднять глаза, когда в комнату вошел дворецкий Филфер. После этого Ариель больше никогда не осмеливалась поступать так, как хотела.

— Давайте выпьем чаю, — предложил Пейсли. — Позвони Филферу, дорогая..

Дворецкий принес чай и преданно взглянул не на хозяина, а на хозяйку, ожидая, как всегда, указаний, которые Пейсли давал ему ежедневно. После того как дворецкий закрыл за собой дверь музыкального салона, Пейсли объявил:

— Можешь идти наверх, Ариель. Сегодня ты не будешь пить чай.

Ариель немедленно поднялась:

— Спокойной ночи, Этьен. Доброй ночи, милорд. «Еще одна ночь свободы», подумала она, ускоряя шаги. стремясь поскорее очутиться в безопасности своей спальни и почти не глядя в сторону двери, соединяющей ее комнату с комнатой мужа.

— Доркас, — позвала она, стараясь говорить погромче. поскольку горничная за последнее время почти оглохла. Ариель даже нашла в себе силы улыбнуться старухе, неслышно появившейся на пороге.

Через четверть часа девушка была уже в ночной сорочке: волосы расчесаны и заплетены в косы. Она легла в постель и хотела было немного полежать перед сном, чтобы насладиться коротким отдыхом, но усталость взяла верх, и Ариель быстро заснула. Но не прошло и часа, как в глаза ударил свет и чья-то рука тряхнула ее за плечо. Голос Пейсли проскрипел:

— Пора делать, как тебе велено, дорогая. Ну-ка быстро, поднимайся!

Ариель, не в силах сдержаться, отпрянула:

— Нет! — прошептала она. — О нет!

— Попробуй ослушаться, маленькая шлюха, и я шкуру с тебя спущу! А потом велю привести твою горничную! Подумать только, стоило на несколько дней оставить тебя в покое, и взгляните только на эту наглость!

Ариель немедленно поднялась и потянулась за пеньюаром.

— Он тебе не понадобится, — прошипел Пейсли и, выхватив из рук Ариель комочек шелка, швырнул его в стену. — Пойдем со мной.

Ариель, отупев от ужаса, последовала за мужем через смежную дверь в его спальню. Пейсли был совсем одет. Чего он хочет от нее? Потребует, чтобы она его раздела? Пусть даже Ариель ничему не научилась за последние два года, она по крайней мере твердо усвоила, что никогда и ни в коем случае не стоит противиться желаниям Пейсли.

— Разве она не прелестна?

Ариель остановилась как вкопанная. Там, в комнате, перед камином, стоял Этьен — это его силуэт ярко обрисован пляшущим оранжевым пламенем! На нем халат, но ноги босы.

— Да, — сказал он по-английски с сильным французским акцентом. — Поистине великолепна.

— Ну, моя дорогая, — рассмеялся Пейсли, — теперь поняла, что мне от тебя нужно?

Ариель стремительно повернулась к мужу, и на мгновение в ее глазах мелькнуло озарение. И смертельная ненависть, ненависть к нему и к себе:

— Нет, — прошептала она, — нет, пожалуйста, не надо.

— Я могу делать все, что пожелаю, Ариель. Ты не выполнила того, что от тебя ожидали. Но я должен иметь наследника! И поскольку Этьен мой сын, хотя его мать была потаскушкой самого низкого разбора, я позволю ему сделать тебе ребенка. Он согласился бы ради меня, даже если бы нашел тебя непревлекательной, но, к счастью, ты не вызываешь в нем отвращения.

Сегодня, дорогая моя, я желаю, чтобы ты показала ему все, чему я тебя научил, желаю, чтобы он видел, каких успехов ты добилась. А поскольку вне стен спальни ты мало на что годна, я умоляю, дорогая, показать все, на что ты способна. Надеюсь, ты доставишь удовольствие Этьену… да-да, ты просто обязана сделать это!

— Нет!

Ариель повернулась и бросилась бежать, но Пейсли ловко подставил ей подножку. Она сопротивлялась даже тогда, когда он сорвал с нее сорочку и за Волосы подтащил к камину:

— Ну, Этьен, нравится тебе ее тело, или ты находишь его слишком худым?

— Нет!

— Она довольно красива, — заметил Этьен, — но я никогда не насиловал женщин. И ее не желаю принуждать.

Пейсли расхохотался, стискивая ребра Ариель, так что она почти не могла дышать.

— Тебе не придется насиловать ее. Сегодня она будет тебя ублажать. А завтра ночью, мальчик мой, поверь, она будет совсем смирной и готовой на все… а я стану держать эту шлюшку, пока ты не овладеешь ею. Знаешь, она ведь еще девственница.

Он снова расхохотался.

— Но женщина не всегда может забеременеть после всего лишь одной… встречи, — напомнил Этьен.

— Нет, будешь брать ее, пока не сделаешь ребенка. Ты будешь щедро вознагражден, мой мальчик. О да, не беспокойся, даю слово!

Ариель горько зарыдала; по щекам покатились слезы, из носа текло, волосы повисли спутанными прядями. Но Пейсли развернул ее к себе и с силой ударил по лицу.

— Довольно, Ариель! Прекрати свое дурацкое нытье, или я выпорю тебя! Немедленно покажи Этьену, как прекрасно я тебя вышколил. Все женщины — шлюхи в душе, и ты не исключение. Но тебе придется подождать, пока живот начнет расти. Даю тебе ночь, можешь сгорать от нетерпения, это тебе не повредит. Этьен, сними халат. Хочу, чтобы Ариель видела твою мужскую оснастку. Подними глаза и взгляни на подарок, который я преподношу тебе, дорогая.

Она повиновалась и тупо наблюдала, как Этьен сбрасывает халат и тяжелый шелк блестящей лужицей ложится у его ног. Ариель отрешенно отметила, что по сравнению с отцом Этьен неплохо сложен. Его мужская плоть уже была напряжена, гордо поднимаясь из поросли негустых волос, и Ариель что-то горячечно пролепетала, ощущая, как рука мужа гладит ее груди. Протестовать означало новые унижения, боль, бесконечную боль и издевательства над Доркас. Ариель вынудила себя стоять совершенно неподвижно.