Барбара Вуд - Ночной поезд

– Герр гауптштурм…

– Заткнитесь! Садитесь и слушайте, что я вам скажу! Доктор, который никогда не видел, чтобы Шмидт давал волю своим эмоциям, сел в полном недоумении. Без всякого вступления комендант гестапо передал ему новость, полученную из Кракова.

– Если бы вы мне не были нужны для предотвращения расползания этой эпидемии, – произнес он сквозь стиснутые зубы, – я бы приказал расстрелять вас на месте за то, что вы дали такому произойти!

Пока нацист говорил, напряжение у Шукальского спало. Он никогда не видел страха на лице гауптштурмфюрера. На такое зрелище стоило посмотреть.

– Шукальский, я буду считать вас лично ответственным за любое нарушение моих ограничений. Все поезда, которые обычно идут через этот город, опечатают, и они здесь не будут останавливаться. Станция будет закрыта.

Он бросил на стол военную карту и, не снимая перчаток, рукой указал на красный круг.

– Большая часть транспорта будет объезжать этот район. Некоторым поездам придется ехать через город. Но они не остановятся. Все, что производят фермы, не должно покинуть этот район.

Ян Шукальский, не веря своим глазам, смотрел на карту. Зофию очертил круг радиусом в двадцать километров. Круг был красного цвета, а это означало, что он столь же надежен, как крепостная стена. И Дитер Шмидт ему фактически говорил, что город надлежит оставить неприкосновенным.

– Я размещу посты на всех дорогах, ведущих из города. Посты получат приказ стрелять в каждого, кто попытается покинуть город без моего особого разрешения.

Шукальский уронил руки на колени. Он пытался скрыть свое волнение.

– Вы отвечаете за размещение всех необходимых предупреждений и информацию о том, что должно делать население, чтобы избавиться от заразных вшей. Это понятно?

– Да, – спокойно ответил доктор.

Дитер Шмидт закончил свою речь, выпрямился и свирепо взглянул на поляка.

– Шукальский, вам не следовало доводить дело до этого.

– Да, герр гауптштурмфюрер.

Оба не сводили глаз друг с друга, затем главный врач больницы тихо спросил:

– Скажите, герр гауптштурмфюрер, вы или кто-либо из ваших людей раньше болели тифом?

Шмидт невольно отступил на шаг.

– Вы, должно быть, шутите! Шукальский, это ведь заболевание свиней! Только свинья может схватить тиф! В Германии уже более двадцати семи лет не было эпидемии тифа!

– Как жаль. Герр гауптштурмфюрер, я не имею в виду отсутствие тифа в Германии. Жаль, что ни вы и никто из ваших людей не болели этой болезнью. Ведь это означает, что у вас и вашего штаба нет иммунитета. Герр гауптштурмфюрер, данный штамм тифа, похоже, очень заразный. Несколько больных уже умерли. Те, кто никогда не подвергались этой болезни, могут вполне не выжить, если подхватят ее. Думаю, герр гауптштурмфюрер, мне следует предупредить вас о том, что в настоящий момент в больнице уже лежат двадцать два больных с острым тифом и по крайней мере семь из них, видно, не удастся спасти.

– Что?! – Шмидт отступил еще на один шаг. – Вы хотите сказать, что у меня есть риск заболеть тифом!

Четыре вооруженных человека, сопровождавших коменданта, настороженно переглянулись.

– Вполне вероятно, что вы в безопасности, герр гауптштурмфюрер, но я бы ответил утвердительно: да, риск есть. Обязательно пропарьте всю одежду, когда вернетесь в штаб. Утром я первым делом пришлю вам экземпляры по санитарной профилактике. Вам следует как можно меньше вступать в контакт с гражданскими лицами, чтобы не подвергать опасности ни себя, ни своих людей. И прежде всего, герр гауптштурмфюрер, избегайте мест скопления людей.

У Дитера Шмидта мурашки побежали по коже, и он с побелевшим лицом обратился к своим людям:

– Вы слышали? Вы поняли? – Те энергично закивали. Шукальскому он сказал: – Завтра утром жду от вас сообщений.

– Я все сделаю как положено, герр гауптштурмфюрер. Клятва обязывает меня лечить всех – и друзей, и врагов.

Оба лежали на постели бабушки Ганса и смотрели в потолок. Анна положила голову на согнутую руку молодого человека. В доме стояла тишина, бабушка уехала в Эссен к семье. Оба молчали уже долгое время с тех пор, как Кеплер поведал ей длинную и запутанную историю своей жизни, не скрывая ничего, даже Аушвиц. Он рассказал о своей исповеди Вайде, о первой встрече с Яном Шукальским и о решении, которое они приняли. Он рассказал о плане инсценировать его смерть, о том, как кремировали тело больного, умершего от воспаления легких, и отправили пепел в Эссен для торжественных похорон по военному церемониалу. Описал свое превращение в монаха усилиями Вайды и доктора. Он не скрыл от нее и тайную деятельность врачей в лаборатории в склепе, цель которой – спасти Зофию от окончательного решения. С болью вспоминал, как он каждый день следил за ней в костеле.

Он решился открыться ей лишь после того, как они займутся любовью, поскольку боялся, что она отвергнет его, узнав о нем правду. А теперь он испытывал чувство вины перед Анной.

Однако Анна молчала, потому что была потрясена, но было еще кое-что, не дававшее ей сейчас говорить.

Он выкурил три сигареты, они не шевельнулись, не вздохнули, ничем не нарушили тишину. Гансу Кеплеру стало не по себе. Его голос тихо прозвучал в ночной тишине:

– Сейчас ты меня, наверно, презираешь?

Анна продолжала молчать и смотреть в потолок. Но поняв, что он сказал, она быстро привстала, опершись на локоть, и взглянула на него.

– Что? – шепотом спросила она, не веря своим ушам. – Ганс! Не говори так! Я тебя совсем не презираю!

Он повернулся и внимательно посмотрел на нее при тусклом свете. Теперь она выглядела более красивой, чем прежде. Молодой человек был уверен, что не видел столь идеальной красоты.

– Ты имеешь в виду свое прошлое, – тихо сказала она, – и думаешь, что я презираю тебя за это.

Он молча кивнул. Анна безрадостно усмехнулась.

– Но это ведь нелепо. Ганс, самое главное, что ты ушел оттуда и что тебе хватило порядочности рассказать обо всем. Moj kochany, я презираю тех, кто там остался и терпит все это. Даже… получает удовольствие.

– Анна… – прошептал он, погладив ее по щеке. – Ах, Анна…

– Ганс, я люблю тебя, – прошептала она, при слабом свете из другой комнаты было видно, как слезы навернулись ей на глаза. – Ничто не может уничтожить мою любовь, moj kochany. Сказать правду, я люблю тебя еще больше за то, что тебе хватило смелости избавиться от этого кошмара. Ты ведь рискуешь жизнью, чтобы спасти этот город… О, Ганс.

Анна порывисто опустила голову и прижалась к его устам. Ганс притянул ее к себе, чувствуя, как в нем снова забушевала страсть. Он дрожал от восторга, держа ее в своих объятиях. Но стоило ей попытаться отстраниться от него, как он отпустил ее. Сейчас для него было столь же важно поговорить, сколь слиться с ней.

– Ты так долго молчала, – прошептал он.

Она дотронулась кончиком пальца до его губ и покачала головой.

– Я молчала по другой причине, moj kochany Ганс. Я думала о том, что ты мне рассказал. О том лагере.

– Не надо…

– Дай мне сказать. Ганс, я об этом ничего не знала. Представить не могла, что творятся такие дела. И все же я верю, что ты рассказал правду. Как странно. Я тебе верю и в то же время не верю. Разве такое возможно?

– Анна, когда я был в Аушвице, то в одно и то же время верил и не верил своим глазам. Я знаю, что ты чувствуешь.

– Но… – на ее хорошеньком личике появилась гримаса. – Я не понимаю что это ты говорил про «окончательное решение». Что это такое? И… к чему оно?

Кеплер отвернулся и уставился на тумбочку, где когда-то стояли личные вещи бабушки. Он достал сигареты. Закурив и выпустив дым, он сказал:

– Что такое «окончательное решение»? Я знаю только ту часть, которая касалась меня. Концентрационные лагеря.

Он затянулся сигаретой, выдохнул дым, обдумывая свои слова.

– Перед вторжением в Польшу нацисты выдворили из Германии большую часть евреев. Ты знала об этом?

– Я слышала разное. Главным образом от евреев, прибывавших в Зофию.

– Нацисты не могли терпеть, что в рейхе живут евреи, и методично, со знанием дела избавлялись от них. Многие евреи уехали в Америку или Англию. Но большинство отправились сюда, в Польшу, и в Россию. Все евреи Германии втиснулись в нашу маленькую страну. Так вот, по мере осуществления этого плана и включения новых территорий в состав Германии, таких как Восточная Польша, перед Гитлером все время возникала проблема, что делать с евреями.

Он затянулся еще несколько раз, затем погасил сигарету на маленькой тарелочке и продолжил серьезным голосом:

– В то время нацисты желали выдворить евреев из рейха. Гиммлер одно время даже носился с идеей найти для них убежище на Мадагаскаре, подобно резервации американских индейцев. В то время гестапо выдавало выездные визы, организовывало транспорт и в некоторых случаях даже оплачивало дорогу. Но потом, видишь, границы рейха расширялись и все больше евреев вдруг оказывалось посреди нации, не желавшей их. И поэтому возник вопрос, что делать с таким большим количеством нежелательных людей. Переселить их в другие страны было уже невозможно.

Даже при бледном свете Анна видела, что лицо Ганса совсем побелело.

– Гитлер собрал своих сторонников, чтобы найти решение этой проблемы. Тогда они придумали «окончательное решение». – Кеплер откинул голову назад и взглянул Анне прямо в глаза. – Они решили окончательно уничтожить их.

– Какой ужас, такое трудно даже вообразить, – тихо произнесла она.

– СС поручили осуществить этот план. В самом же деле, moja kochana Анна, СС считало это не долгом, а честью.

– Но сколько же евреев…

Теперь ему пришлось коснуться пальцем ее губ. При этом его лицо исказила кривая гримаса.

– Анна, сейчас уничтожают не только евреев, но любого, кого в рейхе считают недочеловеком. Поляки тоже входят в эту категорию.

– Они не посмеют уничтожить нас всех!

– Нет, нацисты не столь расточительны. Без евреев они могут обойтись. Поляков же можно использовать в качестве рабов. По крайней мере, до тех пор, пока мы не сдохнем.

Анна вдруг прислонилась к нему и заплакала, прижавшись лицом к его затылку. Он обнял ее худое дрожавшее тело и терпеливо ждал, пока она успокоится. Он страдал от того, что приходится рассказывать ей все это.

– У меня такое чувство, будто я очнулась от жуткого сна, – сказала она, отстраняясь от него и вытирая мокрое лицо. – Несчастные люди. И тебе пришлось быть свидетелем этого кошмара!

Ганс сощурил глаза. Нет, он еще не все рассказал ей. У него не хватало сил. О тех страшных медицинских экспериментах в Аушвице, которые проводили на заключенных. Они больше напоминали пытки, нежели научные эксперименты. И это излюбленное развлечение в офицерской столовой, когда еврейским девушкам делали уколы стрихнина и все забавлялись их мучительной смертью. Он скрыл от нее самые ужасные преступления, достаточно, что Анна поняла смысл происходящего.

– Теперь ты знаешь, моя дорогая Анна, – прошептал он. – Ты знаешь все. Извини меня за то, что я причинил тебе боль.

Вытирая слезы, она нежно смотрела на него. Какое чудо, что Ганс вернулся к ней живым.

– Позволь мне помочь тебе, – тихо и настойчиво сказала она. – Позволь мне помочь тебе и врачам.

Но он твердо сказал «нет».

– Врачи не должны узнать, что тебе известно, чем они занимаются. Я дал им клятву, но мне все равно пришлось «умереть», чтобы они могли без помех осуществить свой план. Как они поступят, узнав, что еще одному человеку стала известна их тайна? Боюсь, из опасений, что ты можешь выдать их замысел, они совсем прекратят начатое. Тайна, известная пятерым, уже не тайна, разве не так? И я не хочу лишить их ощущения безопасности. Особенно после того, что они для меня сделали.

Анна согласно кивнула и добавила:

– Но если тебе в самом деле понадобится что-либо из больницы или еще откуда-нибудь и я смогу тебе помочь, дай мне знать об этом.

Ганс не ответил. Тронутый милым, наивным выражением круглого лица Анны и нежностью ее голоса, он взял ее за плечи и притянул к себе.

Леман Брюкнер стоял подбоченясь посреди лаборатории. Он только что сделал тревожное открытие. Весьма тревожное. Вчера он пересчитал запас конических колб Эрленмейера. Сегодня одной не хватало. И ее нигде не было. Что ж, он не смог выйти на след группы движения Сопротивления в этом крае, но, если медицинский персонал в Зофии замешан в подрывной деятельности, Леман Брюкнер теперь как никогда преисполнился решимости выяснить, кто эти люди и что они затевают. Он вышел из лаборатории и направился к кабинету Яна Шукальского.

Введение карантина не помешало тем, кто нашел убежище в пещере, заниматься своим делом. По мере того, как приближался день полномасштабного нападения, они без устали работали над осуществлением своего плана. Все по очереди вели наблюдение за складом, каждый день сообщая о том, что туда доставляется все больше бензина и оружия для весеннего наступления. Несмотря на карантин, работа на складе не прекращалась, прибывали и уезжали поезда с личным составом нацистов, которые не забывали о мерах предосторожности против тифа.