– Фриц, мне не хватает настоящей власти. – Макс подался вперед, и в его ледяных глазах вспыхнул голубой огонь. – Я хочу командовать более крупными силами, чем группой уничтожения.

– Макс…

Гартунг поднял руку. Ему больше не хотелось говорить об этом. О некоторых вещах он никогда никому не скажет, ни с кем не поделится, даже с таким близким другом, каким был Фриц Мюллер. Очень давно, когда он был еще в гитлерюгенде и нацисты заражали немецкий народ мыслью о национальной гордости, Макс Гартунг дал клятву служить одному делу – прославлению рейха и самого себя. Нет, для этого медалей и званий мало. Он хотел добиться признания таких людей, как Гиммлер, Геббельс или сам фюрер. Макс Гартунг давно посвятил себя достижению единственной цели – сделать блестящую карьеру любыми путями. И до сих пор ему удавалось без больших усилий подниматься вверх по лестнице успеха. Но теперь ему захотелось большего. Он пожелал стать рейхспротектором всей Восточной Европы и думал о том, как добиться этой цели.

Его мысли снова вернулись к Зофии. Он вспомнил тот день, когда пришел к Шукальскому домой. Это случилось в рождественский вечер они с Марией прихватили с собой вино и пирожные, чтобы отметить праздник. Ему удалось разговорить Шукальского. Когда Макс упомянул о движении Сопротивления, врач тотчас отреагировал на это словами: «Иногда я думаю, что лучше пусть вспыхнет эпидемия, нежели война. По крайней мере тогда можно держать нацистов подальше от этого города».

Макс снова уставился на Мюллера.

– Скажи мне одну вещь, Фриц. Можно ли сделать так, чтобы эпидемия казалась серьезнее, чем она есть на самом деле?

– Извини, я не понял.

Перед его глазами мелькнуло лицо Марии Душиньской и тут же исчезло. Все эти годы ему было легко жертвовать любовью и дружбой ради достижения собственных целей. Макс никогда никого не любил.

– Можно ли сделать так, чтобы в районе, зараженном тифом, все казалось хуже, чем на самом деле?

Светлые брови Фрица Мюллера поднялись вверх.

– Почему ты задаешь такой вопрос? Штурмбаннфюрера СС раздражало кое-что другое.

Он вспомнил донесение, что читал чуть меньше года назад, о группе Сопротивления, которую обнаружили близ Зофии. Ее уничтожил Дитер Шмидт. Макс вспомнил, что в этой группе было более пятидесяти человек. Те задумали взорвать перевалочный пункт боеприпасов. Это известие привело Макса в бешенство, сейчас это чувство снова вернулось к нему. Полтора года назад Гартунга послали в Зофию, чтобы он вышел на след Сопротивления. Он втерся в доверие к некоторым ключевым фигурам города, удача улыбнулась ему – он встретил там свою давнюю подругу Марию Душиньскую. Макс несколько дней пытался найти доказательства, что в этом районе действует подполье, но ничего не обнаружил. Он уехал из Зофии, будучи уверенным, что там нет никакого Сопротивления, а спустя четыре месяца прочитал о неожиданном и блестящем успехе Дитера Шмидта.

Тогда начальство мягко упрекнуло Гартунга за то, что он не обнаружил партизан, и с тех пор это обстоятельство, словно заноза в теле, не давало ему покоя.

– Ты мне ответь, Фриц, можно ли сделать так, чтобы казалось, что эпидемия имеет более широкий размах, чем есть на самом деле?

– Ну, такое можно допустить. – Врач задумался. – Мне придется об этом поразмыслить.

– Фриц, а можно и в самом деле все представить так, что эпидемия тифа свирепствует там, где ее нет?

– Макс, это интересный вопрос. Я полагаю, у тебя есть основания задавать его. Хорошо, давай порассуждаем. Допустим, мне захотелось бы, чтобы разразилась эпидемия тифа там, где ее нет. Наверно, я взял бы сыворотку крови у того, кто болеет острой формой тифа, разделил бы ее на несколько проб, прикрепил бы к каждой этикетку с именами разных пациентов, затем прислал бы их сюда, в Варшаву для анализа Вейля-Феликса.

Хотя Макс заговорил ровным голосом, синевато-серые радужные оболочки его глаз загорелись, как северное сияние. И Фриц догадался, что это означает, он такое не раз видел раньше. И когда друг заговорил, он внимательно слушал его.

– Фриц, мне эта эпидемия в Зофии кажется подозрительной. Если откровенно, то я думаю, что там вовсе нет никакой эпидемии. Не спрашивай, почему я так думаю, просто подсказывает чутье. Скорее всего, вашу лабораторию дурачит горстка польских свиней!

– Макс… – спокойно начал врач. Он взял стакан и выпил остатки шнапса, со стуком поставил стакан на стол и наклонил голову. – Ты шутишь. Такое невозможно.

– Почему? Ты же сам говорил…

– Макс, я знаю, что я говорил, но ты забываешь об одном. Пробы крови, которые мы получаем из Зофии, показывают крайне высокие титры. А это свидетельствует о том, что там разразился в высшей степени вирулентный тиф. Если разделить кровь одного больного на несколько проб, тогда титры будут одинаковыми; по крайней мере большинство.

– Ты в этом уверен? Разве нет способа сделать их не одинаковыми?

Фриц чувствовал, что оказался в плену обаяния Макса Гартунга.

– Полагаю, что есть такой способ, – ответил Фриц Мюллер, – если найдется достаточно умный человек, который возьмет дополнительную порцию крови у больного с большими титрами после анализа Вейля-Феликса, затем…

Но он не удивился, когда Макс прервал его:

– В таком случае они именно этим и занимаются!

– Перестань, Макс. Ты ничем не сможешь доказать это. Ложная эпидемия тифа? Вряд ли найдется дурак, который даже осмелится пойти на такое. Как они могут надеяться, что такое долго будет сходить им с рук?

– Не знаю, Фриц, но у меня такое ощущение…

– Макс, – с серьезным выражением лица прервал его врач, подавшись вперед, – невозможно инсценировать эпидемию в городе таких размеров, да так, чтобы она охватила окружающие фермы и деревни. Люди узнали бы об этом! Информация ведь распространяется. Люди звонят, пишут письма. Так или иначе просочилось бы известие, что в этом городе вообще никто не болеет…

– Если только, мой друг, – задумчиво сказал Макс, скривив губы в волчьей улыбке, – эти люди сами не участвуют в этом спектакле.

– Что?

Брови Мюллера снова взмыли вверх. Не веря своим ушам, он уставился на друга и не мог вымолвить больше ни слова.

– Фриц, неужели это так трудно? Послушай, верховное командование уже некоторое время пытается найти способ, как сделать Зофию безопасной, чтобы снова можно было пользоваться перевалочным пунктом боеприпасов и ремонтными мастерскими. Пока ни один человек не придумал никакого выхода, поскольку никто не осмеливается войти в зону карантина, чтобы разобраться во всем. Фриц, знаешь, что я сделаю? Я добровольно поеду в Зофию и сделаю все, чтобы военная база снова заработала.

– Ты шутишь! Макс, тебе нельзя входить в зону карантина…

– Фриц, я хочу, чтобы ты отправился туда вместе со мной, ибо только ты сможешь доказать, что в этом городе нет эпидемии. Мы возьмем с собой лаборантов, оборудование и две роты эсэсовцев с тяжелой артиллерией в придачу.

– Но это ведь запретный район! Ты подвергнешь нас всех опасности заражения тифом!

– Нет, Фриц. – Макс почувствовал, что он странным образом обрел спокойствие. Теперь им руководила не только интуиция, им руководила потребность. Потребность отомстить жителям города, которые одурачили его. – Мы лишь докажем, что там свили гнездо грязные вредители. Нам выпадет честь ликвидировать их всех во имя рейха.

– И ты хочешь, чтобы я обследовал этих грязных людей?

– Нет, Фриц. Тебе никого не придется обследовать. Ты всего лишь возьмешь пробы крови и проведешь анализы на месте. Ты возьмешь их выборочно – несколько из тысячи. Ян Шукальский может сделать так, что несколько человек притворятся, будто они заболели, но он ведь не способен изменить их кровь!

Сомневающийся Фриц Мюллер неуверенно кивнул.

Почувствовав вдруг, что появилась конкретная цель, Макс откинулся на спинку стула и улыбнулся. Он уже думал о наградах, которые получит за разоблачение фарса с тифом и открытие перевалочного пункта. Верховное командование не поскупится, если он вернет ему военную базу и ремонтные мастерские. Это могло даже вознести его на самую верхнюю ступеньку по служебной лестнице. Он станет рейхспротектором Восточной Европы.


– Доктор Шукальский? – прозвучал робкий, почти виноватый голос. – Доктор Шукальский? Извините меня.

Ян оторвался от истории болезни, в которую что-то вписывал, и увидел перед собой согбенного, покорного санитара больницы по имени Бернард.

– Да, что случилось?

– Господин, можно поговорить с вами? – Пожилой мужчина оглянулся через плечо. – Наедине.

В голосе этого человека звучала настойчивая нотка.

– Разумеется. Через несколько минут я буду в своем кабинете. Идите туда и отдохните.

– Слушаюсь.

И он покорно ушел.

Шукальский закончил писать распоряжения и ровно через пять минут вошел в кабинет. Он застал пожилого мужчину стоявшим у окна и боязливо смотревшим на улицу.

– Бернард, чем могу вам помочь?

Доктор прошел за свой стол и сел. Санитар начал говорить, заламывая руки.

– Это моя жена, господин врач; она кое-что нашла и сказала, что мне следует передать это вам.

Видя искаженное страхом лицо санитара, Ян встал. Он почувствовал, как напрягается все его тело.

– Бернард, что она нашла?

– Доктор, вы же знаете нацистский штаб, правда?

– Да, Бернард. Знаю.

– Моя жена одна из тех, кто вечером делает там уборку. Вы понимаете, моет кабинеты и тому подобное, но ей за это не платят.

– Да, Бернард, мне это известно.

Шукальский прищурился. Лицо санитара приобрело цвет только что очищенной картошки.

– Так вот, господин, нам кто-то сказал о… вы знаете, господин, об этом тифе.

Шукальский настороженно слушал.

– Да, продолжайте.

– Так вот, господин, это лежало в корзине для мусора, а моя жена умеет читать. Она очень любопытна. Вы понимаете, что я имею в виду. Она нашла вот это и сказала, что вам надо знать, что здесь написано.

Он запустил мясистую руку в карман своего белого халата и достал клочок желтой бумаги. Бернард передал ее Шукальскому и быстро отдернул руку, словно обжегшись.

– Она сказала, что эта бумага вышла из какого-то аппарата.

– Да, это так… – Ян развернул ее и почувствовал, как у него сдвигаются брови, когда он увидел две строчки, напечатанные на немецком. – Бернард, этот аппарат называют телетайпом.

– Так вот, доктор, моя жена говорит по-немецки, поскольку она из Унислава. Это на западе, понимаете, и когда она это увидела, доктор, и вспомнила, что нам говорили про тиф и все такое… – голос мужчины осекся.

Шукальский почувствовал, что у него останавливается сердце, пока он читал послание:


«ГАУПТШТУРМФЮРЕРУ СС ДИТЕРУ ШМИДТУ. ВЫСЫЛАЮ ГРУППУ ДЛЯ РАССЛЕДОВАНИЯ ЭПИДЕМИИ ТИФА. ПРИБЫВАЕМ ТРИНАДЦАТОГО МАЯ 1943 ГОДА. ОКАЖИТЕ ГРУППЕ ПОЛНОЕ СОДЕЙСТВИЕ».


Ян, снова и снова перечитывая эти скупые слова, подумал, что читает свой смертный приговор. Его слуха достиг робкий голос Бернарда.

– Господин, все знают об… и моя жена, ну, она испугалась и…

– Бернард, – Шукальский удивился тому, как спокойно прозвучал его голос. – Кто-нибудь еще знает об этом сообщении?

– Нет, господин доктор. Только я и моя жена.

– Тогда нечего волноваться, Бернард. Нет ни малейшей причины бояться. Речь идет о небольшой группе врачей. Это обычная проверка. Бернард, если случится так, что кто-то из ваших друзей спросит о них, то скажите, что это врачи, которые приедут подтвердить наличие эпидемии. Вы поняли?

– Да, господин доктор.

– Спасибо, Бернард. Вы оказали мне большую услугу.

Когда санитар ушел, Шукальский зажег спичку и поднес ее к углу бумаги. Затем он бросил ее в свою пепельницу. Наблюдая, как бумага темнеет и сворачивается, Ян почувствовал, как его мысли разбегаются в разные стороны. Через два дня эта группа явится сюда с инспекцией.


При мысли о том, что важные гости посетят Зофию, у Дитера Шмидта поднялось настроение. А цель их визита обнадеживала еще больше. Прошло полтора года, и Шмидт оказался бессильным перед лицом этой болезни, а верховное командование не давало ему покоя бессмысленными приказами, требуя привести в действие перевалочный пункт. Как хорошо! Они приедут, и этому кошмару наступит конец!


Слабый свет, источаемый голыми лампочками, которые качались под сводчатым потолком, словно фонари на вечеринке, отбрасывал жуткие тени на каменные стены. Пять заговорщиков сидели тесным кругом в сыром склепе костела Святого Амброжа. Отец Вайда явился последним, сел на складной стул и посмотрел на Яна Шукальского.

Доктор откашлялся и спокойно начал:

– Друзья, полтора года везение было на нашей стороне. Никто из нас не станет отрицать, что нам удалось добиться задуманного. Пока осуществляется план «окончательного решения», утвержденный Гитлером, и в лагеря смерти продолжают идти поезда со «сбродом», люди в Зофии живут относительно свободно. Теперь, похоже, удача отвернулась от нас. Скажу вам откровенно, – продолжил он, вглядываясь в лица присутствующих, – когда я первый раз прочитал это послание, у меня возникла мысль забрать семью и бежать. Завтра немцы явятся сюда, обнаружат, что в городе никто не болеет, что все это время шел розыгрыш, и тогда нашим жизням будет грош цена.