– Весьма циничная точка зрения.

– Это мой рассказ, – напомнил Рокхерст.

– Но романтика – это так приятно, – вздохнула Гермиона. – Впрочем, продолжайте, и посмотрим, чем кончилось дело.

Рокхерст открыл рот, чтобы указать, что это не французский роман и не роман-фельетон[5] в каком-то дамском журнале, а история его семьи.

Тоже еще романтика!

Глубоко вздохнув, он припомнил, что было дальше:

– Дама в белом заклинала Томаса помочь ей. «Мой добрый господин, – говорила она, – вы должны уничтожить гнусного убийцу. Если не остановить его сейчас, вскоре он появится и в моем королевстве».

– Бедная женщина! – воскликнула невидимая гостья.

– Коварная особа. Вот кем она была! – возразил граф. – Как это?!

– Если позволите закончить рассказ…

– В таком случае заканчивайте, – фыркнула Гермиона. – По-моему, я вам не мешаю!

Рокхерст закрыл глаза и сосчитал до трех, прежде чем снова начать:

– Томас только и мог, что склонить голову и признаться в своих страхах. «Вряд ли я сумею остановить его, – сказал он. – Разве вы сами не видели, каков он? Это создание наделено силами иного мира…»

– Но ведь она помогла ему? – удивилась Гермиона.

– В каком-то роде, – согласился Рокхерст. – Она предложила ему равные, если не большие, чем у врага, силы, если он поклянется ей в верности. И он согласился. На следующий день он победил дергу.

– Думаю, вы намеренно не хотите рассказать об их романе.

– Там не было романа, – отмахнулся Рокхерст.

– Она явилась у его постели и всего-навсего приняла клятву в верности? Но во французских романах так никогда не бывает. Обычно союз скрепляется поцелуем, или… или…

Рокхерст повернулся лицом к оттоманке и скрестил руки на груди. Теперь его очередь поставить ее на место.

– Или что?

– Вы знаете, – прошептала гостья. – Остальное. После поцелуя… Она и Томас… то есть они… но ведь она стояла на коленях у его кровати. Должна ли я продолжать?

Нет. Не должна.

Его дразнила смесь невинности и любопытства в ее словах. Искушала совершенно необъяснимым образом.

Его самообладание, его обычная сдержанность не устояли, когда он вспомнил нежность ее обнаженного тела, которое он придавил своим, жар рук, притягивавших его ближе…

Томас наверняка не смог устоять против таинственной дамы. И Рокхерст тоже не святой.

Он медленно-медленно потянулся к ней. Коснулся плеча. Сжал. Пальцы скользнули выше, к изгибу шеи.

Он шепотом досказал конец истории, чувствуя себя так, словно перенесся в ту палатку и это ему предлагает дама в белом невиданные богатства в обмен на верность и преданность.

– Она наклонилась над Томасом и успокоила его медовыми словами: «Сила твоего врага велика, но ты можешь получить такую же». Ее уговоры пьянили, как доброе вино. Она погладила его лоб, нагнулась еще ниже и поцеловала его. На вкус ее губы были слаще розовой воды. – Граф привлек к себе Гермиону и посадил на колени.

Она не сопротивлялась, влекомая неизвестным Рокхерсту чувством. Любопытством, теплом его прикосновения, обещанием еще не познанных страстей. Он не колеблясь пускал в ход все приемы обольщения и, прижав ее к себе, поцеловал в губы.

И в этот момент понял, что пропал.

– Решимость Томаса поколебалась. То, что предлагала леди, было безнравственно, но в противном случае ему грозила неминуемая смерть. А она, словно зная о его страхах, повторила: «Ты победишь его. Обязательно победишь».

Халат соскользнул с плеч графа, и Гермиона оказалась обнаженной до талии.

Идеально округлые груди наполнили его ладони, и когда он снова поцеловал ее, его плоть ожила, твердая, упругая, требующая разрядки, которой он лишил себя в начале ночи.

– Люби меня, Рокхерст, – прошептала она. – Пожалуйста, люби меня.

Не выпуская Гермиону, граф поднялся со стула и понес драгоценную ношу к кровати.

«Все, что ты должен сделать, – обещать, что ты, и твои сыновья, и их сыновья защитят это королевство от моих врагов. А я позабочусь о том, чтобы в награду ты и твои потомки были вознаграждены богатством и властью».

Они легли в постель. Вскоре Гермиона осталась нагой перед ним. Совершенно нагой. И ему не нужно было видеть ее, чтобы понять, как совершенна эта женщина – от длинных ног до полных грудей.

Она подняла руки и потянула его на себя. Их тела сплелись. Они целовались, ласкали друг друга, пока ими не завладел хмель страсти.

– Леди в белом взяла его руку и положила себе на грудь, на то место, где билось сердце: «Клянись в верности, и мы скрепим договор сегодня же ночью». Неизвестно, что взяло верх: соблазн ее тела, или видения золота и власти, или даже мысль о победе над врагом и дальнейшей долгой жизни, но Томас поклялся ей в верности и провел остаток ночи в пылу необузданных наслаждений.

– О пожалуйста, Рокхерст, – молила Гермиона, изнемогая от желания. Трепеща в предвкушении его обладания.

Рокхерст снова привел ее на грань, разбудил в ней восхитительный голод, утолить который способен был только он.

Он обнял тонкую талию и приподнялся, готовясь войти в Гермиону. Она обвила его ногами.

– Я хочу тебя, – прошептал он, прикусывая ее мочку и оставляя дорожку пламенных поцелуев на шее.

Он впервые испытывал такое головокружительное желание и думал только о том, что сейчас возьмет ее, погрузится в теплый грот между стройными бедрами. «Безумие! – твердил разум. – Это совершенное безумие!»

Но Паратус не согласился с ним и вонзился в нее, обретя незамутненно-чистый рай.

Было ли все это частью магии ее желания или силой кольца, но Гермиона обнаружила, что совершенно развратна по натуре. И разом освободилась от всех моральных ограничений, налагаемых на нее, как на дочь графа. Скрытая вуалью невидимости она безоглядно отдалась пробужденной Рокхерстом страсти.

Когда Рокхерст вошел в нее, Гермиона выгнулась, принимая его в себя. Но как только он наполнил ее, как только прорвал преграду ее девственности, она поняла, что он имел в виду, обещая, что впереди их ждет много всего.

О, он дат ей попробовать вкус того, что могут делить в постели мужчина и женщина, но это слияние было совершенно иным. Магическим…

Лишив ее невинности, Рокхерст замер, однако только на мгновение. Потому что так же, как и Гермиона, потерялся в вихре страсти. Он стал двигаться, и ее бедра начали подниматься и опускаться в том же ритме: Гермиона каким-то древним женским инстинктом сразу поняла, что от нее требуется. И все отчетливее понимала: все, что с ними происходит, – настоящая магия. Сейчас она могла бы поклясться, что находится не в спальне Рокхерста, а в палатке и оба тонут в весенних запахах. Ветер шептал что-то над их разгоряченными нагими телами, все туже свивая вокруг них кокон чар.

Желания Гермионы сводили ее с ума. Ее терзала одна мысль – обрести освобождение. И когда Рокхерст вонзился в нее еще глубже и хрипло застонал, ее тело словно взорвалось, ибо в его разрядке она нашла свою.

– Томас! – вскрикнула она. – Томас!

– Я здесь, Тень, – гортанно прошептал он ей на ухо. – Я здесь.

Гермиона мечтала, чтобы этот момент, эта ночь длились вечно, и, закрыв глаза, наслаждалась силой обнимавших ее рук. Наслаждалась последними конвульсиями своего экстаза.

Она вздрогнула. Но не от холода. Ее поражала тайна происходившего.

Рокхерст прижал ее к себе, все еще оставаясь в ней. Они по-прежнему были соединены, и никто не спешил разорвать чары, связавшие их.

Он все так же шепотом досказал конец истории и откинул со лба Гермионы спутанные локоны.

– Наутро Томас проснулся куда более могучим, чем мог себе представить. К величайшей радости своих вассалов, он победил врага.

– Они приветствовали его радостными криками, – добавила Гермиона, которой тоже хотелось кричать от восторга.

– Это верно, – кивнул граф. – Они кричали, и пели, и дали Томасу Херсту новое имя.

– Паратус, – добавила Гермиона, игнорируя язвительную улыбку, которой он обычно встречал всякие попытки перебить его. – И леди в белом сдержала свои обещания. Он стал невероятно богат и знатен.

– Тут вы правы. Но вместе с богатством на него легли обязанности защищать ее владения. И вскоре он обнаружил, что в ту ночь отдал ей не только свою верность. Всю свою жизнь он посвятил борьбе с нечестивыми духами, постоянно пытавшимися свергнуть королеву с трона.

Гермиона чувствовала, что он собирается откатиться от нее. Расторгнуть связь между ними. Но она еще не была к этому готова и поэтому обняла его за шею и привлекла к себе.

– А его потомки? – спросила она.

– И они не знали иной жизни.

– Полагаю, тут нет никакой романтики, – констатировала она.

– Никакой, – вздохнул Рокхерст. – Ни в малейшей степени.

По крайней мере, до этого момента. И он сказал бы ей это. Если бы посмел.


А Куинс тем временем бродила под окнами дома Рокхерста в ожидании Милтона. Это она назначила встречу. Впервые за столько времени она искала его общества, но сейчас гадала, захочет ли он видеть ее. Пока что он не появлялся.

Глядя на все еще темное небо, она тяжело вздохнула. К счастью, у нее осталось несколько часов, чтобы все исправить.

По крайней мере она на это на надеялась.

Куинс потуже завернулась в накидку, чтобы спастись от сырости, проникавшей под одежду. И все же ее знобило.

И не только от холода.

– Куинс, какого черта тебе здесь понадобилось?

Она поморщилась, потому что в голосе мужа звучало неприкрытое раздражение. Но он все же пришел!

Правда, оглянувшись, она увидела нахмуренные брови и жесткий, непрощающий взгляд небесно-голубых глаз. Может, ей не стоило звать его сюда?

Милтон не отличался великодушием или добрым сердцем по крайней мере за последние восемьсот лет.

И все же пришел, а это, возможно, лучше, чем ничего. Честно говоря, она совершенно не понимала, как решить возникшую проблему.

Их проблему. Потому что, если он не…

О небо, сейчас нет времени горевать над их распавшимся браком. Проблема у нее, и он должен ей помочь.

– Если только ты не призвала меня, дабы сказать, что получила кольцо…

Последующие слова замерли у него на губах, едва он огляделся и понял, где они стоят.

– Позвать меня сюда?! Ты спятила?

Сообразив, что он сейчас сбежит, она схватила его за руку.

– Он заполучил ее.

– Кого именно? – спросил Милтон, пытаясь освободиться. Конечно, Милтон мало чего боялся в этой стране, но он и подобные ему никогда не встали бы на пороге дома Паратуса по доброй воле. И хотя сама королева назначила этого человека защитником своих владений, это еще не означает, что он не может сначала убить, а уж потом задавать вопросы. И это относится к любому созданию, которое трудно назвать смертным. И если уж на то пошло, Куинс и Милтон вообще не должны находиться в мире людей. – Отпусти немедленно! Если это какой-то трюк, какая-то ловушка, чтобы заманить меня…

– Да успокойся, Милтон, – отрезала Куинс, еще сильнее сжимая руку. В самом деле, иногда он мог быть таким утомительным!

– Она там, в доме. С ним. Гермиона. Та, которая загадала желание.

Милтон на секунду замер.

– Скажи, что шутишь!

– Хотелось бы, но не могу, – покачала головой Куинс.

– Как ты посмела…

– Я никогда бы…

– Куинс!

– При чем тут я?

– Ты позволила, чтобы мое кольцо попало в руки этой девушки, и сейчас… сейчас погляди, куда тебя это завело?

– Меня?! – вскинулась Куинс. – Это наша общая проблема.

– Я не вижу…

Куинс поймала его за лацканы фрака, притянула ближе и яростно прошипела:

– Ты действительно считаешь, что королева останется довольна тобой, если оставишь меня мучиться в одиночестве, хотя на девушке твое кольцо, как ты любишь напоминать.

Милтон злобно сверкнул глазами:

– Похоже, и он не может снять его с ее пальца!

– Не будь идиотом! Ему нужно всего лишь убить ее, чтобы получить кольцо.

– Он не может сделать этого! – отмахнулся он. – Она смертная.

– Только не с этим кольцом на руке! В нем кроются частички тебя и меня!

Милтон застонал, и гнев помог ему освободиться от Куинс. Настала его очередь бродить у дома.

– Она сознает всю степень опасности, в которой оказалась?

Куинс прикусила губу. О проклятие! Она надеялась, что он не станет разбираться в происходящем. Просто подскажет ей нужное решение и уберется. Без суеты и града назойливых вопросов.

– Куинс.

Она покачала головой, ожидая взрыва. Долго ждать не пришлось.

– Клянусь всем, что свято, Куинс! Как ты могла допустить такое? Почему не вызвала меня сразу же?!

«Наверное, по вполне очевидным причинам», – едва не выпалила она, однако предпочла не затевать скандала и заняться более настоятельными делами.