Элизабет Бойл - Ночной соблазн

– О чем ты только думал? – прошептала она. – Надеялся справиться с ними в одиночку?

– Такое бывало и раньше. – Рокхерст пожал плечами, поражаясь тому, как теплы ее руки, изгнавшие последнее ледяное напоминание о смерти, связывавшее его с Дабгласом.

В ответ послышался недоверчивый смешок.

– Не стоило идти в бой одному. Ведь есть и другие, не так ли?

Другие?

Он покачал головой. Откуда она взяла? Но тут же все стало ясно.

– Мистер Подмор утверждает… Подмор?

Рокхерста передернуло. Этот человек – проклятие всей его жизни!

– Этот осел! Не верь ни единому его слову! Нет никаких других.

Тень сочувственно прищелкнула языком.

– Есть, – сказала она. – И у тебя идет кровь из носа. Нужно ее как-то остановить.

– Из носа всегда идет кровь, когда он сломан, – сообщил Рокхерст, – но скоро все заживет. – Он отнял от носа платок. – Видишь? Кровотечение уже прекратилось.

– Черт возьми! – ахнула она. – Такое бывало и раньше?

– Много раз, – равнодушно ответил граф.

– И по-твоему, подобные речи должны облегчить мои страхи? – Тень обхватила его за шею, прижалась всем телом так, что он ощутил прикосновение ее груди и бедер и совершенно забыл о головной боли, потому что сейчас ныла и наливалась жаром совсем другая часть его тела. – Но тебя могли убить, – всхлипнула она.

– Я вполне владел ситуацией, – заверил Рокхерст, подхватывая ее и притягивая к себе. Господи, вот так бы никогда ее не отпускать!

– Пфф!

И почему столько скептицизма?!

– Но это правда. Бывало намного сложнее!

– Одни разговоры! – упрекнула она. – и ты не хочешь признать очевидного!

– Что еще за очевидное? И по-моему, это вообще не твое дело!

– Еще бы не мое! – отрезала она. – Когда мне пришлось вмешаться. Чтобы спасти тебя…

– Спасти меня?! – поразился он.

– Ты должен по крайней мере понять, что это я спасла тебя. И жду заслуженной награды. – Она перевела дыхание. – Честь повелевает Паратусу охранять свое королевство и даровать награды тем, кто помогает его делу. Больше никакого Подмора!

Граф заскрипел зубами. Этот невыносимый дурак, словно заноза в пальце! И никак от него не отделаешься!

– Думаю, ты найдешь мои условия вполне разумными, – объявила она.

И теперь она диктует ему, что делать?

Та часть его души, которая принадлежала Паратусу, выпустила когти и зашлась в гневе. Он не нуждается в подсказках и требованиях! Особенно таких особ, как она! Но это было до того, как он услышал ее требование.

– Исполните мое желание, милорд, – прошептала Тень, дергая Рокхерста за лацканы фрака. – Возьмите меня этой ночью и снова погубите…

Они едва дотерпели до ближайшей гостиницы. Не успела Гермиона произнести последнюю фразу, как Рокхерст схватил ее за руку и, изнемогая от желания, потащил по переулку. Правда, через каждые несколько шагов он останавливался и принимался жадно ее целовать.

И хотя внутренний голос твердил, что он ступил на опасный путь, образумиться было невозможно. «Погуби меня…»

Он точно знал, что это означает. Как и она.

Почему же он, Томас, граф Рокхерст, не положит конец этому безумию, хотя давно взял за правило избегать невинных девушек?

Он, известный своими любовницами, среди которых были только несравненные, чья красота и цена делали их недоступными для обычных мужчин. Мужчин совестливых и порядочных отцов семейств. Он обожал таких женщин, потому что в их мире существовали четкие правила.

Но эта… эта неизвестная мейфэрская мисс… что ни говори, а для него она неизведанная территория. Поэтому ему следовало бы отвезти ее на Беркли-сквер, оставить и бежать со всех ног.

А вместо этого он ворвался во второразрядную гостиницу и, как безумец, потребовал предоставить ему комнату. Немедленно.

Владелец, знавший графа как избавителя, изгнавшего демона смерти из его подвала, был счастлив услужить Паратусу, предложив лучшую комнату и поднос с ужином. Но от последнего Рокхерст отказался, попросив лишь побыстрее проводить его в комнату.

Хозяин гостиницы кивнул и, постаравшись не обращать внимания на чудачества его сиятельства, велел мальчишке принести ведро с углем и разжечь огонь в камине, а одной из горничных притащить таз с горячей водой. И наконец громко приказал кухарке «поднять ленивую задницу» и приготовить ужин для милорда графа.

Роуэну был оказан столь же торжественный прием, предоставлено место у очага и дарована огромная суповая кость.

Граф еще успел увидеть, как его волкодав со счастливым видом растянулся у очага, наслаждаясь заслуженным ужином.

– Комнату, мой добрый человек, комнату, – твердил Рокхерст, подталкивая его к лестнице.

– О да, милорд. Конечно, милорд. Только она еще не совсем готова, – оправдывался хозяин.

– Ничего, меня все устроит, – заверил граф, взбегая по ступенькам со своей невидимой Тенью.

– Они считают тебя сумасшедшим, – прошептала она.

– Так оно и есть, – заверил он.

– Простите, милорд, – не расслышал хозяин, – вы чем-то недовольны?

– Что вы, добрый человек, все прекрасно. Мне лишь необходима комната.

– Чтобы позаботиться о своих ранах? Может, позвать кого-нибудь на помощь? Послать за доктором? – сыпал вопросами хозяин, отпирая дверь большой чистой комнаты, выходившей окнами на конюшенный двор. Не успел граф оглянуться, как хозяин пронесся по комнате, зажигая свечи и тормоша медлительного мальчишку, разводившего огонь в камине.

Рокхерст покачал головой и почти вытолкал обоих из комнаты, забрав перед этим таз с горячей водой у собиравшейся войти горничной.

– Я нуждаюсь только в отдыхе. Позаботьтесь, чтобы меня не беспокоили, – попросил он, прежде чем закрыть дверь перед изумленным хозяином гостиницы.

И только оставшись один, граф обошел комнату.

– Тень! – позвал он, ставя таз на пристенный столик.

– Я здесь, – послышалось призывное мурлыканье, прежде чем погасла сначала одна свеча, потом вторая, третья… Теперь только горящие уголья бросали тусклые отблески на стены.

Граф улыбнулся:

– Я думал, ты затерялась в этой толпе.

– Почти так и получилось, – засмеялась она. Теперь голос звучал совсем близко. – Мальчик так размахивал угольным ведерком, что едва меня не оглушил.

По мере ее приближения Рокхерст все сильнее напрягался, выжидая момента… момента, когда она снова его коснется.

И тут ее ладонь легла ему на грудь. Еще мгновение – и она прижалась к нему всем телом.

– По-моему, вы задолжали мне награду, милорд.

– Сколько глав из сочинения чертова Подмора ты успела прочитать?!

– Не так много, как хотелось бы, – призналась Гермиона и, вцепившись в лацканы дорогого фрака, принялась стягивать его с плеч Рокхерста. – Но к своей досаде, сегодня утром, после утомительной ночи, я чувствовала себя слишком усталой, чтобы прочитать более нескольких страниц.

– «Синий чулок»! – поддел он.

– Сейчас вы очень похожи на мою матушку! – парировала она.

– Интересно, кто она?

– Та, которую ты, как правило, стараешься избегать, – звонко засмеялась Гермиона.

Граф, не выдержав, последовал ее примеру. О да, это немного сужало диапазон его поисков: следовало присмотреться к каждой лондонской мамаше, имеющей дочь брачного возраста.

Невидимка взяла его руку и повела к стоявшему у стола стулу. Взяла салфетку, намочила в тазу и стала осторожно обтирать его лицо.

– Болит? – спросила она, осторожно обводя пальцем его подбородок.

– Ничуть. Сейчас уже нет.

– Но у тебя был сломан нос!

– Совершенно верно.

– Но этого быть не может… чтобы так скоро…

– Так уж получилось, – ответил Рокхерст, забирая у нее салфетку и вытирая лицо. – Обычные повреждения вроде сломанных костей или поверхностных ран заживают почти сразу.

– Я бы не назвала эти повреждения «обычными».

– Полагаю, нет. Для обычного смертного. Но Паратус должен выжить в самых тяжелых обстоятельствах.

Однако он не упомянул… не смог упомянуть, что он будет жить, пока не случится нечто ужасное. Нечто непоправимое. Такое, что даже магия, помогавшая ему, не спасет душу, которая вырвется из израненного тела.

Ни один человек, даже Паратус, не любит думать о неизбежном.

– Это часть проклятия, – сказал Рокхерст.

– Если это спасает тебе жизнь, я назвала бы это даром. Он поймал ее, притянул себе на колени и стал целовать.

– Ты мой дар.

– А награда, Рокхерст? – спросила она, принимаясь развязывать его галстук.

– Я даже не знаю твоего имени, – заметил он. – У меня правило: всегда знать имя дамы, прежде чем…

– Прежде чем овладеть ею?

Гермиона заерзала у него на коленях.

– Но мы уже были вместе, милорд.

Она соскользнула на пол. Послышался шелест сбрасываемого платья.

Он не увидел, какого оно цвета: Тень швырнула его в дальний угол. Правда, граф не особенно приглядывался, потому что в этот момент заскрипели пружины: очевидно, невидимка укладывалась в постель.

Рокхерст представил нагую красавицу и ощутил, как мгновенно твердеет плоть. Вот она, рядом: гибкая, с пышной грудью, приоткрытыми, ждущими поцелуя губами, готовая в ответ осыпать поцелуями его тело.

Рокхерст поднялся и пересек комнату, раздеваясь на ходу. Его притягивали мысли о ней. Подойдя к постели, он нагнулся, нашел ее плечо и стал целовать. Запах духов снова очаровал его… Он поцеловал ее за ухом. Малышка вздрогнула и восторженно замурлыкала.

– А теперь мою награду, милорд Паратус.

При этом недвусмысленном приглашении кровь Рокхерста закипела. Он ответил на просьбу поцелуем, сплавившим их в одно целое.

Забыв о застенчивости, она страстно ответила на поцелуй. Вжимаясь бедрами в его вздыбленную плоть.

Граф едва успел украдкой посмотреть в угол, где лежало платье, в надежде что узнает его. Недаром он весь день старался запомнить каждое, а заодно и дам, одетых в эти нарядные туалеты.

– Рокхерст, – шепотом напомнила она, – награда. И всякие мысли о платье вылетели у него из головы.

Он найдет его утром. А пока нужно выполнить требование дамы.

И не только…

Тело Гермионы ожило в тот момент, когда Рокхерст лег рядом и матрац прогнулся под его тяжестью. Она молча прижалась к нему, и их губы снова слились. Он целовал ее отчаянно, как умирающий от жажды. И она понимала… потому что испытывала то же самое.

Сегодня он остался жив. А в следующий раз? И в следующий? Что, если очередная рана окажется не столь уж обычной?

Безумное отчаяние владело Гермионой. Она хотела, чтобы он жил вечно. Всегда. Чтобы каждую ночь она безраздельно принадлежала ему. И чтобы каждую ночь пьянела от счастья.

Он ласкал языком ее рот, проводил по губам, вжимался в нее, но это был лишь первый вкус того, что будет… когда они соединятся.

Ее бедра приподнялись. Он поймал их и сжал.

– Боже, женщина, что ты со мной делаешь? – охнул он, прежде чем накрыть губами сосок и превратить в твердую горошинку.

«То же самое, что делаешь со мной ты…»

Она провела согнутыми пальцами по его спине, ягодицам, погладила окаменевшую мужскую плоть. Палец скользнул от влажного кончика до самого основания.

Теперь настала очередь графа потерять голову. Застонав, он налег всем телом на ее руку, продолжавшую его ласкать. И одновременно стал гладить ее, пока шелковистые бедра не раздвинулись сами собой. Вернее, незнакомка с готовностью их развела. Потому что знала, что может сотворить с ней его прикосновение. Куда может унести.

Так и случилось. Сначала его пальцы нашли тугой бугорок и быстро превратили его в водоворот желания. С каждым движением, каждым прикосновением подушечки большого пальца она стонала все громче.

Обезумев от неутоленной потребности, Гермиона хотела не только его прикосновений, она хотела его. И не желала ждать.

Перекатившись на Рокхерста, Гермиона приподнялась и опустилась на напряженную плоть. И охнула, когда он наполнил ее. Сейчас она стала неукротимой всадницей. Всадницей, внезапно оказавшейся в раю.

Она чуть отстранялась, медленно скользила вверх по его плоти, наслаждаясь каждым мгновением, и, когда лишь самый кончик касался ее лона, с громким вздохом опускалась вниз.

– Бесстыдница, – хмыкнул Рокхерст.

– Разве ты сам не чувствуешь? – спросила она, раскачивая бедрами.

На этот раз его тело поднялось, чтобы встретить ее. Наполнить. Проникнуть глубже. Теперь застонал он. О да, он все чувствовал.

Они долго терзали друг друга: он выходил из нее, пока она не всхлипывала из страха, что он сейчас совсем покинет ее, и старалась вобрать его в себя. Оба не спешили… пока нахлынувший на них жар не изменил ритма.

Гермиона изнемогала от желания, от неотвязной потребности найти освобождение не только для себя, но и для Рокхерста. Он снова поймал ее бедра и принялся насаживать на себя, пока она не потеряла рассудок.