— Останови его. Он только разозлит королеву и ничего не добьется, кроме…

Жербре подался вперед:

— Скажи мне, что ей от тебя надо, тогда я сумею его остановить.

— Как ты меня нашел?

— Я ехал за тобой до Кале, а там купил слухи у портового сброда. Потом заплатил одному купцу, чтобы он взял нас на борт, и старался не выпускать из виду твой корабль. В Дувре я выложил еще несколько золотых монет и узнал, куда тебя повезли. Нас было слишком мало, чтобы действовать. Мы могли лишь приглядывать за тобой…

— Сколько у тебя человек?

— Двенадцать. Эрик, Ален и десять солдат из гарнизона. Они ждут неподалеку, у ворот аббатства.

— Пошли двоих обратно, пусть остановят моего отца.

— А остальные?

— Поедут со мной.

— Что ей… Раймон поднял руку.

— Я скажу тебе, что ей надо, но остальные не должны этого знать. Идет?

— Идет. — Жербре заерзал в седле. — Ну так что, Фортебрас? Говори. Почему старая карга прислала за тобой своих стервятников и затащила тебя сюда?

Раймон вывел из конюшни своего крупного мерина и загасил последний факел в корыте с водой. Запрыгнув в мокрое от дождя седло, он повернулся спиной к тусклому рассвету.

— Потом. Я все тебе скажу, только давай отъедем подальше от этого змеиного гнезда.

— Черт возьми, Фортебрас…

— Не раньше.


Вечер 2 июня 1193 года Морстон, Корнуолл


В последнее время она не покидала долину и не отходила далеко от крепостных стен, всегда держа в поле зрения покосившуюся и прогнившую башню.

Как будто знала, что он за ней следит.

Он приходил сюда дважды — ждал ее в темноте на вершине скалы. Год назад он видел, как она бродит среди овец, пригнанных с холмов на стрижку. А когда собирали урожай, она провела четыре дня в овсяном жнивье, на маленьком поле к северу от замка. Она все время держалась этих стен.

Как будто знала, что он за ней следит.

Ожидая ее, он не сидел сложа руки. Ему не составило труда найти остальных. Сначала девушка-свинарка, потом старый пастух. Они бросились к нему, когда он показал свое лицо, подхватили маленький узелок с вещами, лежавший у его ног, и проводили его сюда. Это было просто. Перед смертью каждый из них рассказал ему все, что знал про морстонскую леди.

Он прищурился на низкое солнце, уходящее в море, потом вновь обернулся к искалеченному трупу, лежавшему в зарослях утесника у подножия скалы. Ему не надо к нему прикасаться,разве что пощупать пульс на сломанной шее. Мертвый пастух, упавший со скалы, не навлечет на него подозрений.

Пастух был старым и неуклюжим. Его смерть никого не удивит. Убить его — небольшой грех.

Однако мертвая девушка-свинарка не давала ему покоя много дней, хоть ее смерть лежала не только на его совести. Сама того не сознавая, Алиса Морстонская делила с ним этот грех.

Если в нужный момент она забредет чуть поближе к скале, все будет кончено. Но женщина не отходила от гнилой лачуги, которую называла своим домом.

Трусиха! Жмется к стенам замка.

Как будто знает, что он за ней следит.

Глава 1

15 июня 1193 года

Западное побережье Корнуолла

Раймон де Базен скакал к северу от Шильштона с одиннадцатью самыми верными людьми своего отца, тремя вьючными лошадьми и недовольным трясущимся священником, которого прислал викарий из аббатства Святого Иакова, чтобы тот показал им дорогу до Морстона.

— Этот священник либо дурак, либо его подкупили разбойники, Фортебрас. Он же уводит нас от берега! — Хьюго Жербре запахнул на груди отсыревший в тумане плащ и сердито глянул на согбенную фигуру, ехавшую впереди.

Раймон хмуро посмотрел на бледное солнце.

— Он ведет нас по высокогорью. Пусть. Не трогай его.

— Стоило ли три года рисковать жизнью в Палестине, уворачиваясь от кинжалов саладиновских [2] головорезов, чтобы, вернувшись в христианский мир, плестись за этим кривоглазым попом, мотая круги по холоду… Они что, называют это летом?

— Да.

— У этого священника такая рожа, что при виде ее за десять шагов сдохнет мул. Кажется, он не горит желанием приехать на твои новые земли. И познакомиться с твоей невестой.

Раймон обернулся в седле и взглянул на короткую колонну ехавших за ним солдат.

— Среди нас есть такие, чьи рожи похлеще поповской. Когда мы приедем на место, я отошлю их обратно.

— Если ты это сделаешь, твой отец вздернет их на воротах крепости. — Жербре махнул увесистым кулаком в перчатке в сторону молчаливых всадников. — Нет, мы останемся с тобой, все до единого. А когда ты вернешь старухе ее побрякушки…

— Хьюго…

— Не волнуйся, при таком ветре они ничего не слышат. К тому же у них уже отмерзли уши от холода. Ничего себе июнь! Жуткий ветрище. Священник говорит, иногда он дует по две недели кряду. Нет, Раймон, здесь тебе не место.

— Это моя земля.

— На краю света! Забери эту женщину, если она тебе нужна, привези драгоценности в Виндзор и отправляйся обратно. Земли твоего отца…

— …достанутся Иво.

Жербре вздохнул:

— Иво нужен сильный союзник. Крестьяне надеются на тебя…

— Теперь они надеются на Иво, как и должно быть.

— Если ты не хочешь затмевать собой Иво, тогда отложи меч и будь его управляющим. Это лучше, Фортебрас, чем идти за безумцем Плантагенетом на смерть в Палестину или продавать свой меч другому сумасшедшему из Парижа. До каких пор, Фортебрас, ты будешь служить сезонным наймитом у Меркадье и ему подобных?

— А до каких пор ты, Жербре, будешь надо мной издеваться? Я не продаю свой меч и никогда не стану управляющим — ни у Иво, ни у кого-то еще. Теперь у меня есть эта земля. Больше мне ничего не надо.

— Ты что же, останешься здесь и будешь морозить себе яйца каждый раз, объезжая границы своих владений, на которых нет ничего, кроме вонючих овец? Да у самого последнего вассала Иво будет больше богатства, чем ты получишь с этой продуваемой ветром земли.

— Она моя, и я буду ее беречь.

— Тебя обделили, Фортебрас. Дешево же мать нашего короля ценит его жизнь, если награждает тебя за подвиги в Акре такими убогими поместьями! Неужели у нее не нашлось для тебя ничего получше?

Раймон стиснул в руках поводья.

— Это мое имущество, и я буду последним глупцом, если брошу его без присмотра и буду ползать в ногах у Элеаноры Аквитанской, вымаливая у нее другие поместья. Пусть эти земли и небогаты, зато на них никто не позарится, и у меня будет несколько лет спокойной жизни.

— Что-что, а спокойная жизнь тебе обеспечена, Фортебрас. В такую глухомань не заберется ни один вор.

— И к моим воротам не подойдет ни один разбойник. Священник сказал, что в Кернстоу каменная крепость, хорошо отремонтированная.

— Тот же священник сказал, что поместье помельче, которое принадлежит твоей леди, настолько бедное, что ее люди каждую весну живут на грани голода.

Раймон фыркнул:

— И ты ему поверил? Когда поп начинает плакаться и жаловаться на бедность, это значит, что он хочет выклянчить для своей церкви новую потирную чашу. Они все таковы. Думают, что мы вернулись из Палестины с седельными сумками, битком набитыми золотом.

Жербре покачал головой:

— На его месте только полный дурак мог вообразить, что богатый человек поедет в эти забытые Богом края заявлять права на поместья. Нет, Фортебрас. Я думаю, священник сказал правду.


— Если вы не запретите этому мальчишке бегать на кухню, когда ему заблагорассудится, миледи, то к будущей зиме он изотрет все ботинки и ему нечего будет надеть на свои тощие ноги.

— Не зови его, пусть бежит. Он маленький, потому и прожорливый.

Алиса Мирбо смотрела, как самый младший ее работник выскочил из загона и вприпрыжку помчался к кухне. Уот был хороший паренек, но тщедушный. От него было мало толку при стрижке овец, которые еще бродили за кривым морстонским частоколом.

— К тому же нам нечем будет кормить этого ребенка, если мы не приготовим шерсть на продажу, когда прибудет фургон из Кернстоу.

Алиса вздохнула и, отвернувшись, подняла лежавшее у ее ног овечье руно.

— Мы почти закончили, Хэвис. Отпусти его. Хэвис пожала плечами:

— Мальчишка больно хил для работы.

— Он еще вырастет.

— Да, что верно, то верно.

Алиса отвернулась от прямого взгляда Хэвис. Шесть лет назад, когда Уот был пухлым неряшливым карапузом на руках у своей молодой мамочки, поместье отправляло по многу мешков шерсти и зерна на рынок в Данхевет. Голодные времена настали, когда Уильям Морстонский продал половину собранного зерна и пару волов, чтобы заплатить старому королю Генриху «крестовый» налог[3]. А когда молодой король Ричард собирал армию, Харольд де Рансон, владелец Кернстоу, отправил всех молодых морстонских мужчин в учебный лагерь для солдат-пехотинцев. Их провожали шестьдесят крестьян, а дожидаться их возвращения остались всего сорок женщин, детей и седых стариков.

Алиса взяла охапку овечьего настрига и пошла к сараю для шерсти. Когда здесь были мужчины, дочь управляющего не работала вместе с пастухами. Она не ходила вся пыльная, пропахшая жирным руном, с исколотыми соломой руками. Но теперь Морстон крайне нуждался в рабочей силе, а Алиса была не слабее остальных оставшихся в деревне.

— Это последний, миледи? — Хэвис прошла по толстому слою руна и ткнула мешок с шерстью, висевший между потолочными балками.

— Должно быть еще три.

— Мешок полупустой. Когда мы заложим в него это руно, там еще останется место. Может быть, эти маленькие лоботрясы потеряли сегодня утром несколько овец?

— Эгберт пошел их искать.

— Ничего он не найдет, миледи. Их давно сожрали волки. У нас еще никогда не было таких больших потерь. Эти парни слишком малы и глупы…

— Они старались как могли, Хэвис. Не ругай их, пожалуйста.

Обе женщины принялись сгребать свежий настриг в кучи у бревенчатых стен. Сохранившееся в руне животное тепло клубилось легким туманом в холодном и темном сарае. Поднимаясь с пола, испарения двигались на сквозняке и скапливались под тощим холщовым мешком. Ветер, ворвавшийся в сарай через щели в неотесанных стенах, разметал теплое облачко в белую ленивую спираль.

Алиса зашагала к двери, до боли сжав кулаки.

Хэвис взглянула на клубы тумана и затолкала в угол остатки руна.

— Хорошо бы король Ричард распустил войска. Отец Грегори сказал Эгберту, что две недели назад в Шильштон вернулись первые мужчины. Вы слышали? — Она подняла голову, озадаченная молчанием госпожи. — Он что, не говорил вам об этом, миледи?

— Говорил. — Алиса прошла мимо Хэвис и, выйдя на тусклый солнечный свет, вытерла со лба внезапный холодный пот.

Хэвис заперла дверь на щеколду.

— Я молю Бога, чтобы наши мужчины вернулись домой к началу жатвы.

Алиса подставила лицо холодному морскому ветру и протяжно вздохнула. Она тоже молилась за морстонских мужчин, но слабо надеялась на их возвращение. Де Рансон отправил на войну всех юношей и большую часть взрослых мужчин. Никто из них не умел обращаться с оружием, но все с охотой отправились учиться, поддавшись на обещанное епископом небесное спасение и сказки лорда Харольда о золотых слитках, которыми вымощены улицы Иерусалима. Они уехали, а лорд Харольд де Рансон остался в Кернстоу вместе со своей маленькой армией бывалых вояк, которая охраняла крепость и дорожные заставы.

— Они должны были вернуться задолго до начала жатвы, — сказала Алиса.

И вернулись бы, будь они живы. Трое мужчин, возвратившихся в эту первую зиму из мессинского учебного лагеря в Шильштон, не привезли от них никаких вестей.

Алиса ездила вместе с отчимом в Шильштон, чтобы расспросить этих счастливчиков про морстонских мужчин, и увидела три живых скелета, сгорбившихся перед кухонным очагом, — потемневших от солнца, изнуренных болезнью, с кожей нездорового желтого цвета. О морстонских мужчинах они ничего не знали. Военный лагерь был большим и многолюдным, и шильштонцы заболели в первый же день своего приезда в Мессину.

С тех пор прошел год, а вестей все не было. Армия крестоносцев казалась такой же далекой, как тонкий месяц, сиявший над свежевспаханными полями Морстона.

Хэвис откашлялась.

— Миледи, вы поедете в Шильштон за новостями? Алиса покачала головой:

— Мы и так все скоро узнаем.

После того как ее мать и Уильям умерли от лихорадки, Алиса боялась ездить за новостями даже в Кернстоу. Чем раньше она привлечет к себе внимание, тем скорее королевский двор вспомнит про Морстон и пришлет сюда нового помещика. Алиса, всего лишь падчерица Уильяма Морстонского, не имеет никаких прав на эти земли. Ее отправят в женский монастырь, если, конечно, настоятельница захочет приютить у себя образованную, но нищую девушку из знатного рода.