И вот двадцать четвертого января 1793 года он узнал о гибели Людовика XVI. В то время Ферсен вместе с друзьями находился в Дюссельдорфе, все еще надеясь на помощь европейских монархов. Надежда ожила, когда через несколько недель Англия объявила войну Франции. В эмигрантской среде спорили о том, кто станет регентом при малолетнем Людовике XVII… Ферсен предавался мечтам вместе со всеми. И только узнав о переводе королевы в Консьержери, он понял, сколь тщетны были все эти надежды.

В ухудшении положения Марии-Антуанетты повинны были храбрые сторонники королевы, которые попытались устроить ей побег. Увы! Их попытки провалились, и второго августа несчастную государыню доставили в Консьержери, где она должна была предстать перед революционным судом.

Марию-Антуанетту содержали в маленькой, сырой и зловонной камере под неусыпным наблюдением двоих жандармов, которые ни на минуту не покидали тесную каморку. Деревянная лежанка с соломенным тюфяком служила королеве ложем. Из мебели там была лишь старая ширма, за которой государыня совершала туалет.

Но больше всего несчастная женщина страдала от разлуки с детьми. Трагические события лишили ее последних сил. Она так похудела и постарела, что ее едва можно было узнать. К тому же Марию-Антуанетту сильно обезобразили – поседевшие волосы остригли на лбу и на затылке.

В любую минуту ожидая смерти, королева ни днем, ни ночью не снимала с себя черного одеяния. Она хотела встретить смерть в трауре…

Узнав эти страшные подробности, граф Ферсен понял, что его возлюбленная обречена…

В понедельник четырнадцатого октября начался суд, и вскоре Марии-Антуанетте объявили, что она приговорена к гильотине.

Потом королеву вновь отвезли в Консьержери.

Три часа спустя за ней пришли…

В полдень пятнадцатого октября 1793 года Марию-Антуанетту обезглавили…

Отчаянию Ферсена не было предела.

«Все кончено для меня, – писал он сестре Софи. – Почему я не умер вместе с ней? Почему мне не дали пролить за нее кровь? Тогда бы мне не пришлось жить с вечной болью и вечными угрызениями совести…»

Ферсен не хотел больше оставаться в Брюсселе, не хотел видеть никого из французских эмигрантов. Поэтому, когда двадцать четвертого февраля граф получил известие о смерти отца, он немедленно отправился в Швецию.

Отец оставил ему немалое состояние и обширные земельные угодья, и Аксель в дорогом его сердцу имении Малсакер решил провести остаток своих дней.

Там его ждала сестра. Они не виделись много лет, и Софи с трудом узнала в осунувшемся, постаревшем человеке своего некогда неунывающего дорогого брата. Но им не дано было долго наслаждаться покоем и обществом друг друга. На графа Ферсена посыпались почести, его призвали на государственную службу, и он прожил шестнадцать лет, занимаясь политикой и собственными имениями.

В 1810 году граф Ферсен в качестве главного маршала королевства сопровождал принца Кристиана, когда тот внезапно умер во время военного смотра.

Смерть принца вызвала массу сплетен и кривотолков. Поползли слухи, будто принца отравил Ферсен. Ему слали омерзительные анонимные письма, угрожая расправой.

«Если вы посмеете появиться на похоронах, вас убьют…» – прочитал граф в одном из них.

Но маршал решился пренебречь угрозами.

…Когда карета графа подъехала к похоронному кортежу, какие-то люди, забросав камнями экипаж, силой вынудили Ферсена покинуть его. Он пытался отбиваться, но его повалили на землю, стали топтать ногами, плевать в лицо, рвать одежду…

Какой-то верзила вдруг прыгнул Ферсену на грудь, ломая ему ребра, а потом убил ударом сапога в висок…

Женщины изорвали одежду мертвого маршала в клочья, и обнаженное изуродованное тело еще долго лежало на обочине дороги…

Случилось это двадцатого июня 1810 года, в девятнадцатую годовщину неудачного вареннского побега французской королевской четы из Тюильри. Граф Ферсен, как и его возлюбленная Мария-Антуанетта, пал жертвой слепого гнева толпы…

13. Жозефина и неотразимый гусар Ипполит Шарль

«Я люблю тебя, мой бесценный друг. Каждую ночь я в мыслях обнимаю тебя. Ты должна приехать ко мне как можно скорее. Приезжай вместе с Жюно, который доставит тебе это письмо. Если он вернется один, я умру от горя, боли и страдания! Он увидит тебя, будет дышать одним с тобой воздухом; возможно, ты даже окажешь ему величайшую честь – позволишь поцеловать тебя в щечку! Я же буду далеко и совсем один… Как же я завидую ему… Но ты ведь приедешь, не так ли? И останешься со мной… Целую тебя тысячу раз…»

Это страстное письмо, датированное двадцать четвертым апреля 1796 года – или, по-республикански, пятого флореаля IV года, – мадам Бонапарт получила второго мая. Однако послание мужа не удостоилось должного внимания. Прелестная Жозефина рассеянно прочла его и небрежно уронила на пол.

– Ну и чудак же этот Бонапарт, – произнесла она со своим забавным креольским акцентом, после чего возобновила беседу с гостем, красавцем-лейтенантом гусарского полка Ипполитом Шарлем, к которому питала несравненно больший интерес, чем к посланию мужа.

А ведь с того дня, когда в мэрии второго округа Парижа вдова Богарнэ сочеталась браком с командующим Итальянской армией корсиканцем Наполеоном Бонапартом, минуло всего шесть недель.

Событие это происходило несколько необычно.

Девятого марта 1796 года в мэрии на улице Антэн невеста и пятеро свидетелей уже несколько часов томились в ожидании жениха – в восемь вечера его еще не было.

– Надеюсь, он не забыл, – прошептала расстроенная Жозефина.

– У него так много дел перед отъездом в Италию, – попытался утешить ее Баррас, – и столько проблем, которые нужно решить немедленно, что он просто не успевает к назначенному времени. Вам не о чем беспокоиться, дорогая.

Жозефина не ответила. Она вдруг вспомнила слова старой караибки, которая ей, тогда семилетней девочке, предрекла необычную судьбу: «Ты выйдешь замуж за великого человека и станешь императрицей». И вот Жозефина вторично выходила замуж, на этот раз за желтолицего и тощего маленького генерала, которого она сама прозвала «Котом в сапогах» и в облике которого не было ровным счетом ничего героического и величественного.

И все же она верила в давнее предсказание и, возможно, поэтому так стойко и бесстрашно перенесла тюремное заключение во время революции.

Было почти десять вечера; чиновник мэрии дремал, а свидетели прогуливались по комнате, избегая взгляда невесты. И тут на лестнице раздались шаги, дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился Наполеон Бонапарт.

– Господин мэр, зарегистрируйте поскорее наш брак! – воскликнул он, тряся за плечо уснувшего чиновника.

Вскочив со своего стула, мэр поспешно достал книгу записей актов гражданского состояния, зачитал сведения о женихе и невесте (кстати, Бонапарт состарил себя на год, а Жозефина убавила себе четыре года), потом произнес ритуальные фразы обряда бракосочетания, свидетели расписались в книге, и… все закончилось.

– Спасибо всем. До завтра. Спокойной ночи, – попрощался со свидетелями Бонапарт, усадил новобрачную в карету и приказал кучеру ехать в особняк на улице Шантерэн.

Для вдовы Богарнэ это был брак без любви, для Бонапарта – хорошая сделка, позволившая ему войти в высшее общество, которое привлекало его блеском и элегантностью.

Но он без памяти любил свою Жозефину, с которой познакомился в салоне Терезии Тальен и которую до него называли Мари-Роз-Жозефой, или просто – Розой.

Его любовь была настойчивой, пламенной и ревнивой, и теперь он спешил отдаться самому приятному занятию в мире, которое закончилось, увы, непредвиденным конфузом…

В самый неподходящий момент левретка Жозефины вонзила острые зубы в левую икру новобрачного. Генерал, закричав от боли, забыл о наслаждении, и расстроенная Жозефина до самого утра прикладывала примочки к его ране.

Через два дня, одиннадцатого марта, Бонапарт отбыл из Парижа, чтобы принять командование армией в Ницце. На пути к Средиземному морю его любовь к жене превратилась в дикую страсть. Он заставлял военных восхищаться портретом Жозефины и, показывая им миниатюру, восклицал:

– Она прекрасна, не так ли?!

На каждой остановке он писал письма и эстафетой отправлял их в особняк на улице Шантерэн.

Жозефина, получая страстные послания, весело смеялась, обнимала Ипполита Шарля и говорила:

– Это так восхитительно!

Она не считала необходимым хранить мужу верность более недели после его отъезда. На этот раз она потеряла голову из-за любви к соблазнительному и пылкому гусару, который являлся в ее дом ежедневно, чтобы предаваться с Жозефиной радостям запретной страсти. Каждое письмо из Италии они читали вместе, высмеивали влюбленного генерала и, закончив чтение, с еще большим пылом предавались любви.

Ипполит и впрямь был привлекателен: невысокого роста, но атлетического сложения молодой человек (ему было всего двадцать три года!) обжигал женщин пламенным взором и покорял великолепной белозубой улыбкой. Тоненькие черные усики подчеркивали чувственность пухлых алых губ; смуглое лицо с правильными чертами окаймляли темные густые бакенбарды.

В первую же встречу он до слез рассмешил Жозефину простеньким каламбуром – он обожал придумывать каламбуры – и, став ее любовником, продолжал свои веселые проделки, заставляя даму забывать, что она родом из достойной семьи.

Пусть «свет» и был уничтожен революцией, однако элегантность, вежливость и хороший вкус выжили, так что аристократка Жозефина безусловно снизошла до лейтенанта Шарля, который отнюдь не принадлежал к «сливкам общества». Он родился в Дофине в семье мелкого лавочника и лишь благодаря протекции брата «выбился в люди». Используя личное обаяние, он стал любовником мадам Тальен и мадам Амлен, чтобы наконец очутиться в постели Жозефины. Пока он сам не знал, можно ли этот «взлет» назвать карьерой…

Последнее письмо Бонапарта с требованием поскорее приехать к нему в Италию Жозефина, разумеется, читала в присутствии Ипполита и просьбу мужа постаралась немедленно забыть. Она не собиралась забивать себе голову «сумасбродствами» супруга.

Но не прошло и двух недель, как полководец в очередном письме опять вернулся к этой теме. На этот раз он отправил с посланием к Жозефине своего адъютанта, бригадного генерала Мюрата, приказав ему немедленно усадить мадам Бонапарт в карету и сопроводить ее в Италию. Видимо, терпение молодого мужа иссякло.

Жозефине совсем не хотелось расставаться с Парижем и с любимым Ипполитом, и при встрече с Мюратом она пустила в ход все свои чары. Зеленоглазый черноволосый великан понравился ей, и она немедля пригласила его на «скромный ужин вдвоем, чтобы без посторонних поговорить о генерале». Итог встречи был предрешен. Ужин затянулся за полночь, о Бонапарте говорили мало, зато «кое о чем» беседовали много. Если верить намекам, которые делал Мюрат, возвратившись в Италию, он в первый же вечер знакомства стал любовником Жозефины. Большой ценитель женщин, Мюрат на этот раз не слишком бахвалился своей победой. Он знал, как понравиться женщине, а супруга сурового генерала умела оставить томные воспоминания, которые Мюрат предпочел сохранить в относительной тайне.

Надо признать, Жозефина ловко изобрела предлог, который позволял ей задержаться в Париже. Когда на следующий день Мюрат явился к мадам Бонапарт с намерением помочь ей собраться в дорогу, она встретила его лучезарной улыбкой.

– Передайте супругу, что я была бы счастлива отправиться к нему, – сказала она, – но, увы, это невозможно. Я обязана заботиться о своем здоровье…

Удивленный Мюрат молча смотрел на нее, ожидая пояснений, и Жозефина, опустив глаза, заявила:

– Я жду ребенка…

– Ну да, понятно… – пробормотал смущенный адъютант и поспешил сообщить благую весть своему генералу.

Бонапарт, обезумев от счастья, немедленно настрочил жене очередное письмо. Он не только перестал настаивать на том, чтобы Жозефина поскорее пустилась в дорогу, но, казалось, вот-вот расплачется от умиления!

«Мюрат написал мне, что ты беременна и чувствуешь себя нездоровой…

Значит, я еще несколько месяцев не увижу тебя, а ведь ты, должно быть, так мило выглядишь с животиком. Береги себя, мой дорогой дружок! Обнимаю тебя и целую всю-всю…»

Игра, которую затеяла Жозефина, была чревата опасностью разоблачения. Бонапарт, правда, находился далеко, и ему можно было внушить все, что угодно, зато его родня проживала совсем рядом. Многочисленные братья, сестры и кузены Бонапарта не спускали с Жозефины подозрительных взглядов, и ей приходилось быть крайне осторожной. С другой стороны, генерал в Италии до такой степени горел желанием увидеть свою Жозефину «с животиком», что даже стал поговаривать об отставке.

Эти его намерения совсем не устраивали членов Директории, которые не находили замены блестящему полководцу. Однако же, на их счастье, животик мадам Бонапарт так и остался прежним, и потому было принято решение положить конец фантазиям прекрасной креолки.