Николь Джордан - Ночные желания

Опять намочив пальцы вином, граф обвел треугольник темных кудрей внизу ее живота, затем окропил ее губы, увлажняя набухшую томящуюся плоть сладкой жидкостью.

Невероятным усилием Мадлен заставила себя лежать неподвижно, созерцая, как ее соблазняют, как дикое вожделение, сжигающее ее изнутри, разливается темной, тягучей массой по ее венам, в то время как он сжимает ладонью ее нежную, намокшую, блестящую интимную плоть.

А затем он снова остановился. Лениво проводя по ее телу взглядом своих сияющих глаз, он дьявольски улыбнулся.

— Потрогай, милая, себя между ног. Ради меня.

Покорно исполняя его распоряжение, она развела бедра еще шире и погрузила пальцы в сочащуюся влагу между своих складок.

— Ты уже готова принять меня? — спросил Рейн низким, чувственным голосом.

— Да, — выдохнула она. — Более чем готова.

Мадлен ощущала, что ее женское средоточие истекает жидким огнем. Все ее существо было охвачено жарким пламенем. Когда его ладонь вновь охватила ее прелести, она с трудом нашла в себе силы, чтобы не застонать.

Держа свою руку неподвижно, Рейн заглянул ей в глаза. Воздух, казалось, искрился от сексуального напряжения, связавшего их, когда он еще крепче прижал свою руку.

— Я хочу везде попробовать тебя на вкус.

Он склонился над ней, вдыхая влажный горячий аромат ее тела, затем прижал губы к ее ущелью, касаясь языком сокровенного входа.

— Ты такая сладкая и опьяняющая.

Мадлен громко застонала от невыносимого голода, разрывающего ее на части.

— Хорошо, ты уже достаточно горячая, — заметил он сластолюбиво. — Как раз такую тебя я и хочу.

Сейчас его руки сжимали ее ягодицы, язык слизывал любовную влагу, источаемую ее алчущей глубиной, а губы высасывали соки из ее пульсирующего бутона. Ее охватила дрожь, в то время как он упивался ею. А когда его язык проник в жаркую, трепещущую тесноту ее лона, Мадлен чуть не подскочила на столе. Ободренный ее непроизвольным откликом на его действия, Рейн усилил натиск, выжимая из супруги беспрерывные стоны.

Он терзал ее, мучительно медленно пронзая языком, которым орудовал ошеломляюще виртуозно. Задыхаясь, Мадлен похотливо изгибалась от жажды всецело ему отдаться, впиваясь пальцами в его волосы.

— То, что нужно. Я хочу тебя такую, извивающуюся и голодную.

— Рейн, умоляю…

Она с изумлением услышала собственную мольбу. Но он только опустился ниже, касаясь своей вздыбленной плотью ее тела, а губами плотно прижался к ее рту, смакуя издаваемые ею крики, задыхающиеся стоны.

Наконец он смягчился.

— Почему бы мне не позволить тебе кончить сейчас? — пробормотал он, с новой силой возобновляя натиск своего страстно ласкающего рта.

Мадлен закричала, испытывая дикий оргазм, сотрясший ее тело огненным ураганом предельного напряжения, сменяющегося опустошающим облегчением.

Обессиленная, она лежала, раскинувшись, а Рейн продолжал нежно целовать ее между бедер, принимая губами затихающие толчки ее экстаза.

— У тебя вид женщины, которая только что испытала полное удовлетворение, — заметил Рейн довольным тоном.

— Ты волшебник, — тихо вымолвила она, открывая глаза.

Легкая усмешка на губах графа говорила о его мужской самоуверенности.

— Нет, всего лишь опытный сластолюбец. — Он взял руку Мадлен и провел ее пальцами по своему твердому гладкому члену. — Но я устал, доставляя тебе наслаждение. Теперь твоя очередь.

Не дожидаясь второго приглашения, Мадлен подалась к нему навстречу. Ее жажда отдаться в его власть была так же сильна, как и желание принести ему наслаждение. Широко раздвинув ноги, приглашая его в себя, она испустила негромкий стон, когда он погрузил свой твердый стержень в горячую пещеру ее тела. Когда граф начал двигаться внутри нее, она крепко обхватила ногами его бедра. Его мощные толчки гипнотизировали размеренным ритмом, а взгляд стал жестким от похоти.

Наконец напряжение Рейна приблизилось к апогею, но и с ней происходило то же самое. Кровь бешено стучала в голове, она судорожно сжимала его своими ногами, а из горла вырывались рыдания.

— Мадлен… — выдохнул он сквозь стиснутые зубы.

Его голос охрип от того же вихря чувств, который сейчас пронзал и ее, лицо исказилось мукой обострившегося до предела желания.

То, как он прорычал ее имя, опять подстегнуло чувства Мадлен. Она вновь была охвачена пламенем страсти, зная, что развязка вот-вот наступит. Ее охватила агония, сладостная и мучительная агония. И Рейн, по всей видимости, испытывал то же самое…

Все его мышцы пришли в крайнее напряжение, дрожа от надвигающейся кульминации, он неистово боролся с самим собой, отвоевывая мгновения сладкой муки. И когда она впилась пальцами ему в спину, самоконтроль наконец изменил ему, и тело Рейна содрогнулось в яростных конвульсиях.

Он извергся внутри нее, выдыхая свой безумный стон прямо ей в лицо. Следуя движениям его тела, Мадлен ощутила все до последнего пульсирующие сокращения его бурного оргазма, прежде чем самой взорваться спазмами, сотрясающими тело еще и еще.

Когда все закончилось, он рухнул на нее, уткнувшись лицом в ее плечо. Она слышала его шумное неровное дыхание.

Он не покидал ее трепещущего тела до тех пор, пока восхитительные волны экстаза не утихли окончательно. Затем граф с трудом поднялся, помогая и ей сесть на столе.

— Полагаю, теперь Брэмсли может подавать нам ужин. Я чертовски проголодался. Занятия любовью всегда пробуждают во мне волчий аппетит.

Все еще находясь в тумане любовного переживания, Мадлен поразилась приземленности его слов. Как он может быть таким циничным?

Когда Рейн снял ее со стола, ставя на ноги, она вцепилась в его плечи, чтобы не упасть, поскольку колени подкашивались от слабости. Но, заглядывая в глаза мужа, Мадлен поняла, что не ошиблась по поводу его отчужденности. Он намеренно отталкивал ее.

Было ясно, что в своих попытках соблазнить графа девушке не удалось затронуть чувствительные струны его души. Пожалуй, сейчас тот был даже более отдален от нее, чем в их первую брачную ночь. В его прикосновениях было много страстного огня, но нежность, которой он одарил ее тогда, теперь отсутствовала.

Тупая боль сжала сердце Мадлен. Рейн — потрясающий любовник, он щедро отдавал ей свое тело, но не чувства. Его эмоциональная сдержанность при плотской любвеобильности только подчеркивала пролегающую между ними пропасть.

Волна иного мучительного желания захлестнула Мадлен. Ей отчаянно хотелось чего-то большего, чем просто телесное наслаждение, разделяемое с Рейном. Она даже испугалась силы своей жажды. И ей нельзя рассказывать о ней мужу, так как это может только еще больше отдалить их друг от друга.

Чувствуя себя глубоко уязвленной, Мадлен нетвердой походкой подошла к своему лежащему на полу пеньюару. Подняв, она завернулась в него, пряча не только свою наготу, но и душевную ранимость.

Потом девушка все же нашла в себе силы улыбнуться Рейну, в намерении скрыть, какую жестокую боль он причинил ей своей холодностью.

— Наверное, теперь нам лучше будет поужинать внизу, — сказала она нарочито беззаботным тоном. — Мы же не хотим давать прислуге основания подозревать нас в непристойном использовании этого стола. Сейчас я пойду одеваться и спущусь в столовую через полчаса, тебя это устроит?

— Да, вполне.

Заклиная себя не показывать рану, которую он нанес ей своим безразличием, Мадлен направилась в спальню.

Рейн провожал ее глазами, разрываясь между чувством вины и облегчением. Ему понадобилось предельное напряжение воли, чтобы устоять перед попытками Мадлен его приворожить. Но когда она улыбнулась ему своей чарующей улыбкой, он пропал. Занимаясь с ней любовью, он чувствовал, как ее теплота, ее слабость затягивают его все глубже и глубже. Он пронзал ее, пока не утонул в ней.

Стиснув зубы, Рейн принялся поспешно одеваться. Он проигрывал эту битву с самим собой, несмотря на память о предыдущем предательстве, подстегивающую его волю к сопротивлению. Ему бы следовало бескомпромиссно обуздывать свою похоть.

Хэвиленд рывком натянул свои панталоны, еще раз перечисляя самому себе причины, по которым ему нужно быть начеку в отношениях с Мадлен. Жена не подмешала ему в бренди наркотики, как сделала однажды женщина-шпион, но она соблазняла его с такой предприимчивостью, которая была недоступна даже Камиль.

Накинув на плечи халат, Рейн решительным шагом покинул комнату. Мадлен загоняла его в ловушку грубой похоти, но сейчас для него было самое время вырваться на свободу. С этого вечера он начнет плести свою собственную сеть, попав в которую она раскроет свои подлинные намерения.

Во время ужина Мадлен старательно изображала беспечность, которую в действительности вовсе не чувствовала. Рейн держался с той же прохладной отчужденностью, что и прежде. В его поведении не было ни близости, ни нежности, ни шутливости, ни дружеского подтрунивания, которыми были отмечены их взаимоотношения до венчания.

Поэтому, когда граф заявил о своем намерении провести следующие несколько дней в Лондоне, Мадлен не знала, чего в ее реакции было больше: разочарования или облегчения. По крайней мере, во время его отсутствия она сможет подвести итоги своих действий, которые, казалось, перестали приносить результаты. Также нужно будет встретиться с Фанни и сестрами Лоринг для внесения изменений в их план и консультации.

Неожиданно муж сообщил ей, где именно в его кабинете расположен сейф: он был встроен в стену и прикрыт картиной Джорджа Стаббса, изображающей породистого гнедого скакуна. Также Рейн сказал, что ключ от него обычно хранится в шкатулке, которая спрятана в его спальне, в шкафу. Уходя, он сухо пожелал ей спокойной ночи и поцеловал, едва коснувшись ее губ, после чего Мадлен в состоянии уныния отправилась готовиться ко сну.

Когда она встала на следующее утро, Рейн уже уехал из Ривервуда. Подавленная и плохо отдохнувшая, девушка поспешила в пансион, чтобы успеть к началу занятий. А когда она вернулась домой вскоре после полудня, ее ожидало письмо.

Сердце забилось чаще, когда она увидела знакомый небрежный почерк. Джерард наконец ответил ей.

Отдав Брэмсли верхнюю одежду, Мадлен направилась наверх, чтобы, уединившись в спальне, прочесть послание без посторонних.

Распечатав конверт, она обратила внимание, что письмо написано особенно неразборчивым, торопливым почерком, как будто брат писал его в крайней спешке.

«Маман, мы ведь выучили Джерарда писать хорошо, намного лучше, чем в этом письме», — подумала она, пытаясь разобрать слова в начале записки. Чем дальше она продвигалась, тем сильнее сжималось ее сердце.

«Дорогая сестрица!

Я должен тебе признаться, что ты совершенно права в своих предположениях. Прежде чем уехать, я действительно похитил у барона Эккерби ожерелье де Вассэ, но только с тем, чтобы вернуть его родителям Линет, которые являются его владельцами по праву. Драгоценности виконта и виконтессы были украдены вскоре после того, как они бежали в Англию, спасаясь от ужасов революции. Ожерелье оказалось в незаконном владении предыдущего барона Эккерби, а потом перешло по наследству нынешнему. И я не собираюсь его возвращать.

Проблема в том, что два дня назад барон побывал на ферме с тремя своими прихвостнями и в поисках драгоценности перерыл там все вверх дном. Ничего не найдя, мерзавцы решились на подлость: они избили миссис Добсон, чтобы силой вытянуть из нее сведения о моем местонахождении. Старушка, преданная душа, меня не выдала, но я думаю, это только вопрос времени, и Эккерби в конце концов меня найдет».

Мадлен вскрикнула, узнав, что их милая, заботливая экономка пострадала от головорезов барона. Прижав ладонь к губам, она продолжила читать.

«Родители моей невесты знают, что мы нашли пристанище в доме ее кузена Клода в Мэйдстоуне. На прошлой неделе Линет оповестила их в письме о том, что она в полном порядке и счастлива. Но поскольку ответа от них не получила, то опасается, что родители отреклись от нее из-за венчания со мной, как мы и предполагали. Я только боюсь, что они выдадут нас Эккерби, если он к ним заявится».

Мадлен покачала головой, приходя в беспокойство от мысли, какой переполох случится в доме де Вассэ, если туда нагрянет Эккерби со своими бандитами. Родители Линет, должно быть, чрезвычайно огорчены, что их единственная дочь сбежала с английским фермером, неважно, джентльменом или нет. Они, возможно, настолько сердиты на Джерарда, что поведают барону, где он скрывается.