Валентине Николаевне захотелось кричать, швырять на пол предметы, молотить руками воздух – только преодолеть эту его холодную решимость сделать по-своему. Но огромным усилием она сдержалась и пошла к плите. Потом они с Азарцевым выпили чаю, а уже почти ночью, когда они легли в постель, впервые за долгое время между ними произошло нечто, отдаленно напоминавшее любовную игру.

9

Получить возможность поработать во Франции Тане помог отец, доктор наук, биохимик. Не его вина, что к тому времени, когда они с женой, Таниной мамой, смогли, наконец, опериться – закончить аспирантуру и докторантуру, получить лабораторию, определить объем интересующих их проблем и заняться их решением, советская наука вконец развалилась, а российская еще не родилась. И поскольку институт, в котором работал отец, перешел сплошь на хозрасчетные (в каком-то смысле денежные, но прикладные) темы, отец счел за лучшее отложить в долгий ящик все будущие проекты фундаментальных разработок и заниматься тем, чем дают.

Таня была единственной дочерью. Родители воспитывали ее сообразно собственным представлениям о жизни, но девочка оказалась совсем из другого теста. Научно-туристическо-гитарно-песенный быт, в котором, не особенно заморачиваясь, жили родители, она лет с шестнадцати уже терпеть не могла. В походы не ходила, Визбора и Митяева не пела, крыскам и мышкам в лаборатории, куда водили в детстве, когда садик закрывался на карантин, не умилялась. Единственное, что сделала не вопреки желанию родителей, – окончила медицинский, и то не по собственному выбору, а просто потому, что вообще не знала, чем хочет заниматься в жизни. Ничем не хотела. «В банке корпеть целый день за компьютером – скучно. В газете журналисткой на побегушках – куража нет. Иняз закончить – всю жизнь тупицам чужой язык в головы вдалбливать – вообще повеситься можно», – так размышляла Таня классе в девятом. А в медицинский хоть поступить было легче – папа и мама с проректором все шесть лет на лекциях рядышком сидели.

Но все-таки, к облегчению родителей, Таня училась хорошо, легко. Может быть, сказывались естественно-научные гены и постоянные разговоры о медицинских проблемах, которые Таня с детства привыкла слушать, как другие дети слушают сказки. Поэтому после того как она прошла необходимую постдипломную специализацию по реанимации и анестезиологии (выбрала она эту специальность, как менее скучную из совершенно невыносимого длинного ряда других очень скучных медицинских профессий), родители сочли за лучшее отправить ее поучиться за границу. Во-первых, чтобы все-таки привести в нужное русло ту неуемную, но невостребованную энергию, которая доставляла столько хлопот ей самой, во-вторых, чтобы сохранить с дочерью хоть какие-то отношения, так как в последние несколько лет скучающая и переполненная энергией одновременно Таня родителей на дух не переносила.

«Это называется «девушка созрела», – пояснял Василий Николаевич ситуацию и так все прекрасно понимающей жене. Но пустить зря растрачиваемую энергию в русло замужества и материнства тоже пока не получалось. К счастью или к несчастью, Танечка предъявляла весьма завышенные требования к потенциальным женихам. Вероятно, по этой причине женихов вообще не было. Кроме прежнего коллеги, маленького армянина Ашота Оганесяна – парня умного, доброго и порядочного, к тому же прекрасного профессионала, но по причине неподходящего роста и комической внешности Таней отвергнутого.

Вот поэтому-то, когда появилась возможность выхлопотать грант для стажировки за границей, Танин отец ею воспользовался, не без принесения, однако, жертвы. В роли агнца выступил младший научный сотрудник из соседней лаборатории Женя Савенко. До него дошли слухи о том, что его обошли, но ничего конкретного Женя не знал, поэтому относительно спокойно продолжал двигать науку. А в Париж вместо него поехала Таня.

Но все-таки Таня вполне подходила для этой поездки. Кроме того, что она и в самом деле была умна, она к тому же не любила выглядеть дурой. Еще она была вынослива, работоспособна и знала французский язык, что несомненно работало на нее. Прежде чем ехать в Париж, Татьяна внимательно прочитала отцовские работы, в первую очередь, конечно, те, в которых была указана соавтором; затем получила у отца консультации по поводу научных проблем, которыми предстояло заниматься. Таким образом всего лишь за месяц интенсивной подготовки она сравнялась своими знаниями с теми, кто занимался самостоятельно в течение нескольких лет. А поскольку у нее имелся хоть и маленький, но опыт практической работы, быстро соображала, где и как можно применить полученные знания на практике, соотнести их с применением уже существующих лекарств. И отец, который хоть и любил дочку по-прежнему, но был недоволен ею, не мог не признать, что Таня отправилась во Францию достаточно подготовленным специалистом.

Однако собственные цели Тани отличались от тех, что предполагали родители. Ей ужасно надоела опека, ей не нравился родительский быт, а наладить свой она не могла по причине маленького (не по ее вине, а по вине государства) заработка. Поэтому она решила воспользоваться удачно подвернувшимся случаем, чтобы уехать от родителей куда-нибудь подальше. Естественно, во Францию – интереснее, чем в Жмеринку, но в Жмеринку Таня и не поехала бы. Она бы не возражала выйти в Париже замуж, но только за человека обеспеченного, а лучше просто богатого, который мог бы легко разрешить все жизненные проблемы. Она рассчитывала на это хотя бы потому, что прекрасно знала: ее природная красота, считающаяся «русской», всегда привлекала к себе взгляды мужчин.

Но взгляды – это только взгляды. Вместо виртуальных поклонников Таня предпочитала настоящих. О таких приятных, с хорошими манерами французских буржуа Таня читала в романах Франсуазы Саган. Но за два года пребывания в Париже ни одного такого человека Таня не встретила. Да и где она могла встретить такого человека? На светские рауты никто ее не приглашал. Более того, она даже стала сомневаться, существуют ли такие мужчины в природе.

Хотя парижане Татьяне нравились – именно парижане. Парижанок Татьяна вообще представляла себе другими. Более элегантными, более яркими, более кокетливыми, наконец. А они проигрывали по сравнению с москвичками и (особенно) с латиноамериканками или с женщинами Востока – Ирана, Пакистана, Индии, представительниц которых в Париже обнаружилось неожиданно много. Тане казалось, что парижанки похожи на молоденьких воробьих – за два года она четко научилась их отличать от жительниц других стран и даже регионов Франции. Некрупные, с мелкими чертами лица, в сереньких пиджачках, брючках пастельных тонов, все деловые, приветливые, все скачут по делам: чик-чирик, чик-чирик! Нет, в Танином представлении парижанки должны были быть поярче.

А вот мужчины – совсем другое дело. Первые месяцы Татьяне вообще очень нравилось: «Пожалуйста, мадемуазель! Спасибо, мадемуазель! Проходите, мадемуазель!» Потом она поняла, что эта вежливость совершенно ничего не означает и сродни привычке мыть руки перед едой.

Сначала Таня, как ей казалось, призывно улыбалась, когда ее пропускали вперед. В ответ получала вежливые улыбки. Пару раз получила вполне конкретные предложения провести вместе часок, но не от французов, а от латиносов. Позднее она поняла, что во Франции в отличие от Москвы все четко разграничено: студентки университета имеют постоянных мужчин, но не занимаются по совместительству проституцией, даже за приличные деньги. А проститутки, в большинстве своем дамы в возрасте, открыто ловят клиентов на улице красных фонарей. Те же, кто помоложе, но тоже не прочь с выгодой использовать свое тело, обязательно прикрываются вывесками массажисток, педикюрш и других похожих профессий. В общем, приличия соблюдаются куда тщательнее, чем в Москве. Поэтому Танины зазывные взгляды и вызывали некоторое недоумение и в лучшем случае вопросительные улыбки в ответ.

Но, к счастью, как-то так получилось, что Таня не стала зацикливаться на матримониальных неудачах. Характер у нее был непростой, и она это осознавала. Независимость – вот, пожалуй, была ее главная черта. А независимым трудно выйти замуж. «Ладно, как-нибудь и сама проживу! – думала Таня. – Может, конечно, и несправедливо, что грант на обучение выделили именно мне, но я тоже корпела свои два года в больнице, дай бог каждому! Имею право на свой кусочек приятной жизни».

– Два года! – смеялась Танина мама. – Разве это срок?

– Конечно, срок, если тебя буквально тошнит от больничной вони!

Но как-то незаметно получилось, что здесь, в Париже, Таня поняла, что вонь пошла ей на пользу. Теперь она знает побольше других, тех, кто не имел больничного опыта, а только сидел в чистеньких лабораториях. Не только Камилла, даже подружка Янушка иногда не понимает того, что Тане сразу бросается в глаза.

Правда, в первые недели в Париже Тане страстно хотелось красивого романа с каким-нибудь настоящим парижанином. Но так же, как и в Москве, оказалось, что кричи не кричи «Ау! Где вы, мужчины? Вот она я – умная, красивая, способная осчастливить... Неужели перевелись все до единого?» – ответа не дождешься. Идут себе по улицам мужчины, едут в машинах, высматривают не тебя, а место, чтобы припарковаться, или катят на мотоциклах и велосипедах, у всех сумки, портфельчики, пиджаки – и до одинокой женщины, которой очень хочется если не любви, так хоть красивого романа, никому нет дела.

В каком-то смысле Таню успокаивало, что Янушка тоже жила одна.

– Тебя не удивляет, что мы так легко обходимся здесь без мужчин? – как-то во время прогулки по Сене, глядя на влюбленную парочку, спросила Янушку Таня.

Над Парижем моросил тогда легкий, теплый дождик, и они укрылись в салоне низкого речного теплоходика. На Танин взгляд, теплоходики, курсирующие по Сене, так любимые туристами, внешне были очень неказисты и назывались тоже неказисто, «мухи». Именно этих «мух» и имела в виду Янушка, когда пыталась подобрать слова для ответа.

– Французские мужчины – как «мухи», поверь! Чем больше народу перевезут, тем лучше. К тому же они редко надолго попадаются в расставленные сети. Только если паутина действительно сплетена слишком тонко... Довольно часто среди них встречаются ипохондрики, но, впрочем, – Янушка задумалась: она всегда старалась быть максимально объективна, – я была близко знакома только с одним настоящим парижанином – по профессии художником. А творческие люди, понимаешь, они особенные... – И Янушка замолчала, видимо, вспоминая не очень счастливые моменты своей жизни.

– Ты его любила? – спросила Таня. Для нее самой понятие любви было абстрактным.

– Я его любила... – Янушка замолчала надолго, потом будто встряхнулась. – Без мужчин жить проще! Свободнее! – В ее голосе больше не слышалась горечь. – Люди часто зацикливаются на чем-то одном, – сказала она наконец. – Кто на несчастной любви, кто на своей бездетности, кто на сексе, кто на импотенции, а на самом деле люди таким образом просто пытаются убежать от нереализованности. Им кажется, вот выполни сейчас кто-нибудь, пусть хоть господь бог, их самое заветное желание – и мир изменится. А в сущности, не меняется ничего, все бесконечно повторяется сначала. Неверный любовник снова бежит к очередной цели, одинокая бездетная женщина, в муках родив, через некоторое время понимает, как непросто иметь детей; а человек, всю жизнь страдающий от неразделенной любви, внезапно получив признание от объекта своих мечтаний, вдруг начинает смертельно скучать, – улыбнулась Янушка. – Тот, кто поймет это, навсегда излечится от одиночества, приобретет вековую мудрость и начнет просто жить! Любить не какого-то одного мужчину, а целый мир, рожать не своего ребенка, а усыновить трех чужих, беречь природу, бороться за мир...

Таня смотрела на Янушку во все глаза.

– Ты идеалистка.

Они вышли на набережную у Лувра, обогнули его, мельком взглянули на Пирамиду, у которой, как всегда, толпились туристы и пошли пешком к Вандомской площади. Почему-то именно Вандомская площадь с ее «Ритцем» казалась Тане из Москвы олицетворением настоящего богатства. Ей тогда хотелось здесь жить, но совсем не так, как жил Чехов – в недорогом отеле. Хотелось роскоши, чтобы шофер в ливрее открывал перед ней дверцу шикарного автомобиля. Даже и теперь, спустя два года, они с Янушкой, бывая здесь, смотрели в разные стороны: Таня с любопытством изучала витрины дорогих магазинов, сравнивала парижские и московские цены, а Янушка разглядывала авангардистские скульптуры, установленные, как казалось Тане, в самых неподходящих для этого местах. Тане скульптуры не нравились.

– Ну, есть же музеи современного искусства, – с возмущением говорила она, – и пусть бы всю эту современную красоту ставили там! А здесь, рядом с колонной Наполеона выглядит, как на корове седло! Все равно что у нас на Красной площади поставить эти обрубки!

Янушка с Таней не соглашалась.

– Каждый век, каждая эпоха стремятся донести до человечества свои плоды. И ставят их там, где лучше видно.