Елена Озерова - Ноктюрн для двоих

1973 год

Площадь перед знаменитой высоткой на Котельнической набережной нельзя назвать людным местом. Машин много — это да, а вот толпы из пешеходов никогда не получается. В этот же вечер прохожих и вовсе было мало — начало ноября, холод, темнота, и еще дождь. Мелкий, противный осенний дождь, который зарядил с самого утра. Однако у «Иллюзиона» всего полчаса назад было довольно много народа: в кои-то веки показывали «Римские каникулы» с неподражаемой Одри Хепберн и великолепным Грегори Пеком. Народ стремился урвать хоть кусочек недоступной простому советскому человеку «ихней» жизни и вовсю «стрелял» лишние билетики. Но сейчас перед дверью кинотеатра уже никого не осталось — вернее, почти никого. У входа в кассы стояла тоненькая девушка в черном кожаном пальто. Хотя стояла она под навесом, ее длинные светлые волосы, свободными прядями падавшие на плечи, намокли, а голубые глаза смотрели печально. Наверное, именно так выглядела принцесса на горошине, когда постучалась в ворота королевского замка.

Оля стояла у «Иллюзиона» уже полчаса. Понятно было, что на «Римские каникулы» они никак не попадают, даже если пропустить журнал, — пятнадцать минут как начался сам фильм. Хоть бы дождь наконец прекратился! Слегка продрогнув, несмотря на предусмотрительно надетый под пальто серый пушистый свитер, Оля забилась под козырек входа и нервно комкала в руке ненужные теперь билеты. Что-то случилось — он никогда не опаздывает. Несколько раз она порывалась сбегать позвонить к телефону-автомату, но боялась отойти — а вдруг именно в этот момент он придет! Взглянула на часы — без двадцати восемь. Сорок минут она уже здесь торчит! И вдруг сквозь туманную пелену дождя она различила знакомый силуэт: он шел от бульваров, знакомый черный плащ нараспашку, в руке — зонт. Она не выдержала и побежала навстречу.

— Что случилось? Почему ты опоздал?

Он виновато улыбнулся.

— Если ты будешь бегать под дождем, промокнешь и простудишься.

— Поздно беспокоиться, я уже промокла. Что случилось? — настойчиво повторила Оля.

— Ничего особенного. Извини.

— Ничего особенного? — Оля задохнулась от возмущения. — Я уже Бог знает что передумала! Ты же никогда не опаздывал! Я думала — под машину попал, убили… А ты — ничего особенного…

Она вырвала у него свою руку и пошла вперед — опять под дождь. Он догнал ее и притянул под зонтик.

— Ну, кафедра растянулась на три часа вместо часа. Я не мог вырваться. Ну, не сердись…

Он обнял ее за плечи и легонько поцеловал в висок. Оля посмотрела в его лицо — ну не может она долго на него сердиться!

— Обещай, что это в последний раз!

Он вдруг как-то странно посмотрел на нее:

— Что ты сказала?

— Обещай, что ты опоздал в первый и последний раз!

Он усмехнулся — опять как-то странно:

— Обещаю.

Оля деловито взяла его под руку. Ну да, вот такая она дура — другая девушка на всю жизнь бы обиделась, а она уже забыла томительное сорокаминутное ожидание и радуется тому, что он снова с ней.

— В кино мы не попали. Куда направимся? У тебя есть какой-нибудь план?

Втайне Оля надеялась, что сейчас он пригласит ее к себе. Пусть этот вечер они проведут только вдвоем. Она уже истосковалась по его сильным рукам, по его губам, по его прикосновениям — таким нежным и чувственным. Но он сказал:

— Может быть, посидим в «Остоженке»? Мне надо с тобой поговорить.

Оля вздохнула, стараясь не выдать своего разочарования:

— В «Остоженке» так в «Остоженке».

Из-за угла показался троллейбус.

Он потянул ее за руку — они добежали до остановки и успели вскочить в троллейбус в последний момент.

В кафе он снял плащ, помог раздеться ей. Потом посадил за угловой столик. На столике в маленькой вазочке стояла белая лилия с двумя распустившимися цветками и бутоном. Оля потянулась к ней и вдохнула знакомый аромат. Странно, в это время года в кафе — настоящие лилии… Они пахли сильно, и сладко, и дурманяще. Господи, как она любила эти цветы! Так просто любила и за воспоминания, которые с ними связаны. Лилии на столике показались ей хорошим знаком. Это как намек на приятный сюрприз. Она давно заметила, что все важные события в ее жизни так или иначе связаны с белыми лилиями.

Он уже шел к ней от стойки и нес два коктейля и блюдечко с орешками. Поставил все это на столик, уселся напротив и стал водить соломинкой по дну стакана, стараясь подцепить льдинку. На нее он смотреть избегал. Оля сделала маленький глоток, бросила орешек в рот и с любопытством взглянула на него:

— Ну? О чем ты хотел поговорить? Я слушаю.

Он разминал сигарету в длинных пальцах.

— Даже не знаю, как начать…

— С начала, — посоветовала она.

— С начала… Если бы знать, когда это началось. — Он упорно продолжал мять в пальцах сигарету. Оля встревожилась:

— Говори, пожалуйста. А то я подумаю что-нибудь ужасно плохое.

— Ну, в общем, так. Нам не следует больше встречаться.

Она сначала не поняла:

— Как?

— Видишь ли… Я долго думал и понял, что наши отношения — страшная ошибка.

— Ты полюбил другую? — Она не узнала собственный голос.

— Нет… То есть… Я не могу тебе ничего объяснить. Ты мне очень дорога, но… Мы должны разойтись.

— Надолго?

— Навсегда.

Некоторое время они сидели молча. Потом Оля притронулась к его руке и сказала:

— Послушай… Если нет никакой другой женщины, то все остальное не страшно. Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой. Если тебя сошлют в Сибирь, я поеду за тобой. Если тебе придется голодать, я тоже буду голодать — только бы быть с тобой. Неужели ты не понимаешь? Расскажи мне, что произошло? Я все вынесу — только бы знать, что ты меня любишь.

Он с усилием поднял голову и посмотрел на нее.

— Я тебя не люблю.

В глазах его была пустота. И Оля поняла — он говорит правду. От сильного запаха лилий вдруг заболела голова — еще немного, и она расколется…

Оля встала и пошла к двери. Он бросился вслед за ней. Она обернулась:

— Не надо меня провожать.

Машинально надела плащ — странно, руки сразу попали в рукава, — толкнула дверь и оказалась на улице. Дождь усилился и теперь хлестал ей в лицо холодными струями, но она не замечала этого — просто шла, шла, шла… Голова болела по-прежнему, но в душе боли еще не было — она придет потом, пока Оля ощущала только безразличие ко всему на свете.

Она долго пыталась открыть дверь ключом, пока не сообразила, что дверь не заперта. Прошла в прихожую, сбросила на пол плащ. В большом старинном зеркале отразилась стройная светловолосая девушка — промокшее до нитки платье облепило изящную фигурку, в лице ни кровинки. Сколько она так стояла перед зеркалом, она не помнила. Провела рукой по лбу, отбросила мокрые пряди. Тихо позвала:

— Мама…

Никто не откликнулся. Она прошла в комнату. На диване сидела, сгорбившись, пожилая женщина. Оля бросилась к ней:

— Мама, что случилось?

Женщина подняла глаза — в них была такая мука, что Олины страдания сразу отступили на второй план.

— Мама, что?..

Ровным бесцветным голосом женщина сказала:

— Сегодня твоего отца выгнали из университета. Дома с ним случился сердечный приступ. Я вызвала «скорую».

— Где же папа, в больнице? — Оля лихорадочно сжала плечи матери. — Говори скорее, говори все!

— Он умер. Умер.

Этим летом жара в Москве стояла просто невыносимая. Слепяще-белое солнце палило, как в пустыне Сахара, листья на деревьях желтели и сохли от зноя. Счастливчики отпускники проводили время на дачах, а остальные передвигались по городу, словно сонные мухи. Вообще-то Лена жару любила и переносила ее легко, но сегодня вид пыльного Нового Арбата и плавящийся под каблуками асфальт раздражали безмерно.

Она шла к метро «Арбатская», не задерживаясь даже взглядом на палатках с мороженым и водой — конечно, в нормальном состоянии она соблазнилась бы чем-нибудь холодненьким, но сейчас… Пусть уж совсем все будет плохо, чем хуже, тем лучше! У «Праги» за столиком пила пиво компания «крутых» подростков: один из них скользнул взглядом по Лене и что-то сказал остальным. Парни обернулись и провожали ее глазами до тех пор, пока она не скрылась в переходе. Лена недовольно передернула плечами. Что толку в том, что на улицах на нее оглядываются! Вообще что толку быть красивой, если все равно это не помогает получить то, что хочешь!

Еще не доходя до вестибюля метро, она заметила одинокую фигуру Славика — спрятался в тень, бедный, но все равно жарко. Она опоздала почти на час, и все это время он проторчал здесь как привязанный. Но и Славика сейчас не было жалко. Он увидел Лену, но не двинулся с места, а просто стоял и смотрел, как она идет к нему, девушка-подарок, девушка из сказки, непостижимая грация в каждом движении, светлые тонкие волосы разлетаются при каждом шаге… У Славика перехватило дыхание. Он никогда не привыкнет к тому, что это его девушка, что сейчас он запросто поцелует ее и спросит: «Ну, как дела?»

— Привет. — Славик наклонился и поцеловал Лену в щеку. — Ну как дела?

— Хуже не бывает. — Лена хмуро взглянула на него и отбросила со лба светлую прядь.

— Неужели не прошла?

— Нет.

— Но тебе же обещали…

— Что мне обещали? Взять, если останется место. Ну так вот, его не осталось. Раскланялись и велели приходить через год.

— Ну и дураки! Если уж тебя не брать в театральный, то я не знаю, кто им там нужен! Ты же любой голливудской красотке сто очков вперед дашь!

— Видишь ли, миленький, для того чтобы быть актрисой, красоты мало. Еще и талант нужен. Банально, но факт. А с талантом у меня, видно, не так хорошо, как с внешними данными.

Лена закусила губу, чтобы не расплакаться. Прошла же ведь, прошла все три тура! И именно в Щукинское — мечта всей жизни! На амплуа инженю было две претендентки — она и еще одна девушка. Взяли ту, другую. Как же, дочь известного режиссера! «Приходите в следующем году». Можно подумать, что в следующем году ничьи дети поступать не будут. Славик дотронулся до ее плеча.

— Подожди минуточку, я сейчас!

Метнулся в сторону и тут же появился с букетом роскошных темно-красных роз:

— Держи!

— Спасибо, конечно, но этим ничего не исправишь. — Лена наклонилась к крупным головкам цветов — в такую жару даже розы почти не пахли.

— Хочешь, пойдем куда-нибудь?

— Нет. — Лена глубоко вздохнула. — Только домой. К маме.

Славика это предложение не восхитило, но спорить он не стал. Ленину маму он побаивался и старался попадаться ей на глаза как можно реже. Вообще с тех пор, как он мальчишкой-пятиклассником в первый раз попал в квартиру Трофимовых, он не мог побороть чувство собственной ущербности. Не то чтобы это была богатая квартира — нет, там не было никаких западных прибамбасов, даже элементарного видео и то не было. Простая светлая мебель, много книг, несколько картин… Славику очень понравилась одна — маленький мальчик и пони. «Эскиз Брюллова», — мимоходом сказала тогда Лена. Конечно, в этом доме на стене мог висеть только Брюллов. Ну, или Рокотов, или Венецианов. И было непонятно, что именно создавало атмосферу неуловимого, но несомненного аристократизма: то ли эти картины, то ли громадное старинное трюмо в прихожей, то ли слабый аромат цветов…

Во всех комнатах и на кухне даже зимой стояли цветы в изящных вазах. Одно только странно — в этом доме не жаловали белый цвет. Даже хризантемы, которым по определению полагается быть белыми, в соответствии со вкусом Лениной мамы покупались либо желтые, либо лиловато-розоватые. Лена как-то мимоходом сказала, что мама не любит белый цвет. Ну что ж, не любит так не любит — Славик принял к сведению и больше над этим не задумывался.

Но вообще-то мальчику из обычной московской семьи — папа-врач, мама-инженер — было неуютно в этом доме, особенно в присутствии Лениной мамы.

Ольга Васильевна вообще была непохожа на маму. Мало того, что она была неправдоподобно молода — она была неправдоподобно красива. Теперь-то Славик понял, от кого Лена унаследовала свою сногсшибательную внешность. Светлые прямые волосы, голубые глаза, правильные черты лица, потрясающая кожа. Стиль Катрин Денев и у матери, и у дочери, только в Лене, слава Богу, нет этой внутренней холодноватости и отстраненности. Славик никогда не видел Ольгу Васильевну неприбранной, в домашнем халате и в бигуди, как ходила дома его мама. Создавалось впечатление, что Ольга Васильевна либо сейчас отправится на торжественный прием, либо только что с такого приема вернулась. Работала она в каком-то Центре по культурным связям и часто уезжала в командировки — Лондон, Париж, Рим… Лена мать обожала — жили они вдвоем. О своем отце девушка никогда не рассказывала.