— Олег, рыбу-то зачем, — сдерживая смех, осведомились готовящие праздник женщины.

Тот как всегда спокойно проговорил:

— Теперь точно всем хорошо, жена не волнуется и для котов удовольствие.

Его жена, ругаясь на чём свет стоит пыталась отобрать у котов рыбу. Те таща в зубах добычу прытко расползались по кустам.

При таком развороте подготовки, пока Илья с Лизой нарядились, столы только успели сбить до кучи, спешно заставляя тарелками с закусками и приборами. Женщины носились, как на моторчиках, натыкаясь друг на друга и поругивая медлительного Олега, причуду хозяйки прицепить моментом люстру.

Вот во что Илья разрешал влезать семье, это в выбор костюма. Участвовали все, внося посильный вклад в его облачение. Илья терпеливо стоял перед зеркалом, позволяя себя крутить, как кому вздумается. Мать, выбирала рубашку и галстук, прикладывая попеременно к его груди и проверяя свой выбор на отражение в зеркале. Костюм раньше был тоже её прерогативой, но позже свекровь потеснила Лиза, закрепив за собой это право. Туфли и носки тащил Тимка. Так, что вся семья на свою радость крутила Илью, как хотела. Он, что-нибудь пожёвывая или посматривая в экран телевизора, отдавался в их руки и их вкусу. «Надо хоть в чём-то уступать, чтоб не лезли на стенку» — Хохотал он, отвечая на вопросы удивляющимся, на такие вольности друзьям. Те, попадая иногда случайно на это семейное шоу, недоумевали такому жесту командира в сторону своей не свободы.

Дивизион гудел, гуляя на полную катушку. Редкие минуты отдыха использовались, военным народом с пользой и размахом не доводя себя до контузии. Каждый знал: он всегда может быть востребован на технике. Боевая готовность в любое время суток стояла во главе угла. Узнав, что Илья неплохо владеет гитарой и поёт, просили погреть душеньку. Отбиться было невозможно, приходилось петь. «Вот дурак, — корил он себя, — спел для Тимофея Егоровича на берегу тогда, вовремя ухи «Чёрного ворона». Николаевич раззвонил. Теперь не отвяжешься». Как только в его руках появлялась гитара, Лиза собиралась в комочек и забивалась в уголок. Женщины, даже те, которые не обращали внимание на его внешность, влюблялись моментально в необычной силы голос. Не давая подняться и опустить гитару, просили новых и новых песен. И уже весь вечер не выпускали его из поля зрения, сверля горящими глазами. Что за наваждение. Подпевая дружно Илье, перекрикивая друг друга и шумя, дивизион гулял по берегу Норилки до тех пор пока командира не вызвали на связь. Илья, выслушав посыльного, заторопился домой. Он не заметил, как в тишину спящей квартиры проскользнула Светка.

— Оп — ля, — обалдел Илья, почувствовав чужие руки на спине и незнакомые духи, наполнившие кухню. — Конечно, кто ещё, если не ты, матрёшка.

— Прогонишь, подниму крик. Раззвоню, что ты принуждаешь меня к сожительству.

— Чего? — оторопел он враз.

— Угрожаешь уволить меня, а мужа отправить на материк… — не моргнув глазом добавила Светка.

Илья стоял молча, проглотив от наглости дамы и её изобретательности язык. «Мало тревожного сообщения оперативного, так ещё и такие коленца на ровном месте получить. Вот так влип, даже не сообразишь, как выпутаться от лап и хватки этой суки. Вымажет, не отмоешься вовек. Рассказывай потом и объясняйся».

Пока это он так-то мозговал и прикидывал, как выкрутится без потерь. Просмотрел, как взяв под руку подвернувшийся хромовый сапог сына, мать налетела на стервозницу сзади, лупя без жалости и даже с остервенением таская за волосы. Очухавшийся Седлер с большим трудом растащил женщин. Вернее оттаскивать пришлось мать, а та только отбивалась, дико вереща и спасая волосы.

— Гоп стоп, мать, угомонись, развоевалась. Ты на вроде как спала.

— Отстань, эта дрянь получит.

— Притормози, тебе говорю. А ты, пошла вон, — шуганул он нахалку. Она выпорхнула, ощипываясь, столкнувшись на входе с Лизой, пропустившей её молчком мимо себя и даже проводившей женщину жалостливым взглядом.

— Как наподпеваются ему, словно дуреют, — покачала головой она, к радости свекрови, сдувающей с раскрасневшегося лица разметавшиеся волосы. Луканув в сердцах не плохо поработавший сапог, та села к столу. — Каждый раз одно и тоже, хоть рот не открывай. От кого у него такой голос?

— Отец пел, тоже весь двор собирался. Ребятня обступит, девчонки рты раскроют, не сводя с него влюблённых глаз. Брёвна, на которых собирались, отполировали и лак не нужен. Из Московских окон бабы выпадали.

Илья застыл у двери.

— Ба, какие новости я узнаю, ты в Москве жила?

— Не помню, я разве так сказала? — опомнилась она, сболтнув лишнее.

Для наглядности он даже побил себя ладонями по ушам.

— Глухотой пока не страдаю, мамуля. Колись уже.

— Какая разница, — идите, веселитесь, потанцуйте. Пользуйтесь молодостью. Жизнь пролетит, не поймаете.

— Скажите, — подвинула Лиза свекрови чашку с чаем, — сколько человек за жизнь может любить?

— Тебе-то зачем? — насторожился Илья. «Нет, надо быть на чеку её спокойствие и молчание ничего не значат, история с удочерением тому доказательство».

— Ты хочешь спросить Лизонька, сколько из того, что нам выпадает, считается любовью?

— Может и так, — согласилась та.

— Нет, тебе это зачем? — опять влез Илья так и не получив ответ.

— Первая и последняя, всё остальное бег жизни, — рассказала Елизавета Александровна.

— Почему? — настаивала Лизонька.

— Человек не врёт и чист перед людьми и собой в начале и конце своей дороги, — объяснила она.

— Но бывает же одна любовь на всю жизнь, — не сдавалась невестка.

— Вот у нас такая, — обрадовался Илья, — закрывайте бестолковую дискуссию и пойдём веселиться, Лизок.

Мать улыбнулась, хорошо понимая его беспокойство, после случившегося только что эпизода.

— Это наложение Лиза первой и последней, божье благословение, великое счастье для обоих. Идите, идите, — вытолкала она их.

Замполит, завидев возвращение командира, поманив, отозвал Илью:

— Зачем вызывали?

Тот почти на ухо сказал:

— Сбежала группа рецидивистов с рудника. Предупреждали. Очень опасны.

— Ну, это постоянное явление в наших местах, с чего они так запаниковали? — перекривился Юра.

Седлер опять прилип к его уху:

— Обычно одиночные побеги. Так мелкота. Больно-то никто и не искал, а это крупная рыбка, много. Волнуются, естественно, и предупреждают, что опасны.

Юра беспечно отмахнулся и предположил:

— К нам не пойдут. Чего они в сторону севера когти рвать будут. Если прорываться, то к аэропорту или в сторону Красноярска. Так что успокойся и веселись.

— Да я и сам так думаю, но на всякий случай караул предупредил, — помахав отплясывающей жене рукой, сказал Илья.

— Вот и порядок. Пойдём, споёшь чего-нибудь, — хлопнул его по крутому плечу, на который только что вешалась отметеленная матерью телефонистка, замполит.

— Пошёл к чёрту, — не поддержал его инициативу Илья. — Танцуй лучше.

— И это неплохо, — натолкнувшись на не настроение командира, не настаивал замполит.

Насидевшись за столом и натанцевавшись, выкатились, прощаясь на площадку перед «ДОСом». Разбегание по домам затянулось на часы. Ещё долго плыли по водам реки весёлые голоса, будя покой вечной мерзлоты и прах погребенных в неё костей, не долюбивших, не доживших, не дорастивших детей, песнями и смехом.

Ох, «Затон», сколько в тебе намешано. Дети и внуки, невольных, замученных здесь строителей его, несут теперь нелёгкую службу на твоих топях и берегах.

Будни «Затона»

Приведя себя в порядок, Седлер отправился под утро, проверять караульную службу. Не торопясь обошёл своё угомонившееся на рассвете от праздника хозяйство. По ходу вспомнил, как по приезду на «Затон» вот так же делая обход своих владений с сопровождавшим его тогда старым прапорщиком Мухиным, старожилом этого дивизиона. На изгибе реки встретили причалившего к берегу на моторке местного узкоглазого с выпирающими скулами парня.

— Беда какая? — подошли к нему офицеры.

— Не-е.

— Зачем же подошёл, запретная ж зона, знаки видел?

— Земля предков, семьи моей корни тут. Иногда приплываем посидеть силы набраться, я дальше не пойду. На берегу духам предков пообщаюсь, — заявил он.

— Ничего не понял, — повернулся к Мухину Илья. — На что я попал?

— Народ местный, командир. Легенда такая есть, поселение здесь было, деревня по-нашему их. Чумы стояли. А купеческий люд пер за пушниной дальше на север. И все мимо «Затона». Летом на лодках, а зимой на санях. Все сюда к ним тулились, завертая и туда, обратно. Экспедиции и сейчас идут к северным широтам через нас. Положение уж видно такое у места этого.

— Понял я, не чего меня уговаривать, ближе к понятному давай, — перебил Илья.

— Я к тому, что тогда сам Бог гнал сюда людей. Гости пришли, хозяин принимает.

— Кров, пищу предлагает, а желание есть то и жену. Обида у него страшная, если от неё отказываются. — Влез парень в рассказ прапорщика.

Илья, переводя взгляд от одного к другому, ничего пока не понимал.

— А тут случилось такое, что один раз воспользовался красавицей хозяйкой молодой купец, да и зачастил. Спустя какое-то время, совсем поселившись тут. — Продолжал рассказывать прапорщик.

— Рассказывают, что красавица была необыкновенная, как тундра весной. — Уточнил рассказ Мухина парень.

— Наверное, так и было, — согласился Мухин. — Отбил он у хозяина жену. Споил деревню огненной водой, заставив работать на себя. И заложил на «Затоне», что-то вроде постоялого двора.

Парень тут же дополнил рассказ прапорщика:

— Духи воспротивились нарушению законов земли и наслали беду. Всё вспыхнуло однажды ночью и сгорело.

А Мухин продолжал:

— А может, и не просто по воли духов вспыхнуло, — усмехнулся прапорщик, — поджёг кто-то. Только купца не напугало это. Отстроился лучше прежнего. Выкарабкался. Только бы жить. Ан нет, мор напал. Люди почти все вымерли остальные, спасаясь, ушли.

— Тяжёлое место, — подтвердил парень, поддакивая легенде.

— Вы прям, как дети, где здесь легко. Тундра, она и есть тундра. Место просто такое, куда не пойди, мимо не пройдёшь. Люд всякий шустрил тут шастая. Все беды от людей. — Вздохнул, сняв фуражку и расстёгивая верхнюю пуговицу кителя, Илья.

— Прав командир, плохой человек, хуже духа болот. Страшнее голодного волка. — Согласился парень. — А место всё одно плохое тут. Люду закопано во мху богато.

— Что ж поделаешь, Министерство обороны не расписывает, к сожалению, для нашей службы только весёлые и хорошие места.

— Это уж точно, — хмыкнул прапорщик, посматривая за командиром.

— Будем служить, где приписаны. Хочешь, пойдём, пообедаем. — Пригласил Илья гостя.

— Командир, ты разрешаешь? — обрадовался, удивившись, парень.

— Давай погнали, солдатских пельменей попробуем. Женщины хором целый день лепили. Вместо свинины и говядины, правда, оленина.

Парень затряс руку Ильи в благодарности. Глаза его сияли радостью и какой-то детской чистотой.

— Мне без разницы. Я пойду. На причал плыть командир?

— Туда и нас доставишь. Моторка-то у тебя быстрая. Чем занимаешься в жизни, когда корни свои не ищешь?

Тот с радостью рассказывал:

— На комбинате работаю, командир, в тундру по выходным хожу.

Парень этот не раз потом привозил зимой в солдатскую столовую мешки рыбы и оленину, благодаря за хлеб-соль и оказанное уважение. Добро не уходит в тундре в мерзлоту. Оно непременно возвращается.

— Добрый, ласковый народ, выносливый и по-детски чист, — обронил тогда замполит, провожая коренастую фигуру парня спускающегося к причалу. — Где ты его надыбал?

— На берегу сидел. Земля это их была когда-то.

Замполит, теребя своё ухо, расхохотался:

— Легенду тебе втравили.

— Что-то вроде этого, — покладисто согласился Илья.

— Да, из старины ещё намешано на «Затоне» бед и крови, — протянул Юра.

Уже давно Илья сам, без сопровождения, обходит территорию. Проходя в стороне от «ДОСовской» помойки, с удивлением заметил копающегося в мусоре замполита и непременно завернул.

— Ты чего Юрок профессию меняешь? — ерничал Илья.

— Не говори, — опёрся на вилы замполит, отдыхая от непривычной работы.

Илья топтался не зная как приступить к разговору.

— Хлеб у особистов отнимаешь, — ухмыльнулся, не удержавшись он.

— Ох, не дави на горло, — фыркнул тот.

Седлер потянул за вилы.

— Что за фигня приключилась?

— Жена на помойку выкинула, — тяжело вздохнул замполит.