— Я не хочу.

— Немножко. Смотри апельсинчик, банан. Витамины, тебе необходимо есть.

— Что это? — с детским интересом вспыхнули глаза.

— Ешь вкусно, это фрукты, как наша вишня или смородина, вкусно и полезно, попробуй, — отправлял он ей дольки и кусочки в рот.

— Где ж такая диковинка растёт?

— В Африке, на Кубе.

— Да. Как мыло, — не понравился ей банан.

— Привыкнешь.

— Точно нет.

— Смотри, как я ем, шкурку разделяю, счищаю и кусаю, а первый раз тоже не понравился сей фрукт.

— Уговорил, давай попробую.

— Как тебе?

— Человек ко всему привыкает. Как вы выжили в том аду? — погладила она его по щеке.

— Король умер. Да здравствует король. Вождя сменил Хрущёв. Расщедрился. Мы получили волю. Куда двигать с судимостью… В Москве всё было сложно. Остались там, среди таких же, как сами. Кончили институт, работали. Вот собственно и всё.

— Ждала, ждала, не приходишь. Подумала, что погибли, не выжили в тех болотах.

— Он же скотина сказал, что ты умерла. А потом вообще смылся. Теперь-то понятно, почему этот боров тихо слинял с болот.

— Почему же ты сейчас решил найти его?

— Так получилось, птаха. Судьба начала возвращать отобранное. Соединился Тимофей с Лизой и сыном. Я с дочерью. Осталась белым пятном только ты. Решили найти твою могилку на «Затоне».

Она покорно кивнула.

— Понятно для чего нашёл его.

— Хотели точку во всей этой истории поставить. Дочка очень убивается. Из твоего старого дела взял фотографию для неё. Радости и слёз было, не рассказать тебе.

— Дашь и мне посмотреть, какая я была, не помню себя.

— Красивая, — погладил он её, как ребёнка по голове.

— Что с лагерем?

— Ракетный дивизион на «Затоне» теперь. Военные, в общем. Я тебе потом растолкую что это. Сын Тимофея нёс там службу. Лизонька очень на тебя похожа. Увидишь и вспомнишь себя.

— Как жизнь напетляла уже новое поколение на «Затон» попало, правда, в другом качестве. Ты был там?

— Был. Поправишься, я восстановлю твои документы, и слетаем. В Норильске Тимофей с Лизой живут. Я часто у них бывал. К детям летал на «Затон». Так уж расщедрилась жизнь, что свела наших с Тимофеем детей в одно целое. Илюша муж нашей доченьки. Вот так! Утомил я тебя. Поспи. Я рядом лягу, только в кабинет заскочу.

Страх перед жизнью

Зайдя вместо кабинета в кухню, он выпил полстакана коньяка. Но спиртное не успокоило и не добавило ума. «Надо возвращаться». Он пришёл и лёг рядом. Обняв, прижавшись к ней щекой, стараясь целовать, как маленького ребёнка в подбородок, щёки, носик, пытался успокоить женщину. Но ночь всё равно прошла в тревоге, как не старался утром проснуться пораньше её, не получилось. Она лежала на спине, изучая хрусталики подвесок на люстре.

— Ты спала?

— Я думала.

— Танюша, тебе не надо пока ломать голову проблемами, это моя часть вопроса. Твоя же забота выздоравливать и поправляться. А потом уж думы думать будем вместе.

— Я рассердила тебя?

Он поднялся на локоть и навис над ней.

— Совсем нет. Что тебя беспокоит?

А она тихо-тихо прошелестела.

— Я никто, меня нигде нет, я прах. Это моя ошибка. Прах должен оставаться прахом.

Он не придал её интонации большого значения. По его мнению: она, как и он, должна купаться в радости и счастье. Он перешагнул первую ступень, и все его думы были о другом. Он смотрел и смотрел на неё улыбаясь, думая о том, что отношения сильного и слабого пола — штука загадочная. Главное для него сейчас было то, что она жива. Вид, красота, всё по боку — жива! Он осторожно губами прикоснулся к её щеке. Он всю жизнь любил даже память об этой женщине и вот она тут, рядом, а он не ведает что с этим делать: выказать свои чувства сразу или отбросив все романтические глупости, сначала должен помочь, вернуть её к жизни, но как…

— Документы восстановим, для меня нет проблем. Что ещё?

— Ты красивый, — посмотрела на него она и замолчала.

— И что дальше? — растерянно проговорил он.

Но, она, отвернувшись, закрыла глаза, давая ему понять, что не намерена продолжать разговор. Столько ждала, терпя нечеловеческие условия и эксперименты над собой. Надеялась на встречу, а вот сейчас поняла, что напрасно. Может, не надо было покидать больницу. Самое её там и место. Он убежал по жизни далеко вперёд, а её в этой жизни просто нет. Она осталась всего лишь Таней Петровой с лагеря на «Затоне». Зачем она ему такая юродивая, только будет помехой, обузой. Кажется, Илья выбился в начальники, так ему совсем другая нужна жена. Надежда встретить опять Илью помогла выжить, не сойти с ума, но реальная встреча показала, что грёзы и жизнь не могут накладываться одно на другое. Там они были на равных. Два зека. Ему нужна была её любовь. «Посмотрю дочку один только разик и уйду на все четыре стороны», — решила она.

Её поведение разогнав эйфорию его насторожило.

— Таня посмотри на меня.

— Я тебя слышу, говори, — заупрямилась она, боясь показать свои слёзы.

— Будь по-твоему. Мне надо на работу. Сейчас придёт работница, что готовит и убирает квартиру, ты не волнуйся и не надо бояться её Хорошо? Я приеду в полдень. А вечером подъедет дочка. Лидия Васильевна тебя покормит. Я постараюсь пообедать с тобой. Танюша, ты слышишь меня?

— Лидия Васильевна твоя жена? — спросила она тихо. — Она меня не побьёт? А что если она меня без тебя сдаст санитарам?

— Танюша, я не был женат. Эта женщина моя домработница. Тебе ничего не грозит.

— Не переживай. Я тихо полежу, никому не мешая. Не надо из-за меня ломать своих планов.

— Таня…

— Меня без тебя не заберут?

— Об этом не думай, — поцеловал он её легонько в уголочек губ. Здесь тебя никто не тронет. Вернусь, как только смогу. — Он, выйдя, прикрыл плотнее спальню, чтоб не тревожить её предстоящим разговором с работницей. «Как-то странно она стала себя вести. Что я сделал неправильно, чем обидел? Разговаривали, радовалась, вдруг развернулась ко мне спиной и замолчала. Скорее бы уж приезжала Лизонька. Кажется, идёт домработница». — Услышав поворот ключа в двери, обрадовался приходу женщины он.

— Ох, Илья Семёнович вы меня напугали. — Наткнувшись на него, вскрикнула та. — Опаздываете?

— Я вас жду, Лидия Васильевна. Честно говоря, еле дождался, время поджимает. Разговор есть. Не удивляйтесь, тут такое дело… Как бы вам попонятнее объяснить, — мялся он. — Я нашёл свою жену, мать Лизоньки.

— Она же умерла при родах? — вытаращила глаза женщина.

— Мы все так и думали до вчерашнего дня. Оказалось, ошибались. Там длинная история. Она просидела всё это время в психушке… В двух словах не расскажешь…

— А она не опасная? — заволновалась женщина.

— Нет, нет, там всё нормально. Слаба, худа только и за временем не добегает. Вы по-доброму с ней, очень прошу вас. К вечеру дочь с мужем подъедут. Я тоже на обед попробую заскочить.

— Вы такие вещи Илья Семёнович рассказываете, мороз по коже. То дочка нашлась. Теперь вот жена живой оказалась. Праведник какой-то перед Богом за вас просит не иначе.

— Да уж, сам в растерянности…

— Идите, а то опоздаете. Присмотрю я, до вашего возвращения не уйду.

Она несколько раз заглядывала в спальню, но женщина лежала не шевелясь, развернувшись спиной к двери. Поохав и не зная, как ей поступить, уходила, прикрыв дверь. «Приедет на обед, пусть уж сам будит». Но заскочивший на обед Илья застал ту же картину. И поняв, что Татьяна притворяется, попробовал развернуть её силой.

— Танюша, поднимайся, давай пообедаем. Я знаю, что ты не спишь. Повернись ко мне. Не капризничай, я соскучился. Вот так, садись, птаха. Давай подушку положим за спину. Удобно? Ну, и отлично. Лидия Васильевна, несите обед. Я тоже тут пообедаю. На туалетном столике, вполне удобно. Вот знакомьтесь, это моя жена Татьяна Ивановна. А это Таня, Лидия Васильевна, наша работница.

Таня смутилась под взором рассматривающей её женщины, постаралась зарыться в одеяло и вновь отвернуться. Но вовремя спохватившийся Илья, перехватив инициативу и усадив жену в подушки, опять заявил:

— Давай тогда вдвоём голодать. Ты не ешь, я тоже не буду.

— Илья, не надо никому меня показывать и ещё женой представлять, Я Лизу посмотрю и уйду.

— Что ты такое говоришь, куда уйдёшь? — Отодвинув тарелку от себя, подскочил к кровати расстроенный Дубов. — Танюша, радость моя, что я слышал? Не отворачивайся. Таня, я обидел тебя, чем? Что происходит, чёрт бы меня побрал, где я сделал ошибку? — Схватив в охапку, он посадил её к себе на колени, целуя бесцветное лицо, гладя худенькие плечи и белую, как пушёк цыплёнка, голову. — Танюха, любимая моя, я обалдел от счастья, когда нашёл тебя вчера живой. Обрадовался, что могу целовать тебя прикасаться к тебе, разговаривать, а ты собралась меня бросать. Тебе плохо у меня? Давай уедем отсюда, куда ты захочешь, я всё брошу, лишь бы быть вместе и тебе было удобно и комфортно.

— Не надо Илюша так говорить. У нас нет другого способа, чтоб остаться в тех добрых, красивых мечтах счастливыми. Ты живи, как жил, расти дочку и помни меня, а я пыль, туман, дождик. Упадёт на землю белый снег, ты будешь радоваться ему, зная, что это я зашла к тебе в гости. Память обо мне будет радовать, а реальность жестока. Очень скоро ты будешь стыдиться меня, и тяготится моим присутствием. Я не хочу этого. В твоих воспоминаниях останусь там, на «Затоне», любимая и желанная. Та девочка в лагере жила сказками и не учла реальность, ей давно следовало умереть.

— Что же это такое происходит? — запаниковал Дубов, но, взяв себя в руки, он ласково попросил её. — Таня, пожалуйста, не предпринимай сейчас никаких шагов по уходу. Наберись хотя бы сил, а там посмотрим. — Это были совсем не те слова, которые ему хотелось ей сказать, но что же делать? Вот и решил хотя бы так успокоить её и отвлечь от мысли о бегстве. — С чего тебе такая чушь полезла в голову. Живут же вон Тимофей с Лизой и счастливы вопреки всему, почему же мы не можем.

— Они оба пришли из жизни, а у нас не та картинка. Ты жил, а я нет. Мне дочку посмотреть хочется, разреши. Мешать я вам не буду. Посмотрю и исчезну. А вы не жалейте. Помните меня той с «Затона».

Прижав её к себе, он тихонько покачивал любимую женщину, как маленького ребёнка. «Без медика не обойтись, — понял он, — надо вызывать. Не дай Бог уйдёт, в Москве не найти». Положив её в кровать и укрыв, заторопился в кабинет. Через час врачи с «кремлёвки» уже входили в квартиру. Выслушав Дубова, посмотрев женщину и пошушукавшись, решили вколоть успокоительных препаратов, давая возможность ей поспать. Дубову же быть спокойным, что она никуда не уйдёт до приезда дочери. Илья отправил в аэропорт за ребятами машину. Опаздывающий из Норильска рейс встретили и домчали до дома без проблем. Водитель любезно помог поднять многочисленные и объёмные вещи на этаж. Ехали же в академию со всем своим скарбом, сделав пока северу ручкой. Прибежавшая на звонок Лидия Васильевна, впустила гостей.

— Проходите, заждались. Лизонька и Илюша ведь так, — поцеловала она ребят. — Отец час назад уехал. Что-то срочное.

— Где мама? — кинув вещи на Илью, поспешила она, в спальню предположив, что она должна быть именно там.

На кровати отца спала маленькая, сухонькая совершенно бесцветная, начиная с волос и кончая ногтями на лежащей поверх одеяла безжизненной руке, женщина.

— Спит она Лизонька. Я не успела тебя предупредить. Отец вызывал врачей. Накололи её. Всю ночь, он рассказывал, не сомкнула глаз. А тут собралась, посмотрев тебя, уходить.

— Куда, зачем?

— Куда глаза уведут, от жизни, естественно. Отец запаниковал, вот доктора и вкололи ей, чтоб она успокоилась, и мы не дёргались.

— Но почему уходить-то надо?

— Лиза, нормальная она раз понимает, что жизнь мимо неё пронеслась. Сумасшедший было бы до лампочки.

— Но папа так её любит, я тоже.

— Ох, девонька, раз не хочет вам худа, а именно поэтому собралась уходить, она любит вас не меньше.

— Что же с ней такое жизнь сделала? — плакала дочь, упав на колени перед кроватью.

Испугавшись, Лидия Васильевна привела Илью. Тот, подхватив на руки, унёс жену в комнату, что Дубов отвёл им.

— Лизок, кончай психовать, отец от тебя помощи ждёт, а ты сопли распустила, ещё и тебе психиатр потребуется. Он точно сбрендит. — Ругал он её, стараясь подбирать не совсем жёсткие слова. Руки его, лаская и успокаивая, нежно бродили по вздрагивающему телу жены. Он уже знал, жизнь научила, что женская психика лечится либо нежностью, либо силой. Вот и чередовал крепость объятий с потоком нежности. А Лизонька всхлипывала: