– Ну, учитывая покушение, он так и вовсе не будет иметь аналогов.

– Да, верно. – Катя помолчала, наблюдая, как сотрудники службы безопасности пытаются органично вписаться в круизный ландшафт – на корме под раскрытыми зонтиками они потягивали сок и минеральную воду. – И что? Вадим тебе все простил?

– Что именно?

– Эту вашу Алю?

– А, ты об этом. Не знаю. В этом сила моего брата – никогда не понимаешь, что он думает и чувствует. Хочется надеяться. Особенно сейчас.

– Почему особенно сейчас?

– Потому что обидно и брата потерять, и жену.

– А если бы жену не потерял, то тогда брата можно? Так нельзя говорить.

– Нет, просто тогда бы сила чувства хоть в какой-то степени извинила меня. Перед братом. А теперь…

Катя смотрела на поблескивающую паутинку, которая бог весть как зацепилась за поручень палубы. Паутинка была рваная по краям, но сохранившая свой рисунок – почти правильные круги, расчерченные ниточками-радиусами. «Совсем как в жизни – все вроде правильно, стройно, а глянь – края-то порвались и на ветру бесцельно полощутся», – подумала она.

– Ты на Алю не обижайся. Да, странно, конечно, пытаться вернуться в прошлое и, испугавшись его, сбежать. Я, наверное, не смогла бы так. Но она – не я. Она – другая. Не в смысле – мы все разные. Она, эта Аля Корсакова, другая совсем. Эти люди не имеют возможности жить так, как хотят, поскольку есть сила выше желаний. Это сила предназначения. Может, им и хочется иногда пожить нормальной человеческой жизнью, и они «покупаются» на сиюминутную слабость, но потом наступает отрезвление и приходится следовать своим путем. И этот путь тяжелее вдвойне, поскольку сознаешь, что окружающие тебя либо не понимают, либо обижены на тебя. – Катя помолчала и добавила: – Но это я так думаю. Что думала она, улетая из Москвы, мы никогда не узнаем.

– Согласен. Але некогда жить. У нее нет времени на людей, на семью, на заботы. У нее нет времени даже на мысли о семье. Когда только мы познакомились, она училась, потом стала выступать, и не чувствовалось этого страха времени. Это потом время стало врагом.

– Почему?

– Потому что певцы, балерины – их век недолог, и страх, что ты не выйдешь на сцену, сильнее всего.

– А мы ведь говорим почти об одном и том же. – Катя улыбнулась. – В конце концов, она примчалась к тебе, как только узнала о случившемся, и, может, этот испуг вызвал желание вернуться в прошлое.

Катя припомнила, как Миша заболел корью. Это в тридцать с лишним лет. Весь в мелкой сыпи, он напоминал покусанного пчелами обиженного медведя. Катя, невзирая на их уже очень плохие отношения, ухаживала за ним, поила молоком, заставляла глотать таблетки. И, вдыхая знакомый запах его влажных от испарины волос, думала: «Как же все просто могло быть! Вот – он и я. И мы так любили друг друга. И что стоит нам опять заговорить тем же тоном, с теми же интонациями, так же посмотреть друг на друга, чтобы вернуть чувство». Катя так думала и знала, что Миша выздоровеет, но чуда не произойдет.

– Послушай, гадать можно бесконечно. Понятно одно – она поступила честно, хотя внешне это выглядит иначе. Она отпустила тебя, понимая, что никогда не даст тебе того, что ты заслуживаешь. Любви, счастья, покоя.

– Адвокатом стала? – Юра с улыбкой посмотрел на Катю.

– Нет, стараюсь понять. Мы ведь с ней долго разговаривали. – Тут Катя усмехнулась. – Но она хитрая! Разговор повернула так, что я вынуждена была отвечать на вопросы.

– Раньше за ней такого не водилось. Раньше она была молчалива, но бесхитростна.

– Она и сейчас такая, бесхитростная. Только живет другой жизнью.

– Ты думаешь, мне надо ей позвонить?

– Да. Извиниться. И оставить дверь открытой.

Юрий замолчал и долго смотрел на однообразный пейзаж за бортом.

– Нет. Я больше не хочу. Никаких дверей. Я постараюсь не держать на нее зла, но возвращения не хочу. Ни в каком виде.

– Тогда просто извинись. И не откладывай это в долгий ящик.

– Интересно, ей сообщить последние новости? Или не стоит?

– Какие новости? – Катя внимательно посмотрела на Юрия.

– Неужели еще не слышала?

– Господи! Да не томи!

– Я – безработный. Со вчерашнего дня.

– Такого быть не может – ты на больничном!

– Катя! Я не о формальных вещах! Я – о сути! А по сути – я буду уволен, как только представится удобная возможность. Если быть откровеннее, то ситуация еще хуже. Вчера в больницу приезжал босс. Редкий случай в нашей практике. Он вообще никуда никогда не ездит. Типа, небожитель. Вчера приволок мне французские трюфели…

– Неужели грибы?

– Катя, шоколадные конфеты. Бутылку французского вина. Вручил со словами: «Пригласишь распить, когда будешь окончательно здоров». Долго рассказывал байки, но я сразу все понял. Паршивую овцу гонят из стада. Меня просили написать заявление об уходе. Понимаешь, даже не увольняют.

– Чем одно хуже другого?

– Ну как?! Увольнение придает ореол мученика, несправедливо обиженного, преследуемого, наказываемого.

– Человек, который уходит по собственному желанию, выглядит как принципиальный…

– Ерунда. Он выглядит как человек, которого унизили. Заставили. У нас же не верят в честность и благородство.

– И когда ты будешь писать заявление?

– Как только вернемся из этого славного похода. Будь он неладен…

– Что ты злишься – сам обрадовался, когда следователь этот эксперимент назначил.

– Сейчас мне представляется это пустой тратой времени. Лучше бы я работу искал!

– Ну, насколько я понимаю, с такой стремительной карьерой и таким опытом…

– Боюсь, здесь сыграет роль эта история. Побоятся связываться. История темная, следствие ничего толком сказать не может. Отмыться будет сложно. Хорошо, хоть газеты замолчали вовремя. Ладно, посмотрим. В конце концов, на свете множество дел, которыми можно заниматься.

Катя не знала, что сказать. Утешать бесполезно – можно было только поддержать и посочувствовать.

Яхта следовала тем же маршрутом, только остановки были кратковременными – Гектор важно сходил по трапу, долго обнюхивал кустики, а потом долго и стыдливо искал укромное местечко. Ему было кого стесняться – скучающие пассажиры яхты свешивались с палуб и смотрели на пса.

– Послушайте, вы своим людям скажите, чтобы они не глазели на собаку. Пусть, что ли, сами пойдут погуляют. А то я измучилась – вместо двадцати минут полчаса пса жду.

– А что, стесняется? – допытывался главный из «статистов».

– А давайте на вас поэкспериментируем? Вы будете стесняться? – парировала Катя. Впрочем, уже вечером людей на палубе было немного – ровно столько, чтобы присматривать за Катей.

– Ты поднималась на верхнюю палубу, где бассейн? – поинтересовался однажды Юра.

– Боюсь даже представить, что там делается.

– Что?

– Ну как? Почти клуб «Голубая устрица», помнишь «Полицейскую академию»? Это, конечно, учитывая, что «боссов» и «секретарш» изображают наши бравые попутчики.

– А, в этом смысле! – рассмеялся Юра. – Нет, там почти никого не бывает. Может, как-нибудь поплаваем?

– А тебе можно?

– Я постараюсь не утонуть. Но ты же рядом будешь?

– Конечно, буду, только вряд ли спасу, я плохо плаваю.

– Слушай, какая разница, можно вообще не плавать. – Юра оглянулся по сторонам, встретился взглядом сразу с тремя парами суровых мужских глаз и добавил: – Ребята они хорошие, наверное, но уж больно навязчивые. Мы с тобой даже поговорить толком не можем.

Катя выдержала хорошую паузу, вспомнила про свое сумасшедшее платье, висящее в каюте, и наконец ответила:

– Завтра после завтрака сразу туда. А если кто сунется, придется изобразить нечто, что их смутит.

– Я правильно понял? – Юра со значением посмотрел на Катю.

– Не знаю, что ты понял, но они мне тоже надоели, – сурово ответила она и уставилась на слегка пожелтевшие берега реки.


Почему мы все любим осень – так сразу и не скажешь. Наверное, потому, что во всяком завершении есть своя радость и своя грусть. А еще есть то, что позволяет заново пережить недавнее и совсем старинное – есть фатальная неизбежность. Ни зима, ни весна, ни лето не обладают этой магией – их наступление без привкуса сладкой обреченности, эти времена года как нечто решительное и стремительное, не терпящее долгих раздумий. И только осень, наступающая исподволь, сладкая в своем разочаровании и подчас горькая в своих итогах, неожиданно дарит то, что так необходимо человеку, – желаемое одиночество и благотворное бездействие…

– Осенью ничего никогда не случается. Осень – время покоя. Ты не замечал этого? – Катя только что вылезла из бассейна и теперь пыталась согреться, завернувшись в большую махровую простыню.

– Я никогда об этом не думал. – Юра сидел на бортике и, не обращая внимания на прохладный ветер, болтал ногами в воде.

– Точно, точно. Я вот вспоминаю – все события происходили либо зимой, либо летом. Реже весной, и никогда ничего не происходило осенью. Время без людей, событий, чувств.

– Ну, чувства – это такое дело… Иногда и не ждешь, а они тут как тут…

– Это правда, но все же есть готовность, есть предрасположенность… Осенью ее не бывает. Во всяком случае, у меня. – Катя посмотрела на Юру. – Ты не хочешь все-таки одеться? На улице как раз та самая осень.

– Почти. Еще тепло. – Юра ловко поднялся и устроился на соседнем шезлонге.

«А он молодец, видно, что еще плечо и рука болят, но плавает и гимнастику делает. А свежий воздух творит чудеса. Исчезла бледность, пропали круги под глазами. Появился румянец и даже загар. Вот он – тот самый Юрий Спиридонов, которого я увидела впервые здесь же». Катя вдруг обнаружила, что ее отношение к раненому изменилось.

– Пожалуй, я пойду. Надо Гектора выпустить из каюты. К бассейну его же нельзя подпускать. Имеет страсть к воде. – Катя поднялась с независимым видом и, завернувшись в махровое полотенце, как в тогу, удалилась. Она видела удивленный взгляд Юрия, уловила его желание остановить ее, но поспешила. «Так, надо некоторую дистанцию соблюдать, а то получится, что на шею вешаюсь!» – с женской «последовательностью» решила Катя.


Утро следующего дня выдалось таким теплым, что соблазн быть облаченной в шифон одержал верх над женской решимостью «застегнуться на все пуговицы». «В конце концов, последние летние дни, теперь уже до следующей весны такое не наденешь. И потом, зачем я его покупала?! – думала Катя и, стараясь не передумать, вертелась перед зеркалом. – Если я надену «балетки» и наброшу на плечи какой-нибудь шарфик, то Гектор будет совсем неуместен. Но здесь его не оставишь, поэтому буду стараться идти медленно, прогулочным шагом. А то женщина в длинном платье, бегущая с собакой на поводке, – зрелище комичное». Впрочем, она себе понравилась – кто-то тонкий, воздушный и нежный смотрел на нее из зеркала.

– Катерина! Мы вас только ждем! – в дверь постучал один из сотрудников полиции.

– Иду, – ответила Катя и душистым облаком выплыла из каюты. Опережая ее, во всю прыть кривых высоких лап проскакал Гектор.

– Он – с нами?

– Да, – вздохнула Катя, – так велел следователь, хотя я бы сходила в ресторан без собаки. Он жрет все подряд, включая занавески и салфетки.

– Ну, в город мы поедем на машине – сказали, чтобы Юрия Алексеевича пешком не гоняли, здоровье еще не то у него. Так вот, собаку можно посадить в другую машину.

– А что – мы на двух поедем?

– Да, в ресторане вас тоже охранять надо будет.

– Господи, от кого?

– Если бы знали, от кого, – не плыли бы в этой замечательной компании. А сидели бы по домам, чай пили.

– Да, это верно. Только вряд ли мы в ресторане увидим того, кто нам нужен. И вообще, вся эта затея мне кажется сомнительной. Ну, видимо, для отчетности необходимо.

– Это вы зря. Были случаи, когда ерунда, пустяк, замеченный свидетелем, был решающим. Потом, следствие иногда работает по техническим данным – камеры видеонаблюдения, регистраторы и прочее. Иногда идут логическим путем и разматывают клубок чисто теоретически. А иногда – только детали и свидетельство очевидцев.

– Похоже, у нас тот случай.

– Совершенно верно. Потому что мы проверили абсолютно всех, кто был на яхте, – они не могли. Более того, не были заинтересованы. И связи между ними не было. И эти люди убийцами быть не могли – не те истории жизни.

– А если мы и сейчас ничего не узнаем?

– Значит, будет еще одно нераскрытое дело и много неприятностей у начальства.

Они уже сошли на берег, где стояли две машины. Юрий в окружении охраны нетерпеливо поглядывал на яхту.

– Где вы были? Расстояние от каюты до трапа можно преодолеть за пять минут. Гектор уже минут пятнадцать как примчался.

– Но я же не Гектор, – резонно возразила Катя, а потом сурово добавила: – И зря он так спешил – его место во второй машине. Я договорилась.

– Почему, он нам и здесь не помешал бы, – почти возмутился Юра.