После визита к герцогу граф Гленкирк не спеша возвращался в резиденцию шотландского посла, любуясь по дороге городом. Он задержался на главной рыночной площади, чтобы купить у цветочницы огромный букет пышных и ярких мимоз. Оттуда свернул на узкую кривую улочку, где находилась ювелирная лавка. Здесь ему приглянулось золотое ожерелье, инкрустированное бледно-зелеными перидотами. Оно как нельзя лучше подходило к новому платью из шелка цвета морской волны. Это была первая драгоценность, приобретенная Патриком для Розамунды. Он надеялся, что не ошибся в выборе и колье понравится любимой. К вечеру в городе стало довольно жарко, так что Патрик даже немного вспотел, пока поднимался на холм, где расположилась резиденция шотландского посла.

Лорд Макдафф радушно приветствовал его:

— Вы были во дворце? Идемте же, вы должны рассказать мне, о чем говорили с этим коварным лисом, нашим герцогом!

Граф жестом подозвал к себе служанку.

— Передай это леди Розамунде, — приказал он, передавая девушке букет мимоз. — Скажи, что я скоро буду.

Служанка улыбнулась, сделала реверанс и поспешила выполнить приказание графа.

— Герцог совсем не изменился, — начал Патрик свой рассказ, усаживаясь в кресло и принимая от посла небольшой серебряный кубок вина.

— Что вы ему сказали? — спросил лорд Макдафф.

— Ровно столько, сколько ему надо знать. Не забывайте, мы ставим его в весьма уязвимое положение, если учитывать то, что его соседями являются Италия и Франция. — Граф усмехнулся. — Если правда все-таки выплывет наружу, Себастьян ди Сан-Лоренцо вполне правдоподобно разыграет оскорбленную невинность или праведный гнев — в зависимости от того, что потребуется, милорд. Он будет защищать интересы Сан-Лоренцо всеми правдами и неправдами, и это его долг и его право. А если лорда Ховарда насторожит мое появление в этом городе, постарайтесь успокоить его историей о моей любви. Вы должны демонстрировать полную неосведомленность обо всем прочем.

— Вы верите в то, что нам удастся ослабить «Лигу», Патрик? — не удержался от вопроса посол.

— Нет, не верю, как не верит и сам король. Но он считает своим долгом сделать все, что в его силах. Даже если Венеция и Священная Римская империя будут непоколебимы в своем решении участвовать в «Священной лиге», мы сумеем разбудить в них определенные сомнения. Я постараюсь заронить семена недоверия в души тех, с кем мне предстоит встретиться. Это наверняка охладит их пыл и заставит относиться к Англии с большей осторожностью. Это самое большее, на что мы способны, Йен. Но мы обязаны это сделать. Генрих Тюдор еще не одержал полной победы.

— Вам до сих пор не известно, с кем именно предстоит встреча? — спросил лорд Макдафф.

— Нет. Но у меня есть подозрение, что художник из Венеции, прибывающий на днях в Сан-Лоренцо и пользующийся таким уважением у герцога, может быть одним из тех джентльменов, которых я жду. Он член семьи Лоредано, но и сам заслужил немалую славу как талантливый ученик обоих братьев Беллини. Никому не придет в голову заподозрить венецианского художника в политических интригах, — усмехнулся граф. — Но я не знаю наверняка. Придется ждать и смотреть, как он себя поведет. Себастьян настоял, чтобы мы с Розамундой явились на прием в честь прибывшего гостя. Он просто сгорает от любопытства и хочет ее увидеть. Как мне кажется, он все еще считает себя непревзойденным обольстителем.

— В последние годы он стал значительно скромнее по части любовных похождений, — заметил Макдафф с лукавой улыбкой. — С годами он сильно обрюзг и утратил былую ловкость, а встречи с разъяренными мужьями или папашами никогда не входили в его планы!

— Его сын, надо полагать, стал достойным преемником отца, — сухо заметил граф.

— Ни в коей мере! У лорда Рудольфе, конечно, есть любовница, но он держит это в тайне, — ответил посол.

— А мне казалось, что он во всем будет похож на отца, — в задумчивости проговорил Патрик. — Помнится, как-то я говорил об этом с дочерью. Рудольфо уже успел наплодить целую кучу детей.

— Ну да, и почти все, как назло, девчонки, — хмыкнул посол.

Граф допил вино и встал:

— Позвольте поблагодарить вас за гостеприимство, Йен Макдафф! Розамунда никогда не покидала пределов Англии, если не считать короткого пребывания при дворе. И здесь вы оказали ей очень теплый прием.

— Она милая женщина, Патрик, — с чувством произнес лорд Макдафф, — и безупречно воспитана, если верить Пьетро. А он, как вы помните, чрезвычайно ценит такие вещи. Слуги только рады, что в доме наконец-то появилась женщина, ведь я застарелый грубый холостяк.

— Я был бы не прочь остаться здесь до весны, — сказал Патрик.

— Буду только рад вашему обществу! — искренне обрадовался посол. — По-моему, если бы у меня была такая же прекрасная возлюбленная, я и сам был бы не прочь задержаться здесь до весны!

Патрик поспешил подняться на третий этаж. Там он нашел Розамунду, примерявшую новые платья. Он присел в уголке, чтобы посмотреть, как у них идет дело, и дружески кивнул Селестине.

— Я слышала, — сказала портниха, — что вас пригласили на прием в честь венецианца Патрицио. Это будет шикарный вечер, потому что герцог собирается пустить пыль в глаза художнику Лоредано. А уж про то, какие шикарные праздники и карнавалы устраивают в Венеции, известно всем. Нашему герцогу придется лезть из кожи вон, чтобы угодить такому избалованному гостю. — Селестина ехидно хмыкнула.

Патрик рассмеялся в ответ:

— Черт побери, и откуда тебе это известно? Я же едва успел выйти из дворца!

— Патрицио, это же Сан-Лоренцо! — Селестина выразительно закатила черные глаза, и граф отметил про себя, что отлично помнит эту гримасу. — Здесь все только и делают, что суют нос в чужие дела! Кстати, английскому послу не терпится тебя увидеть. Он хочет знать, с чего это к нам снова занесло бывшего шотландского посла, да еще в такое неспокойное время.

— Англичане всегда относятся к шотландцам с недоверием, — небрежно бросил граф. — Разве не так, любовь моя? — добавил он, обращаясь к Розамунде.

— Всегда, — в тон ему ответила Розамунда. — Понимаешь, Селестина, шотландцам вообще доверять опасно. А вырез на груди обязательно должен быть таким глубоким?

— Здесь так принято, мадам, — заявила Селестина.

— При шотландском дворе носят гораздо выше, — немного растерянно заметила Розамунда.

— При шотландском дворе гораздо холоднее, — резонно ответила портниха. — А здесь, на юге, нам только приятно, когда голую кожу охладит сквознячок в теплую зимнюю ночь! Разве я не права, милорд?

— По-моему, вырез как раз такой, какой надо, — согласился Патрик.

— По-твоему, это так и надо, чтобы герцог пялился на мою грудь? — невинным голоском уточнила Розамунда.

— Пусть пялится сколько угодно, — ответил граф. — Но не более того.

Женщины рассмеялись.

— Я немного переделаю вырез на вашем платье цвета морской волны, мадам, — сказала Селестина. — Вы наденете его на прием у герцога с тем подарком, что Патрицио купил для вас по дороге из дворца.

— Ты купил мне подарок? — удивилась Розамунда. — Я хотела сказать — что-то кроме цветов? Кстати, они чудесные, милорд. Как они называются? И где мой подарок?

— Цветы называются мимозы, а что касается подарка, то я не уверен, стоит ли с ним так спешить. Ты оказалась слишком жадной! — поддразнил Розамунду Патрик.

— Это можете решить только вы, милорд, но я очень не люблю, когда красивые драгоценные вещи лежат в сундуках без всякого толка! — проворковала она.

С чего ты взяла, что это драгоценность? — улыбаясь спросил граф.

— А разве нет? — искренне удивилась Розамунда. — Или ты купил для меня виллу и просто не смог принести ее сюда?

Селестина не выдержала и прыснула со смеху.

— Ты наконец-то нашел женщину себе под стать, Патрицио, и я очень рада, что мне довелось увидеть это своими глазами! Ну ладно! Я закончила. Мария! Сними с мадам платье, да будь осторожна! Эта ткань тоньше паутины! — Селестина собрала все свои принадлежности в корзинку. — Потерпите еще несколько дней, мадам, и у вас будет полный гардероб на эту зиму. — Она сделала реверанс и покинула комнату.

— Мы собираемся провести здесь всю зиму? — Розамунда вопросительно посмотрела на Патрика.

Он кивнул:

— Нам будет гораздо удобнее ехать поздней весной или ранним летом, любовь моя.

— Я не думала, что мы проторчим здесь так долго, — озабоченным тоном проговорила она.

— Твой дядя Эдмунд и твой кузен Том не дадут пропасть Фрайарсгейту в твое отсутствие, Розамунда, — сказал Патрик, ласково обнимая Розамунду за плечи.

— Я беспокоюсь не из-за Фрайарсгейта, а из-за девочек, — ответила она.

— По-твоему, Мейбл не сумеет за ними присмотреть?

— Конечно, сумеет, но это нехорошо, когда дочери так долго живут без матери, — заметила Розамунда. — Хотя меня тоже когда-то воспитала Мейбл. По крайней мере моим девочкам не придется выходить замуж по решению дяди Генри, как это было со мной.

— Да, я помню, ты говорила, что тебе никогда не давали подумать о себе. Долг перед другими был для тебя превыше всего. Я и сам жил так же и потому понимаю тебя. Но сейчас, на этот краткий промежуток времени, у нас есть возможность позабыть о долге и обязанностях. Нельзя упускать такой шанс насладиться жизнью.

— Но как ты сообщишь королю все, что ему нужно знать? — недоумевала Розамунда.

— Когда кости будут брошены, Макдафф отправит мое письмо с гонцом. А мы с тобой останемся здесь, чтобы наслаждаться южным солнцем, любимая, и сладкими винами Сан-Лоренцо!

— Это звучит так заманчиво! — призналась со вздохом Розамунда и подставила губы для поцелуя. — Итак, — сказала она, когда их губы разомкнулись, — где же мой подарок?

Патрик со смехом полез в карман своего дублета и вытащил оттуда плоскую кожаную коробочку.

— Вот, держи, лисичка! — И он протянул коробочку любимой.

Розамунда честно старалась побороть любопытство. И на секунду ей это удалось. Она бросила на коробочку сдержанный взгляд и провела пальцами по мягкой коже. Но в конце концов не выдержала: схватила ее и подняла крышку.

— Ох, Патрик, какое оно красивое! — восторженно произнесла она и осторожно вынула из выстланного бархатом гнездышка золотое ожерелье. — А что это за маленькие зеленые камешки? Я никогда не видела ничего подобного! — Отложив коробку в сторону, Розамунда принялась рассматривать украшение.

— Это перидоты, — объяснил Патрик. — По цвету они очень похожи на то платье, которое Селестина показала нам первым. В лавке у ювелира остался еще один крупный камень. Его можно было бы носить на лбу на ленте. Я собирался было купить и его тоже, но захотел убедиться, что тебе они понравятся.

— Патрик, ты так добр ко мне! — с чувством произнесла Розамунда.

— Тебе уже приходилось получать драгоценности в подарок от мужчин? — спросил граф.

— Да, — кивнула она и опустила глаза вниз, прикрыв их длинными ресницами.

— От кого? — тоном яростного ревнивца спросил граф.

— От моего кузена Тома, — рассмеялась Розамунда, решив, что не стоит его больше дразнить. — Том, как ты успел убедиться, весьма необычный джентльмен. У него настоящая слабость ко всяким красивым предметам, и он накупил немало чудесных драгоценностей. Когда мы были в Лондоне, многие из этих вещей он подарил мне, но ни одна из них не сравнится с этим ожерельем, милорд! — Розамунда привстала на цыпочки и поцеловала Патрика в губы. — Спасибо, милый!

— Значит ли это, что я могу купить камень на ленту? — уточнил он.

— Буду ли я выглядеть слишком жадной, если соглашусь? — в тон ему спросила Розамунда.

— Нет, — заверил он, с улыбкой посмотрев ей в глаза. — Он очень тебе подходит, и каждую минуту на приеме у герцога я буду сгорать от ревности ко всем мужчинам, потому что они не смогут оторвать от тебя глаз.

— Ох, Патрик, тебе вовсе ни к чему меня ревновать! Я люблю тебя так, как ни одна женщина не любила мужчину! — поспешила заверить графа Розамунда. — Я не имела понятия, что такое любовь, до встречи с тобой на балу в тронном зале в Стерлинге!

— Разве Логан Хепберн никогда не привлекал твое внимание? — продолжал допытываться Патрик.

— Да, он привлекал мое внимание, и не раз. Он молод, красив и очень привлекателен для женщин. Но я никогда его не любила, — отвечала Розамунда.

— У меня не укладывается в голове, как такое возможно, чтобы ты любила меня, а не его, — недоумевал граф. — Почему нам суждено было встретиться именно сейчас, на закате моих лет? И почему мы оба скованы по рукам и ногам долгом перед своими людьми и землей? Временами мне кажется, что я был бы не прочь убежать от этой ответственности куда угодно. Но конечно, я никогда этого не сделаю — и ты тоже.