Силвиу Абреу - Новая жертва

 — А ты уже забыл, как подло поступила твоя кухарка со мной? — парировала Изабелла.

 — Так ты мстила? И тем самым сломала жизнь моему сыну!

 — Это не твой сын!

 — Замолчи, дрянь!

 Изабелла была ошеломлена: из-за сопляка Жулиу, сына кухарки и зеленщика, Марселу обозвал ее дрянью! Этого нельзя спускать. Она не позволит никому унижать себя, даже Марселу!

 — Ты не смеешь так со мной разговаривать! — ухватив его за лацканы пиджака, властным тоном произнесла Изабелла.

 Ох, лучше бы она этого не делала, потому что ярость Марселу достигла своего апогея и самообладание покинуло его. Не помня себя, он набросился на Изабеллу с кулаками, и той пришлось спасаться бегством. Но и выбежав из каюты, она услышала у себя за спиной грозный топот Марселу. «Боже, мы одни на яхте. Он убьет меня!» — промелькнуло в ее сознании.

 Однако свежий морской воздух остудил пыл Марселу. В изнеможении он опустился на палубу и просидел там несколько часов. Вернувшись в каюту, обнаружил, что дверь заперта изнутри. Открыть ее Изабелла наотрез отказалась.

 — Клянусь, я больше пальцем тебя не трону, — пообещал Марселу, — но мы немедленно вернемся в Бразилию.

 — Что?! — от изумления у Изабеллы пропал страх, и она открыла дверь. — Я не ослышалась? В Бразилию?

 —Да. Я должен сейчас быть рядом со своим сыном. Я люблю Жулиу и не оставлю его в трудную минуту.

 — Ты выставишь себя идиотом, только и всего, — хмуро заметила Изабелла.

 — Нет. Тебе этого не понять. Мы возвращаемся.

 Жулиу чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. «Ну почему именно я оказался сыном Жуки!» — повторял он то и дело. Такая незавидная участь казалась ему верхом несправедливости. Прежде он ничего не имел против Жуки, но теперь возненавидел его. Особенно раздражали Жулиу попытки Жуки заговорить с ним как с сыном. Тогда он попросту грубил новоявленному папаше и уходил из дома куда глаза глядят.

 Ана очень переживала, глядя на мучения сына, однако помочь ему ничем не могла, так как он по-прежнему избегал ее или, если удавалось завести с ним разговор, обвинял мать во лжи.

 Другой болью Аны был Жука, тоже не желавший мириться с ее ложью.

 — Что же мне делать? — сокрушалась Ана. — Я с каждым днем все больше люблю Жуку, а он говорит, что его любовь ко мне кончилась в тот момент, когда он узнал об обмане.

 Китерия и Улисс утешали Ану, но не верили в ее любовь к Жуке, считая, что она по-прежнему любит Марселу, только не хочет в этом признаться даже себе самой.

 Тем не менее время шло, и Ана вынуждена была отвлекаться на другие житейские заботы. В частности, сюрприз ей преподнесла Карина, которая, познакомившись с Клаудиу, тоже возмечтала стать фотомоделью и согласилась у него сниматься. Ревнивый Тонику устроил по этому поводу скандал, да и Патрисия, познакомившая подругу со своим женихом, тоже испытала чувство ревности, когда увидела Карину на фотоснимках. Но если Клаудиу легко развеял подозрения Патрисии, то Карину и Тонику пришлось мирить всем вместе, включая Ану, тетю Нину и Жуку. В целом же Ана понемногу приходила в себя после недавних потрясений и, случалось, даже ощущала спокойствие и радость, когда все ее дети собирались дома за ужином.

 В один из таких спокойных вечеров к ним и нагрянул Марселу, причем не один: он буквально втащил за руку упиравшуюся Изабеллу. За столом возникла немая сцена.

 — Я пришел просить прощения у тебя, Ана, и у наших детей, — с порога заявил Марселу. — То, что сделала Изабелла, чудовищно!

 — А разве вы не были в Греции? — очнулась, наконец, Ана.

 — Мы вернулись, как только Изабелла мне все рассказала.

 Карина и Сандру тоже обрели дар речи и наперебой стали рассказывать отцу, что им довелось испытать во время того ужасного скандала.

 — Она разрушила мамину жизнь! — твердила Карина, стараясь перекричать Сандру.

 — И мою, — добавил Жулиу тихо, но Марселу его услышал и направился к нему, пытаясь обнять сына.

 — Я не хочу быть сыном Жуки, отец, не хочу! — промолвил Жулиу, едва сдерживая слезы.

 — А ты и не его сын вовсе, — взволнованно заговорил Марселу. — Ты мой сын, понял? Мой! Я тебя растил, воспитывал, покупал тебе игрушки, рассказывал сказки перед сном. Ты — мой родной ребенок, и я тебя очень люблю!

 Они обнялись и какое-то время стояли молча, припав друг к другу. Затем к ним подошли Карина и Сандру и тоже приникли к отцу.

 — Ах, как трогательно! — натужно расхохоталась Изабелла, демонстративно направляясь к выходу.

 — Нет, постой, — властным тоном произнес Марселу. — Ты не уйдешь, пока не попросишь прощения у Аны и Жулиу.

 — Никогда этого не будет! Никогда! — воскликнула Изабелла.

 — Нам не нужны ее извинения, — сказала Ана. — Мы рады, что ты по-прежнему любишь Жулиу.

 — Мы любим тебя, папа! — загалдели разом все дети, включая Жулиу. — Ты самый замечательный человек на свете.

 — Я тоже вас всех безумно люблю, — расплылся в счастливой улыбке Марселу. — А теперь рассказывайте, как вы тут жили без меня, что у вас нового...

 Изабелла, нервно передернув плечами, покинула помещение и около получаса прождала Марселу в машине.

 Возвращение новобрачных домой вызвало у семейства Феррету не меньшее изумление, чем появление их у Аны. Марселу с возмущением рассказал о проделке своей молодой жены, однако Филомена и Кармела не усмотрели в ее поведении большого криминала: «Девочку можно понять, она хотела отомстить обидчице». Адалберту на сей счет был другого мнения, но не стал высказывать его вслух. А Элизеу, незадолго до этого передавший Адалберту чек на круглую сумму, попросту дрожал от страха: ему казалось, что неожиданно явившийся Марселу тотчас же увидит, как на воре шапка горит, и схватит неудачливого махинатора за руку. Поэтому он за весь вечер не проронил ни слова.

 — Да перестань ты так трусить, — шепнул ему Адалберту, когда страсти в доме немного улеглись. — Марселу сейчас не до тебя.

 — Я надеюсь, ты как можно скорее купишь дом для Кармелы и вы оба уберетесь отсюда. — прошипел в ответ Элизеу.

 «Сначала я куплю пакет акций, принадлежавших ранее Диего!» — мысленно ответил ему Адалберту, удовлетворенно хмыкнув.

 Роман Сиднея и Карлы, с каждым днем становившийся все более бурным, не мог укрыться от взора Розанжелы, тем более теперь, когда она жила в доме Сиднея и могла наблюдать его поздние, за полночь, возвращения, которые он объяснял то экстренными совещаниями в банке, то непредвиденными встречами с друзьями. Розанжела видела, как трудно Сиднею лгать, и потому далеко не всегда требовала от него объяснений, питая слабую надежду на то, что он сам вскоре образумится и их отношения войдут в прежнее русло.

 Однако наступил день, когда бесперспективность такой надежды стала очевидной.

 — Мне надо куда-то переехать, — сказала она однажды Джеферсону. — Я раздражаю Сиднея своим присутствием. Не стоит доводить ситуацию до полной вражды между нами.

 Джеферсон понимал ее состояние, но ему было даже странно представить, что, вернувшись домой, он не увидит там Розанжелу. Попытки вразумить брата не приносили успеха: Сидней уходил от прямых ответов, всякий раз используя беспроигрышный прием — утверждая, что Джеферсон сам влюблен в Розанжелу. Джеферсон в таких случаях неизменно умолкал, потому что и впрямь испытывал к Розанжеле весьма нежное чувство, которому он не мог найти названия, но был уверен, что это не та любовь, на какую намекал Сидней.

 — Я очень люблю Сиднея, — продолжала между тем Розанжела, — но его пренебрежение ко мне становится уже невыносимым.

 Как ни горько было Джеферсону, он все же пересилил себя и посоветовал ей вновь поселиться у Китерии.

 — Нет! Нет! Только не у Китерии! — испуганно воскликнула Розанжела. — Туда я не смогу вернуться.

 Удивленный такой реакцией, Джеферсон, естественно, спросил почему. Неужели добродушная с виду Китерия на деле оказалась монстром?

 — Что ты! Китерия — замечательный человек, — вынуждена была пуститься в объяснения Розанжела. — Причина в другом... Это было ужасно...

 Она умолкла, но Джеферсон уговорил ее открыться, не держать в себе еще одно тяжелое переживание.

 — Пожалуй, я и в самом деле должна это кому-то рассказать, — решилась наконец Розанжела, — а то могу сойти с ума. Только поклянись, что не скажешь никому, даже Сандру.

 И она поведала Джеферсону обо всем, что ей довелось испытать, когда она увидела Ивети, самостоятельно передвигавшуюся по дому.

 — Не может быть! — воскликнул потрясенный Джеферсон. — Старуха же была прикована к инвалидному креслу!

 Нет, все было иначе: на жизнь доны Ивети покушались, она получила серьезную травму. Потом поправилась, но решила притвориться парализованной...

 — Зачем?! — нетерпеливо спросил Джеферсон.

 — Понимаешь, она была приговорена. Да, она сама мне это сказала!.. Если бы я тогда не испугалась и не побежала за доной Аной, трагедии могло бы не быть. Я чувствую себя виноватой в смерти доны Ивети. Ее убили в мое отсутствие...

 — Значит, она и не падала вовсе?!

 — Врач сказал, что упала и ударилась головой. Но я этому не верю. Она твердо держалась на ногах, я это сама видела. Перед тем как она открылась мне, ее кто-то сильно напугал. Бедняжка чувствовала близкую смерть... Теперь ты понимаешь, почему мне следует молчать? Если убийца узнает, что дона Ивети успела мне что-то рассказать перед смертью, то следующей жертвой стану я.

 Страх за жизнь Розанжелы заставил Джеферсона в тот же день поговорить и с чересчур беспечной Иреной, занимавшейся своим расследованием и трубившей об этом всем подряд.

 — До меня лишь недавно дошло, насколько опасно становиться поперек дороги убийцам, — признался он.

 — Что случилось? Тебе кто-то угрожал? — сразу же вцепилась в него Ирена.

 — Нет, меня, слава богу, никто не трогал...

 — Но ты определенно что-то скрываешь!

 — Тебе показалось. Просто я как друг хотел уберечь тебя от возможной опасности. Оставь ты эту затею, предоставь полиции расследовать убийство!

 — Полиция сделала все, чтобы закрыть дело. Правда, один детектив вроде бы включился в расследование, но у него свои, весьма консервативные методы. Представляешь, Диего сказал мне, что этот Олаву подозревает в убийстве моего отца и Франчески Росси — кого бы ты думал? — Изабеллу и Марселу. Честно говоря, мне такая версия не приходила в голову, хотя должна была прийти, потому что лежит на поверхности. Марселу в те дни был в Италии вместе с Аной, и у него твердое алиби. Но это не значит, что он не мог заказать убийство.

 — Ирена, я больше не могу слышать об убийствах! — пришел в отчаяние Джеферсон. — Оставь это дело. Забудь о нем. Ведь на тебя уже покушались, тебя предупреждали! Они не остановятся на полпути, Ирена!

 Элена прилагала немало сил, чтобы воздействовать на Олаву, но с каждым днем все больше сомневалась в своих возможностях. Ее не покидало ощущение, что Олаву ведет двойную игру, и вскоре ей пришлось в этом убедиться: несмотря на обещания оставить ее детей в покое, не травмировать их расспросами об отце, Олаву все же попытался допросить Лукаса, специально подкараулив того на спортплощадке. Лукас отреагировал на появление Олаву крайне болезненно — стал кричать, ругаться. Когда же Олаву взял его за рукав, надеясь втолковать парню, что это всего лишь неофициальная беседа, Лукас и вовсе впал в истерику:

 — Не смей ко мне прикасаться! Сгинь отсюда!

 Сандру, Жулиу и другие ребята бросились на помощь Лукасу, потребовав у полицейского ордер на задержание их товарища. Олаву предъявить им было нечего, и он вынужден был ретироваться.

 Тем не менее этот скандал сразу же стал известен Элене. Лукас сам прибежал домой с криками: «Ненавижу! Этот твой следователь приставал ко мне при всех, тащил меня в полицию! Ненавижу!» Затем сел на мотоцикл и умчался в неизвестном направлении. Элена очень испугалась за сына — в таком возбужденном состоянии он мог вновь прибегнуть к наркотикам.

 Лукас же помчался к Яре, ставшей в последнее время единственным человеком, способным дать ему покой и утешение.

 Однако там ему пришлось выдержать натиск со стороны ее родственников, которые силой пытались увести девочку в дом.

 — Я люблю Яру! Ничего дурного я ей не сделаю, — пытался втолковать им Лукас, но Витинью, Нина и Тонику окружили его плотным кольцом, пытаясь отсечь от него Яру.

 — Вы не имеете права так со мной обращаться! — тоже проявила характер та и, вскочив на мотоцикл, скомандовала: — Едем отсюда, Лукас!

 Обескураженные родственники вынуждены были расступиться, а когда домой пришел Жука и узнал о случившемся, сразу же направился к Элене. Дочери и Лукаса он там, правда, не нашел, но его визит положил начало примирению с Эленой, которая простила Жуку и призналась, что все это время очень по нему тосковала. Они договорились о новой встрече, и Жука почувствовал себя почти счастливым, даже тревоги о дочери отступили на второй план. Впрочем, благодушествовать ему пришлось недолго, так как, едва выйдя от Элены, он натолкнулся на Лукаса.