Жюльетта Бенцони - Новобрачная

– Прежде всего, ответьте на мой вопрос, – настаивала Мелани.

– И выпейте чашечку кофе! Кстати, нам всем не мешает его выпить, – вступила в разговор Виктория. – В любом случае, до ближайшего поезда на Париж остается несколько часов!

– Но почему нельзя отправить ему в Париж телеграмму? Ведь там у него есть квартира! Надо вызвать его телеграфом сюда, – не унималась Мелани.

– Он не вернется. Я смогу объяснить ему все только при встрече, – подумав, ответил Пьер.

Некоторое время они молчали. Пьер нервно барабанил пальцами по столу, не глядя на Мелани. И тут она опять взорвалась:

– Умоляю вас! Объясните, что происходит? Я люблю его, если с ним что-то случится… из-за меня… я просто не вынесу!

Но Пьер Бо молчал, опустив глаза и придав лицу непроницаемое выражение. Тогда заговорила Виктория.

– Месье Антуан не велит распространяться об этом, но по правде сказать, он уже давно ведет… двойную жизнь. Я знаю, что вы его любите. Так вот, быть может, он и его друзья вам помогут?..

– Его друзья… двойная жизнь… говорите же, что происходит! – закричала Мелани с отчаянием.

И тут Пьер Бо заговорил. И Мелани узнала, что под невинным прикрытием живописца Антуан Лоран уже давно служит Франции в качестве разведчика. Время от времени он выполняет различные поручения, зачастую используя для этого свои поездки на этюды.

Так, прошлой зимой он сумел добыть крайне важный документ, от получения которого во многом зависела судьба франко-русского союза. При этом Антуан был ранен, а тот, у которого он этот документ выкрал, известный террорист, агент царской охранки и германской разведки Азеф – предполагалось, что убит.

– Только на самом деле он не был убит, – продолжал Пьер Бо. – Всего неделю назад он выехал Средиземноморским экспрессом из Ниццы в Париж в обществе своей любовницы. Я сам узнал его. И едет он в Париж именно для того, чтобы расквитаться с человеком, вставшим на его пути и едва его не убившим.

– Тогда почему вы не предупредили Антуана?

– В этом не было никакой срочности, как раз наоборот. Для Антуана Азеф – личный враг и он мог презреть дисциплину и самостоятельно отправиться на встречу с ним, узнав, что тот жив и находится в Париже. Я предупредил руководство и мы решили, что Антуана лучше держать в неведении.

– Руководство?

– Да, причем на самом высоком уровне! Но прочитав статью, я испугался не на шутку. Я сразу понял, как Антуан станет действовать. И вот я здесь, но… опоздал! Все, что мне остается – попробовать найти его в Париже, пока еще не поздно… А теперь благодарю вас за угощение, мне пора ехать!

– Подождите несколько минут, я еду с вами, – решительно заявила Мелани.

– Что за вздор! Не смейте этого делать, – взорвалась Виктория. – Месье Антуан…

– По моей вине жизнь Антуана в опасности, – оборвала ее Мелани. – И мне пора самой вмешаться в это дело. Иначе месье Бо вряд ли уговорит его вернуться. Вы… сможете заплатить за мой билет на поезде? Я верну вам деньги, как только мы приедем в Париж.

– Может быть, вы хотите предупредить о своем приезде семью?

– Нет! Предупредим одного дядюшку! На него я могу положиться. И боже мой, какое облегчение он испытает, узнав, что я жива.

С этими словами Мелани побежала наверх собирать свой багаж.

Поезд, в котором приехала Мелани, совсем не был похож на Средиземноморский экспресс. Это был обычный пассажирский, где в вагонах первого класса можно было относительно удобно провести ночь. Однако она спала и чувствовала себя гораздо лучше, чем в спальном вагоне-люксе, где даже не раскрыла постель. Единственное, что ей мешало, это костюм, сшитый для свадебного путешествия, и этот ужасный корсет. Она приспособила на шляпку светло-коричневую плотную вуаль, которая скрывала ее волосы и лицо. В купе ехала еще одна пожилая пара, но, видя, что девушка ищет уединения, они даже не заговорили с ней. К тому же они должны были выйти в Лионе.

Пьер Бо ехал в том же поезде, но, усадив Мелани в купе, он попрощался и сказал, что поможет ей по прибытии, если Оливье Дербле не получил или не понял ее телеграмму. Сам же он нашел место в другом вагоне.

Мелани почувствовала себя не очень уверенно, когда в девять часов утра поезд прибыл на парижский вокзал. На платформе было много народа, и Мелани со своим багажом слегка растерялась. Но вскоре подошел носильщик, и, оглянувшись, она увидела Пьера, который разговаривал с железнодорожным служащим в форменной фуражке, не спуская с нее глаз. Она улыбнулась и сделала знак рукой, отправляясь вслед за носильщиком. Она шла, вглядываясь в лица людей, и волнение охватило ее: а вдруг Дербле не получил телеграмму? Или его нет в городе? Или телеграмму принесли с опозданием? Что она будет делать? Одно было несомненно: она ни за что на свете не поедет к матери.

И вдруг Мелани увидела его. Дербле стоял у входа на платформу, держа руки в карманах длинного серого пальто из английского драпа. Воротник был поднят. Нахмурившись, он вглядывался в толпу, выброшенную прибывшим поездом, ища знакомый силуэт. Обычно такой сдержанный и холодный, сейчас он казался взволнованным. Мелани бросилась к нему.

– Слава Богу, вы пришли! Вы не представляете, как я рада…

Он почти грубо схватил ее за плечи, вглядываясь в лицо, скрытое вуалью:

– Это действительно вы? Телеграмма чуть не свела меня с ума, потому что вы единственная Мелани, которую я знаю. А говорили, что вас нет в живых…

Вместо ответа она приподняла вуаль, чтобы он увидел лицо. Он облегченно вздохнул, а руки его бессильно упали с ее плеч.

– Я ничего не понимаю в этой истории! Но слава Богу, что вы догадалась обратиться ко мне!

Этот флегматичный обычно деловой человек был странно взволнован. Мелани верила в его честность и точность, но никогда не думала, что он столь эмоционален.

– Мне стыдно признаться вам, что я ничуть не доверяю своей матери, – сказала она, поправляя шляпку. – И я не знаю, где сейчас дядя. Но я вспомнила, что вы сказали тогда на этом же вокзале: я могу приехать и жить в особняке дедушки…

– Я заехал туда, чтобы предупредить Сомса, – сказал он все еще с некоторым сомнением. – Дом ждет вас, и я вас сейчас туда отвезу. У вас есть багаж?

– У меня лишь то, что я брала с собой в экспресс.

– У вас скоро будет все необходимое. Не забывайте, что вы богаты…

Он подвел девушку к двухместной карете, стоявшей во дворе вокзала, и она облегченно вздохнула, оказавшись на мягких подушках этого элегантного экипажа, пахнущего лавандой и английским табаком. В этот последний день апреля было холодно. Шел мелкий холодный дождь, и Париж казался еще более серым. Мелани чувствовала промозглый холод, пронявший ее до костей. Ей казалось, что Шато-сен-Совер, его солнце, цветы, и особенно теплота его обитателей были теперь так же далеки, как Китай.

Оливье Дербле заботливо усадил ее и накрыл ноги пледом.

– У нас уже неделю стоит ужасная погода, как будто зима решила вернуться… Я сгораю от нетерпения спросить вас кое о чем, но вы, наверное, устали.

– Не очень, я довольно хорошо спала. Но очень хочу есть!

Дербле улыбнулся, услышав такое заявление, которое в глазах любой дамы из света считалось бы вульгарным. Хотеть есть, это, по их мнению, что-то вроде болезни, относящейся лишь к низшим слоям общества, и говорить об этом считалось неприличным.

– Это мы сейчас уладим. И поскольку соловья баснями не кормят, то давайте просто смотреть на Париж.

К удивлению Мелани, несмотря на плохую погоду, город выглядел праздничным. Всюду висели французские и английские флаги, украшавшие общественные здания, а вдоль улиц трепетали на ветру длинные трехцветные вымпелы. Трамваи и омнибусы были украшены французскими и британскими флажками, а воздух пах лондонскими туманами.

– Отчего все эти флаги? – спросила Мелани. – Ведь сегодня не 14 июля?

– Завтра с официальным визитом в страну прибывает король Англии, а поскольку французы обожали его, пока он был принцем Уэльским, а теперь видят в нем монарха коварного Альбиона, которому не могут простить их поражение в Фашоде[3], то правительство надеется с помощью всей этой мишуры подогреть их энтузиазм. Вот вы увидите Елисейские поля! Кругом – синие, белые и красные цвета. Да где же вы были, что совсем ни о чем не знаете? – не смог он удержаться от вопроса.

Это заставило Мелани улыбнуться.

– В раю… или почти! В одном замке в Провансе. Но успокойтесь. Как только я утолю голод, я расскажу вам все. «Или почти», – подумала она про себя, решив не упоминать о своих близких отношениях с Антуаном.

Когда Мелани появилась на пороге огромного вестибюля, типично английская сдержанность старого Сомса растаяла, как снег на солнце. Он разрыдался.

– Так это правда? – воскликнул он. – Вы живы, мадемуазель Мелани? Зачем же было заставлять нас поверить в вашу… О! Я просто не могу произнести это слово!

– Ну так и не произносите его, Сомс, – ответил Дербле. – Она жива, и это главное. К тому же, очень голодна!

– Я уже все приготовил в зимнем саду.

Еще через минуту, не забыв пригласить к столу Оливье Дербле, Меланж поглощала чашку за чашкой взбитый шоколад со сливками, густой и жирный, макая в него по-плебейски рогалики, самые хрустящие и самые воздушные, какие ей когда-либо приходилось есть. Эти вкусности были делом рук Эрнестины – мадам Дюрюи, как ее стали называть с тех пор, как она стала экономкой в доме. Ибо, несмотря на все уговоры Оливье, невозможно было удержать шеф-повара, которому дед придавал столь большое значение. Этот подлинный артист своего дела заявил, что не может оставаться без дела возле своих погашенных плит. «Если я не работаю, я гибну», заявил он, снимая свой колпак и фартук. И отправился в Брюссель, где ему предложили эти атрибуты во дворце Лекэн. Его примеру последовали некоторые другие служащие из дома, в основном из молодых, но верность тех, кто остался, была безгранична, и Дербле не стоило труда взять с них слово, что они никому ничего не скажут о столь чудесном возвращении Мелани.

– Позволю себе заметить, – заявил Сомс от имени оставшихся слуг, – мы решили сразу же уйти, если маркизу де Варенну пришло бы в голову поселиться здесь. Его репутация среди живущих в доме оставляет желать лучшего…

И он отправился к себе. Мелани тем временем закончила свой завтрак, позволила Оливье закурить сигарету и уселась, свернувшись калачиком, в плетеное кресло на подушках, украшенных цветами. И начала свой рассказ о свадебном путешествии.

Дербле слушал ее, не прерывая и не высказывая никаких признаков волнения. Он сидел в теин гигантских листьев аспидистры, и лицо его было холодно и неподвижно, а глаза полуприкрыты. Казалось, он старался сделать так, чтобы собеседница забыла о его существования, и Мелани была ему очень признательна, так как это позволяло ей говорить более свободно.

– По всей видимости, господин Лоран спас мне жизнь, – заключила она, – и если бы я случайно не узнала, что возвратившись в Париж он подвергается опасности, помогая мне, я, может быть, никогда бы не приехала.

– Позволив преступнику получить наследство, на которое он не имеет никакого права? И не думая об опасности, которая грозит вашему дядюшке? О, мадам, я не узнаю внучку вашего дедушки.

В его голосе, кроме гнева, слышались какие-то другие нотки, но Мелани не могла понять, что бы это могло быть.

– Как бы вы могли меня узнать? – грустно спросила она. – Мы совершенно чужие люди. И вы не можете понять, что пережила я в этом доме, где чувствовала себя у себя и могла быть самой собой… Не думайте, что я пытаюсь защищаться, – добавила она, увидев, что он собирается ее перебить. – Я прощу вас иметь в виду только одно: после смерти отца единственный, кто заботился о моем благополучии, был дедушка. К сожалению, мы встретились с ним слишком поздно, и до последнего морского путешествия он оставался для меня неким стареющим Людовиком XIV, которого я по определенным дням должна была навещать.

– Я думал, вы любили его?

– Я полюбила его, когда открыла его… позже – слишком поздно! А теперь… я должна оставить вас, чтобы немного привести себя в порядок и… – Ну конечно же. Мадам Дюрюи должна была уже приготовить для вас комнату вашей бабушки…

Он вышел наконец из своего зеленого укрытия и протянул ей руку.

– Простите меня, если я чем-нибудь вас обидел. Прошу считать мою въедливость проявлением… преданности. Кроме того, признаюсь, я всегда презирал маркиза де Варенна…

В этот момент появилась домоправительница и объявила, что ванна готова. Дербле обратился к ней:

– Будьте столь любезны и снимите мерку с нашего милого привидения. И размеры всего прочего.

– Я как раз хотела вам сказать об этом, господин Оливье. У нашей молодой особы почти нечего надеть, кроме ее драгоценностей…