– Если нужны другие доказательства, – сказала мадам Дюрюи, стоя на площадке лестницы и открывая шкатулку с драгоценностями, а Сомс нес на руке платья Мелани, – то вот драгоценности, мадемуазель Мелани… и обручальное кольцо, которое вы отказываетесь носить.

– А вот и костюм, – проговорил Сомс, – который вы надели для свадебного путешествия и в котором вернулись сюда. Я не представляю себе, как бы эти предметы оказались здесь, если бы вы не были вами?

Он бросил одежду на стул, а сам устремился к двери, где появился новый персонаж. А в это время Мелани взяла из коробочки, выстланной черным бархатом, толстое обручальное кольцо, которое было выковано по ее мерке, а ее мать склонилась над драгоценностями, потом взяла бежевый костюм дочери, отделанный мехом скунса… Затем бессильно опустилась на приготовленный для нее стул:

– Ничего не понимаю!.. Я больше ничего не понимаю! – зарыдала она. – Так, значит, это ты, Мелани?.. Но что за сумасшедшая история!

Молодая женщина подошла к ней, но Альбина не выказала ни малейшего желания обнять ее. Пусть ее поставили перед неопровержимыми доказательствами, столь чудесное воскрешение не пробудило в ее душе ни малейшего отклика.

– Я рада, – грустно сказала Мелани, – что вы согласились наконец меня признать.

– Но ведь это было трудно! Ты так изменилась!.. Такая элегантная! Где же тебе удалось приобрести все эти туалеты?..

Ее постепенно меняющийся тон поставил Мелани перед удручающей очевидностью: эта женщина была матерью лишь по названию, потому что ее первой реакцией была мелкая зависть: ей очень хотелось такое платье, которое было на дочери.

– Господин комиссар Ланжевэн, – счел нужным объявить Сомс всем этим людям, которых раздирали самые разные чувства.

Казалось, никто не обратил внимания на это объявление, за исключением Оливье и маркиза, к которому и направился полицейский:– Я только что узнал о вашем возвращении, господин де Варенн, – сухо проговорил он, – и хотел бы сразу же задать вам несколько вопросов.

– Да? Каких?

– Мне кажется, присутствие здесь молодой женщины, тело которой стараются отыскать итальянские полицейские, делает вполне резонными мои вопросы. Но мы так и должны оставаться в этом вестибюле?

– Не сердитесь на меня, комиссар, за такие неудобства, – сказала Мелани, – но я не желаю, чтобы господин де Варенн заходил в мой дом. Но я совсем не против, если вы, наоборот, пригласите его в свой кабинет. Я вижу даже, что вы об этом подумали, – добавила она, указывая на двух полицейских, которые расхаживали по двору возле экипажа комиссара.

– Не стесняйтесь! Арестуйте меня, пока я здесь!..

– У меня нет более горячего желания, кроме того, чтобы больше никогда не видеть вас…

– Вам придется долго ждать такого счастья, ибо вы – моя жена и, хотите вы этого или не хотите, вы ею останетесь…

– Как? Вы признали меня?

– Насильно… и подумайте сами, у меня есть смягчающие обстоятельства: такая трансформация… за два месяца. Это похоже на чудо.

– Что кажется мне чудом, – прервал его Ланжевэн, – так это то, что вы говорите о женщине, которая, как вы клялись, утонула. А итальянская полиция…

– Я передам мои извинения итальянской полиции, которую я, признаюсь, намеренно ввел в заблуждение, но что не сделает обманутый муж, чтобы спасти свою честь?

– Обманутый муж? – вскричала Мелани. – Что вы там еще придумали?

– Пожалуйста, мадам, – сказал комиссар, – позвольте мне задавать вопросы! И прежде всего, кто та несчастная, тело которой до сих пор ищут?

– Я сказал уже, что принесу свои извинения, но при условии, что все останется в тайне. Никакая женщина не утонула. Та, что согласилась сыграть роль маркизы де Варенн, в добром здравии, во всяком случае, я надеюсь на это. В ту ночь я высадил ее в том месте на берегу, о котором мы заранее уговорились.

– А… для чего была устроена вся эта комедия?

– Повторяю: чтобы спасти мою честь. Разве мог я допустить, чтобы все узнали, что моя супруга в первую же брачную ночь убежала с любовником?

Мелани с криком готова была броситься на него, выпустив коготки. Она была в такой ярости, что Сомсу и Дербле с трудом удалось ее остановить:

– Лжец! – кричала она, – грязный лжец! Бы – негодяй и если не стали убийцей, то только потому, что мне удалось убежать от вас… Только что вы пытались не признать меня, а теперь выдумываете новую историю? Какой же вы мерзавец!

– Прошу вас, мадам, успокойтесь! – проговорил комиссар.

– Я уже выслушал вас, и ваши доводы показались мне гораздо более убедительными, чем эти заявления. Итак, месье, убедившись, что ваша жена сбежала из поезда, вы тотчас решили позвать на помощь вашу подругу… Кстати, как ее имя?

– Я вам не назову ее, так как я не хочу платить черной неблагодарностью за ту помощь, которую она мне оказала, и не хочу, чтобы ее допрашивали.

– И все-таки придется вызвать ее однажды!

– Это маловероятно. Ее нет во Франции…

– Ну что ж. Оставим это пока. То, что вы сказали проводнику спального вагона, который сообщил об исчезновении вашей супруги, и то, что вы говорите сейчас, разные вещи. Тогда речь совсем не шла о любовнике, вы говорили о безумии вашей супруги, как мне кажется?

– На мой взгляд, это одно и то же. Эта несчастная находилась под влиянием некоего мужчины, который свел ее с ума, и мне не хотелось, чтобы ее преследовали. Видите ли, я был уверен, что рано или поздно она убежит к нему, и я не хотел, чтобы моя женитьба выглядела фарсом.

– Вот поэтому вы и решили провести первую брачную ночь не со своей супругой, а с мадемуазель Лолитой Фернандес из Фоли-Бержер?

– Вы хотите упрекнуть меня в неделикатности?

– Неделикатности? Ну и слова вы выбираете!

– Мне кажется, он не понимает, о чем он говорит! – сказал Дербле, но Франсис сделал вид, что не слышал его, и просто пожал плечами.

– Первая брачная ночь в спальном вагоне… особенно для столь молодой женщины, уже измученной брачной церемонией… К тому же я вовсе не провел ночь с Лолитой, я просто зашел к ней выпить бокал шампанского, когда моя жена легла спать. Она сама сказала, что очень устала.

– Но вы все-таки спали не в своей постели, поскольку ваша осталась неразобранной…

– И ее тоже. А теперь, комиссар, мне бы хотелось, чтобы вы сказали, где была все это время мадам де Варенн. Она ведь появилась здесь совсем недавно?

– Я приехала тридцатого апреля, – сказала Мелани, которая наконец с трудом успокоилась.

Та ложь, которую придумывал Франсис одну за другой, действовала на нее гипнотически.

– Правда? А… где же вы «бродили» в течение этих двух месяцев?

– Я не «бродила», как вы выразились. Я была у друзей, как вы объяснили проводнику. Вспомните!

– Не думаете же вы, что я буду объяснять каждому, что моя супруга сбежала с любовником?

– Я не вижу в служащем спального вагона «каждого», господин маркиз, – прервал его Ланжевэн, которому явно было не по душе такое отношение Франсиса.

– И у меня нет любовника! – добавила женщина.

Вот тогда Франсис развернулся вовсю, продемонстрировав весь свой злой гений, рискуя поставить все на карту.

– Недостаточно просто сказать об этом, дорогая. Надо это доказать…

– Не понимаю, как?

– Да очень просто. Я женился на чистой молодой девушке, по крайней мере, я мог на это надеяться. Тогда давайте пройдем медицинский осмотр. Если вы все еще девственница, то имеете право на мои извинения.

Пожалуй, впервые в жизни Оливье Дербле потерял над собой контроль. Его кулак, как катапульта, ударил Варенна по подбородку, и тот упал у подножия лестницы, куда ему было не разрешено подняться.

– Не стоило делать этого, – заметил Ланжевэн.

– Простите меня, комиссар, ко я не мог сдержаться. Сделать такое низкое предложение! Остается только испытать ее огнем?..

– Вы ответите мне за это, мой господинчик, – прорычал Франсис после того как Сомс поднял его и стал вытирать тонкую струйку крови в углу рта.

Дербле, презрительно скривив губы, ответил:

– Где и когда угодно…

– Господа, господа! – вмешался комиссар, – прошу вас перестать ссориться, иначе я буду вынужден арестовать вас обоих. Дуэли запрещены.

– Этот тип осмелился ударить меня. Вы думаете, я прощу ему это?

– В данную минуту, несомненно, ибо вы должны…

287оказать мне честь и проводить меня. Так просто от полиции не отделаешься, и я хотел бы задать вам еще несколько вопросов.

– Почему бы не сделать это здесь же?

– Мне хочется избавить от этого молодую даму. Надеюсь, вы не собираетесь здесь остаться, раз вы нежелательны?

– Конечно, собираюсь. Ничто не мешает мне поселиться здесь со «своей» супругой, поскольку ока соблаговолила вернуться. Думаю, я соглашусь простить ее.

– Только не я! – сказала Мелани. – Завтра же я подаю заявление о разводе. Убирайтесь отсюда, маркиз, нам больше не о чем говорить!

– От меня так не отделаетесь и…

– И я вас забираю с собой! – прервал его Ланжевэн. – Не заставляйте меня применять силу. Полиция уходит. Можете обратиться к своим адвокатам! Дамы и господа…

Франсис едва сдерживал себя, но вынужден был подчиниться. Как только они вышли, Альбина просто взорвалась и вылила на свою дочь всю желчь, которая скопилась в ней за время ссоры, обвиняя ее в том, что она поставила Франсиса в «ужасное» положение своей «непоследовательностью» и своим «непристойным поведением». Терпение Мелани лопнуло:

– Я была вправе надеяться на то, что вы хоть чуть-чуть обрадуетесь, что я осталась жива, но вы думаете и заботитесь только об этом человеке, к которому проявляете чрезмерные чувства…

– Какая ты дерзкая! И это в то время как я из сил выбиваюсь, чтобы сохранить твою репутацию, о которой ты совсем не заботишься! Развод! Да ты с ума сошла! Ты хочешь поставить себя вне общества?

– Какого общества? Если вашего, то мне там нечего делать!

– Но я все еще твоя мать, и ты обязана меня слушаться. Для начала: пойди оденься. Я увожу тебя домой!

Мелани выпрямилась и сильнее сжала складки своей кашмирской шали.

– Нет. Мой дом здесь, и я здесь останусь.

– Здесь? Что за чушь!

Оливье Дербле счел нужным наконец вмешаться. Он это сделал спокойно, но твердо, что произвело впечатление на мадам Депре-Мартель:

– Это не чушь, мадам, а истинная правда. По распоряжению, сделанному вашим свекром, этот дом принадлежит мадемуазель Мелани по праву наследования, и в случае исчезновения владельца, при недоказанности смерти – а мы как раз имеем дело с таким случаем – она может распоряжаться им как захочет и жить здесь, если таково будет ее желание.

– Благодарю вас, господин Дербле. Теперь, будьте так добры, проводите мою мать к ее экипажу. Мне кажется, ей пора отдохнуть, во всяком случае, я считаю, что нам больше не о чем говорить!

И снова Альбина выплеснула на свою дочь поток слов, обвиняя ее в неблагодарности и недостойном поведении, потом, высокомерно отказавшись от помощи Оливье, вышла, как оскорбленная королева, взмахнув складками своего черного платья.

– Вот уж она обрадуется, – прошептала Мелани с горечью в голосе, – теперь она снимет свой траур и начнет выезжать…

Дербле нежно взял ледяную руку девушки и поцеловал ее, прежде чем передать ее в руки мадам Дюрюи.

– Постарайтесь не держать в себе горе, – посоветовал он. – Вас очень ранило отношение вашей матери, хоть вы и не показываете этого, но вам надо набраться сил. – Вы думаете, они мне потребуются?

– Да, и борьба может быть очень жестокой: Варенн так просто не откажется от вашего состояния; вам придется защищаться. Завтра же я приведу к вам поверенного и адвоката, которые нам будут необходимы… если вы не отказались от мысли о разводе?

– И вы еще спрашиваете!

– Встреча с этим человеком взволновала вас… но я думаю, что вы прежде всего хотите освободиться от этих позорных оков. Вы можете рассчитывать на мою помощь, но теперь надо быть очень осторожной: этот человек способен на все, особенно если ему грозит разорение…

Мелани медленно поднималась в сопровождении мадам Дюрюи в свою комнату. Внезапно она остановилась и сказала:

– А вам не придется из-за меня с ним драться?

Дербле пожал плечами, потом надел пальто, которое подал ему Сомс:

– Кто знает? Во всяком случае, не беспокойтесь: я владею шпагой так же хорошо, как и пистолетом, и может быть, сделаю вас молодой вдовой.

– Я этого не требую от вас. Я просто хочу обрести свою свободу, даже если светское общество отвернется от меня. Оно окажет мне большую услугу, если забудет обо мне.

– Нет, и я не верю вашим словам. Вы слишком молоды для того, чтобы отказаться от блеска общества. В тот вечер в Опере вы были счастливы, потому что были красивы и все любовались вами… и я первый. И вас заставило убежать внимание короля.