Жюльетта Бенцони - Новобрачная

– Куда мы направляемся?

– Если ты хорошо учила географию, тебе будет ясно. Мы взяли курс на Плимут. Оттуда мы пройдем вдоль всего Корнуоллского побережья, а затем войдем в воды Атлантического океана и дойдем до Тинтагеля. Я тебе покажу этот замок, овеянный легендами, которые сильно будоражили мое юношеское воображение. Затем мы повернем обратно и возвратимся. Если у нас будет время, я тебе покажу Ирландию, но сезон на исходе, и мы можем себе позволить лишь небольшое путешествие. – Для меня это большое удовольствие. Я никогда нигде не была, кроме Динара, да и то на поезде.

– Ладно, – сказал с радостью в голосе дед, – если ты хорошо перенесешь море, я тебя возьму с собой и в другие плавания. На следующий год мы сможем поехать в Соединенные Штаты и Канаду, если ты захочешь.

Если бы не болела нога, Мелани стала бы танцевать от радости и от облегчения. Если дед говорил о путешествии с ней в Америку в следующем году, значит, он не собирался выдавать ее замуж так рано, как сказал об этом Розе. И она с успокоенным сердцем посмотрела на Динарскую бухту, которая стала исчезать за шелковой гладью вод.

Уже собирались обогнуть мыс Мулине, как вдруг появилась величественная белая яхта с английским флагом и с водруженным белым брейд-вымпелом с красным крестом Святого Андрея, над которым сияла золотая корона. Мелани знала этот вымпел английского клуба, самого закрытого и шикарного клуба в мире. Очень мало было английских прогулочных судов, которые могли иметь этот вымпел. Дед схватил свой бинокль и стал пристально рассматривать яхту, которая собиралась войти в порт…

– Черт возьми! – выругался он, покраснев весь от злости и еле сдерживаясь. А затем, резко повернувшись к Мелани, спросил: – С кем твоя мать, ты сказала, уехала?

– Да с лордом Кларендоном и другими…

– С кем это, с другими?

– Откуда я знаю, дедушка? Я никого не знаю…

– Ты уверена, что никого не знаешь? Ни одного человека?

– Только одного… и то с недавних пор.

– Кто это?

– Маркиз де Варенн. Тот, кого я чуть не убила, когда упала с дерева. Почему вы спрашиваете?

– Потому что это яхта лорда Кларендона. Невероятно, чтобы твоя мать находилась на ее борту! Подожди, я сейчас узнаю!

Взяв огромный громкоговоритель, он окликнул английское судно, когда оно оказалось на самом близком расстоянии, и спросил, пользуясь самыми куртуазными выражениями, шла ли эта яхта из Англии, и если да, то не встречала ли она на своем пути корабль с названием «Сирена», что было его чистейшим вымыслом. В ответ англичанин приветствовал французского яхтсмена и ответил, что идет из Дьеппа и не встречал названного судна.

Положив громкоговоритель, дед направился к рулевому, возможно, для того чтобы успокоиться и избежать расспросов Мелани. Девочка никогда не видела у него такого багрового лица и такого ужасного выражения; она не осмелилась подойти к нему, и радость от путешествия была омрачена, ей снова показалось, что почва поплыла у нее под ногами. Ее мать не поехала на яхте лорда Кларендона с другими приглашенными, куда же она отправилась с таким количеством багажа? И с Франсисом? И почему она солгала? Да потому, что это было просто: Мелани знала не всех, а имя Кларендона она упомянула потому, что его яхта недавно стояла на приколе в бухте. Впрочем, она могла назвать любое другое, первое, которое ей пришло бы в голову.

– Вам холодно? – с беспокойством спросила Фройлейн, увидев, что ее воспитанница вздрогнула.

– Нет, благодарю вас. Надо пользоваться такой хорошей погодой… да и море такое красивое!

Шхуна, выйдя в этот момент из устья Ранса, шла в направлении острова Гернезея. Под узким форштевнем яхты море слегка расходилось, под напором ветра начинали скрипеть, как большие арфы, веревки винтов. Мелани жадно вдыхала воздух и радовалась тому, что бриз хлестал ее по щекам, давая возможность встряхнуться. На мгновение она закрыла глаза, чтоб лучше вдохнуть соленый морской воздух… Вдруг чей-то стон заставил ее их открыть, и она увидела, что бедная Фройлейн позеленела.

– Господи! – вскрикнула Мелани, – вы нездоровы?

– Я… я не ошен карашо сепя шуфстфую… – простонала несчастная, поднося платок ко рту, а затем устремилась к релингам и, склонив голову, отдала съеденный завтрак в дань Нептуну. Подбежавший матрос подхватил покачивающуюся женщину и проводил ее до каюты.

– Хоть ты не разболейся! – сказал Мелани дед, окинув ее взглядом, полным недоверия.

– Я никогда не страдала морской болезнью, когда уходила в море ловить рыбу с дядюшкой Глоагеном. С какой стати мне разболеться здесь, когда я с вами?

Он удовлетворенно кивнул головой.

– Прекрасно! – промолвил он и своей большой рукой обнял хрупкие плечики внучки. И они долго стояли вместе, наблюдая за игрой зеленых волн, на которые несущаяся яхта надевала корону из белой пены, объединенные тяжелой дланью деда. Теплоту ее она чувствовала сквозь шерстяную ткань куртки и ей передавалось доверие и спокойствие, которых она никогда не знала раньше. Через некоторое время, осмелев, она его спросила.

– Вы очень сердитесь на маму?

– Она сумасшедшая! – громко сказал он, но тут же, понизив голос, как будто этот взрыв погасил его ярость, добавил: – Правда, это я знал давно.

– Где же она может быть?

– Мы об этом очень скоро узнаем! Послушай, детка, мы с тобой совершаем прекрасное путешествие, по крайней мере, я надеюсь, что это так! И если ты согласна, давай условимся не говорить о твоей матери до тех пор, пока мы не будем иметь честь встретиться с ней в Париже. Кроме того, ты еще слишком молода, чтоб вмешиваться в дела взрослых, и ты должна уважать свою мать, даже если ты не всегда можешь понять ее поведение. Понятно?

– Да, дедушка, но я думаю, что…

– Но что?

– Ничего… это неважно…

Рука деда крепче сжала ее плечо, а голос стал более твердым:

– Мелани, если ты хочешь, чтобы мы были друзьями в будущем, ты должна мне доверять. Я могу догадаться, о чем ты думаешь. Ты была бы счастливее, если бы твоя мать не была бы вместе с этим Варенном. Или объясни мне, почему ты краснеешь, когда произносят его имя? Он так обольстителен?

Мелани кивнула:

– Он был очень мил со мной, и я предпочла бы, чтобы мы были друзьями. Но это неважно, – сказала она, подняв голову и улыбнувшись деду. – Вы правы, дедушка, не стоит портить наше путешествие всякими пустяками. Будем лишь говорить о том, что увидим вместе…

С сиплым криком над ними пронеслась чайка, возвращаясь к побережью, где дома начинали сливаться с густой зеленью, покрывавшей весь Изумрудный берег. Солнце припекало. Резким движением Мелани сняла свою шляпу, затем расстегнула приколку, которая держала косу на самой макушке, и распустила волосы, чтобы ветер, надувавший большие красные паруса, смог бы играть ими. Она смеялась, радуясь, что ветер подхватывал длинные пряди ее волос. Стоя чуть поодаль, дед смотрел на нее с выражением, которое выдавало его еще более глубокое чувство, чувство, которое Мелани была бы неспособна передать, даже если бы и поняла. Она полностью отдалась этому новому удовольствию: ей казалось, что, освободив волосы, она рвала с прошлым, в котором было много принуждения и которое она могла на время забыть. По крайней мере, до тех пор, пока Фройлейн будет в тисках морской болезни…

Казалось, произошло чудо, но на следующий день нога Мелани стала опять почти такой же гибкой, какой была раньше, и она смогла без ограничений наслаждаться неожиданным круизом.

Сделали короткую остановку в Плимуте, чтобы поесть крабов в Барбикане, где в закопченной таверне пили превосходный ром и восхитительный чай с пудингом из желтого крема.

Ночь пришлось провести на суше, чтобы поместить все еще больную Фройлейн в прелестную гостиницу, в которой любезная хозяйка поклялась заботиться о ней, пока ее не заберут на обратном пути. К большому удивлению Мелани, эта миссис Полдхью была старым другом дедушки и называла его просто дорогой Тимоти.

– Мне казалось, вы говорили, что у вас нет друзей? – сказала Мелани.

Он улыбнулся, а затем, посерьезнев, ответил:

– Ни в Париже, ни в том мире, в котором я живу, у меня их нет, детка! Финансовый мир – это те же джунгли, в которые можно войти только хорошо вооруженным, но ты будешь удивлена числом дружеских связей, которые я приобрел в маленьких портах, как этот, или в чужих землях. У меня есть друзья и в Англии, это еще друзья моей молодости. Я не хочу от тебя скрывать, что возлагаю большие надежды на нового короля Эдуарда Седьмого, с которым знаком уже очень давно, и знаю, что он хотел бы, чтобы его страна и Франция забыли бы войны, которые вели веками, и объединились в союз, в котором делят и плохое, и хорошее.

Посетив маленький музей, который деду казался интересным, потому что в нем было собрано лишь то, что имело отношение к контрабанде, морскому разбою, и сувениры бывших морских разбойников, Мелани с дедом вернулись в этот красивый дом, пахнущий свеженавощенными полами и теплыми булочками, и провели в нем очаровательный вечер, а ночью хорошо выспались. Но утром после такого успокоения пришлось выдержать баталию, чтобы добиться от Фройлейн, которая сразу выздоровела, как только ступили на твердую землю, чтобы она «отказалась от своих обязанностей», – это было ее собственное выражение, сказанное патетически-драматично. Понадобилось большое терпение деда, объяснившего ей, что он не собирался отнимать у нее навсегда эти обязанности и что тринадцать моряков и он лично смогут оградить Мелани во время прибрежного круиза от всяких неудобств и неприятностей с большей долей эффективности, чем больная морской болезнью женщина. Он добавил, что было бы бессмысленно и даже жестоко подвергать верную гувернантку его внучки новым многодневным страданиям, которые ей, несомненно, причинит морская болезнь. Достаточно будет еще тех испытаний на обратном пути до Сен-Сервана. С другой стороны, ее оставляли в хороших руках, и, поскольку она говорила по-английски так же хорошо, как по-французски, ей не оставалось ничего другого, как просто пожить здесь, иными словами, принять вполне ею заслуженные каникулы, которые ей предлагали. На этом дед закончил, пообещав, что мадам Депре-Мартель ничего не узнает и Мелани обязуется держать все в тайне.

Девочка была очень довольна и полностью поддержала заключение договора. С ощущением обретенной свободы она возвратилась на борт яхты – Одетая в матросскую куртку, с развевающимися волосами, придерживаемыми простым обручем на голове, Мелани заняла свой пост на палубе и стала смотреть на волны и морских птиц.

Так как лето кончилось, дед решил, что они пойдут прямо в Тинтагель, то есть к намеченной цели. Поэтому «Аскья» направилась в открытое море, чтобы оставить в стороне опасные рифы, которых было много на юго-восточной оконечности Англии, взяла курс на север.

– Это необычное место, – сказал дед, – чем-то очень похожее на мыс Горн. Море здесь необыкновенно чистое и такого цвета, какого я не видел нигде… На Корнуоллское побережье приезжает много художников, но ни одному из них не удалось передать тот мимолетный ярко-голубой цвет, в который окрашивается на мгновение зеленая волна, не утрачивая, однако, свой глубокий изумрудный отблеск.

Мелани уже заметила, что он может без устали и очень образно говорить о море. Она отметила, что каждый час сближал ее с этим рыжим гигантом, с этим морским волком, которого она еще недавно считала нудным и немного боялась. Теперь она видела, что этот человек жил очень просто, и если и был богат, то умело использовал свои деньги, чтобы жить среди красоты, созданной природой или людьми. Шхуна, его любимое детище, была чистокровным мустангом, годным для участия в состязаниях, на палубе которой не было ни одного лишнего шезлонга, зонтика от солнца, никакого салона с плетеной мебелью.

Яхта была обита внутри красным деревом, начищенной до блеска медью и прочным сукном приятного зеленого цвета и представляла собой очень комфортабельный корабль, где самый простой моряк, так же как и хозяин, пользовался удобными жилыми помещениями, сделанными из одних и тех же ценных материалов.

Каждый вечер после ужина, сидя напротив деда в каюте, освещенной лампой, Мелани ела яблоко или виноград и смотрела, как дед зажигает свою пенковую трубку и курит ее, выпуская ароматный дым. Она любила это торжественное молчание, наступавшее после ушедших дневных хлопот, после которого наступала безмятежная тишина ночи. Слышно было только шелковое скольжение воды вдоль корпуса яхты.

Дед подолгу молчал, следя за клубами дыма, и затем, как бы продолжая беседовать с самим собой, начинал говорить…

Однажды он попытался заговорить о живописи, этой своей другой страсти, но сразу заметил, что Мелани была абсолютно несведущей в этой области, не знала ни Рембрандта, ни Веласкеса, ни Гойю, ни Кантена де Латура, ни более современных гениев, таких, как Дега или Ренуар, которые приводили деда в неописуемый восторг. Вряд ли можно было удивляться этому, если мать девочки принимала Леонардо да Винчи за итальянского сапожника.