Публика собиралась небольшими группами. Но больше всего народу толкалось около длинного стола, который был преобразован в бар. На гремевшую из динамиков музыку диско никто не обращал внимания.

Я остановилась с краю, чтобы, не углубляясь в толпу, выискать какое-нибудь знакомое лицо. Как плохо я знала жизнь Эрика. Здесь не нашлось буквально ни одного человека, которого бы я видела раньше – служащего или просто знакомого. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку за семь лет я лишь два раза, да и то мимоходом, заходила в офис к своему мужу. Первый раз я была здесь, когда мы поженились, и я зашла за Эриком, чтобы идти ужинать в Чайнатаун. Второй раз я была здесь со свекровью, чтобы опять-таки отправиться затем в Чайнатаун.

Я обратила на нее внимание только, когда решила направиться к бару, чтобы выпить. Она стояла рядом с Эриком, почти вплотную прижавшись к нему. С обожанием глядя на него, она была совершенно поглощена тем, что он говорил. Несколько минут я с удивлением их рассматривала, а потом меня как пронзило: ведь это же будущая миссис Орнстайн!

Она была очень высокая, почти одного роста с Эриком, и очень тонкая. Густые светлые волосы в тщательно продуманном беспорядке рассыпаны по точеным плечам. На ней была очень короткая и плотно облегающая зеленая юбочка. Длинные и тонкие, как спицы, ноги. Белая шелковая блузка, под которой едва намечена грудь, перехвачена в талии пояском из зеленых морских ракушек, которые слегка позвякивали, когда она двигалась. Одну руку она положила Эрику на плечо, в другой была длинная, бледно-зеленая сигарета, с которой она нервными щелчками стряхивала пепел. Было в ней что-то ужасно знакомое мне. Я поняла это только, когда почувствовала, что кто-то взял меня за руку. Я повернулась и увидела миссис Пирс.

– Ну-с, мисс Саммерс, – ледяным тоном произнесла она, – каким ветром вас сюда занесло?

Если бы только я не чувствовала за собой никакой вины и была уверена, что не делала ничего дурного, то, может быть, ответила бы без обиняков, что называть меня следует не мисс Саммерс, а миссис Орнстайн, и что по этой причине я вправе бывать здесь когда пожелаю. В ее вопросе звучала злоба, но я чувствовала себя виноватой и потому не стала обострять разговор. К тому же я теряла мужа, который переходил в руки другой женщины. Меня безусловно вознамерились ограбить. Однако то, что хотели украсть, отнюдь не представлялось мне жизненно необходимым, а именно, мое замужество. Не было никаких сомнений, что все это даже к лучшему… Между тем в тот самый день 14 февраля 1975 года я еще была не готова это воспринять.

– Я сказала Эрику, что приду, – смиренно ответила я, ненавидя ее за то, что она принуждала меня защищаться.

Эрика я ненавидела за то, что из-за него я попала в такое положение, а себя – за то, что лицемерила.

– А это – моя дочь Рона, – с гордостью сказала миссис Пирс, делая жест в сторону блондинки, чья рука с длинными красными ногтями сначала лежала на плече моего мужа, а теперь поглаживала его по щеке.

– Гм, – сказала я, чувствуя себя так, словно меня ударили в солнечное сплетение.

Время словно остановилось, и я с удивлением отметила это про себя.

– Почему бы вам не подойти и не познакомиться с ней? – предложила миссис Пирс.

– Гм, – снова пробормотала я, чувствуя себя женой, которая настолько уязвлена, что потеряла дар речи.

Хотя мой взгляд все еще был прикован к этой милой парочке, я улыбнулась миссис Пирс болезненной улыбкой и отчалила туда, куда мне было предложено. Я тихонько похлопала Эрика по плечу. Я была здесь чужаком, случайным человеком. Эрик только начал поворачиваться, а круглые черные глаза Роны уже ввинтились в меня. На лице Эрика отразилось смятение. Он сбросил со своего плеча руку Роны и совершенно очевидно был смущен.

– Привет, Мэгги, – сказал он, краснея.

Я улыбнулась. Рона с головы до ног окинула меня высокомерным взглядом, словно оценивая то единственное препятствие, которое ей предстояло преодолеть. Препятствие, устранив которое она получала кооперативную квартиру на Ист Энд авеню, членство в престижном загородном клубе, а также новую фамилию. Несмотря на то, что она, может быть, даже любила его, и думать о ней подобным образом было ужасно несправедливо с моей стороны, я все же без колебаний вывела заключение, что если Рона Пирс грабит Мэгги Саммерс, то в этом нет и не может быть ничего справедливого.

Эрик бессознательно переминался с ноги на ногу, продолжая краснеть все сильнее. Когда я потянулась и поправила ему галстук, он покраснел так густо, словно его собирались удавить. Не нужно так волноваться, Эрик, – вот что пришло мне в голову. Эта особа не бросит тебя только из-за того, что твоя жена собственническим жестом поправляет твой галстук. Слишком сильно ее желание обладать твоими кредитными карточками. Эрик нервно покашлял, когда я смахнула с его рукава несуществующую пылинку. Не стоит так смущаться, Эрик. Очень скоро она возьмет на себя заботу о твоих костюмах, займется стиркой и уж, конечно, не поедет делать опасное интервью, забыв предупредить тебя, где лежит квитанция из прачечной на твои рубашки. Ей-богу, Эрик, она вообще никуда не будет ездить, поскольку ее единственной работой станет обязанность быть твоей женой. Когда я взяла его под руку, Эрик вытащил из кармана носовой платок и вытер лоб. Бедняжка Эрик, он совершенно запутался, пытаясь представить нас друг другу, а что касается Роны, то ей, конечно, было и вовсе невдомек, каким образом должна представляться жене подруга ее мужа.

– Привет, – наконец сказала я и протянула ей руку, а рука моя, как я вдруг заметила, была в чернильных пятнах. – Я Мэгги.

Рона осторожно, без намека на рукопожатие, подержалась за мою кисть. Она, должно быть, ужасно беспокоилась о том, как бы не сломать своих длинных красных ногтей, а кроме того, по-видимому, испытывала некоторое отвращение, когда ей приходилось браться за руку в чернильных пятнах.

– Мне очень приятно с вами познакомиться, – сказала она с сильным нью-йоркским выговором.

Более чем приятно, я полагаю.

– Эрик, – сказала я, чувствуя легкую тошноту, – принеси мне что-нибудь выпить.

– Какой разговор, – с готовностью ответил он. – Что ты хочешь?

Яду – и немедленно.

– Виски со льдом, будь добр.

Итак, мы оказались наедине. В скором времени – миссис экс-Орнстайн и миссис новая Орнстайн. У меня в голове пронеслось, а может быть, заявить ей, что мне все известно и нет никакого смысла притворяться, что ничего не происходит. Гораздо более цивилизованный путь – сесть рядышком и спокойно обсудить, как наименее безболезненно решить все наши маленькие проблемы. Нужно было бы непременно упомянуть, как я восхищаюсь ими обоими, – что, конечно, было бы явной ложью, потому что на самом деле я едва сдерживалась, чтобы не вцепиться в нее и не сорвать ее искусственные ресницы. Однако я прекрасно играла свою роль, не выходя за рамки приличий.

– На экране вы выглядите совсем по-другому.

Довольно странное замечание. Как мне расценить его: как комплимент или укол?

– Благодарю вас. Чем занимаетесь?

Я могла гордиться собой, поскольку все-таки удержалась от того, чтобы не продолжить вопрос «… я имею в виду с моим мужем».

– Я декоратор, – сказала она, и ее круглые глаза нервно забегали по залу. – Странно, что вы об этом не знали. Эрик нанял меня, чтобы заняться вашей квартирой.

Ну это уж слишком. Еще не остыло наше супружеское ложе, а меня уже выставляют вон.

– О! – сказала я. Неподражаемо.

– Мне действительно не терпится начать, – сказала она, играя своим поясом из ракушек.

А я вдруг ужасно озаботилась внешностью будущих деток Эрика. Ведь у их мамы подправленный нос, и еще совершенно неизвестно, каким он был раньше. От злости я совершенно позабыла, каких именно генетических свершений ждут от этого союза.

– Какое счастье, что он нашел ту, кто сможет это сделать, – сказала я и улыбнулась своей телевизионной улыбкой. – Ведь он никак не может решить, какого цвета должна быть детская.

Она слегка позеленела, не так, конечно, как ее поясок, и принялась свирепо щелкать друг о друга ногтями.

– Впрочем, – добавила я, – нам, пожалуй, следовало бы подождать, пока не родится ребенок, а уж потом заняться выбором цвета.

Тонкие губы Роны задергались, словно старались выплюнуть подходящее слово.

Всем своим видом я показывала, как страстно жду вопроса, который она никак не могла решиться задать, чтобы развеять или подтвердить свои худшие ожидания. Я же, со своей стороны, отнюдь не спешила разрешать ее сомнения. Наконец она решилась.

– А что, разве Эрик и вы, – пролепетала она, – я хочу сказать, разве вы и он ждете ребенка?

Я, естественно, усмехнулась самым неопределенным образом. Как это было принято у дам на коктейлях в Вашингтоне, когда у власти находились республиканцы.

– Значит, да? Я права? – прошептала она в смертельной тоске.

И я пожалела ее. Она выглядела такой изголодавшейся, такой беззащитной. Она была так напугана тем, что, может быть, потеряет свою заветную мечту. Я могла бы ей солгать и довести ее до судорог. Одним-единственным словом я могла бы уничтожить все ее надежды, обратить их в пепел и прах… Однако я могла сделать и другое. Я могла отнестись к ней с пониманием, уйти с ее пути и позволить ей жить с моим мужем. Но если бы я это сделала, даже не употребив в качестве защиты самую невинную ложь, я бы сама себя приговорила к самостоятельной жизни, а эта жизнь меня пугала… Поэтому в своем ответе я должна была найти золотую середину. Рона Пирс должна была пострадать хотя бы самую малость, зато потом обнаружить, что Мэгги Саммерс отошла в сторону.

– Нет, я еще не беременна, – застенчиво проговорила я. – Но Эрик так хочет иметь ребенка…

Строго говоря, это была не такая уж и неправда. Это было нечто вроде вызова: кто из нас сможет раньше угодить отчаянному желанию Эрика.

Позеленелость Роны сменилась мертвенной бледностью.

– Я думала, что вы не хотите иметь детей… – проговорила она.

– С чего вы взяли? – сердечно поинтересовалась я, а про себя пожалела, что не осталась на работе.

– Я хочу сказать, – запинаясь, ответила она, – что вы заняты своей карьерой. Мне кажется, такие люди, как вы, очень загружены и все такое…

Я взяла ее за руку.

– Конечно, вы правы, Рона, но все это гораздо сложнее.

Она отшатнулась от меня и, вытаращив глаза, зашлась кашлем. Не обращая внимания на ее легкий припадок, я энергично продолжала:

– А вы замужем?

– Нет, еще нет, – ответила она, давясь кашлем.

– Но ведь у вас кто-то есть?

Она наконец справилась с кашлем.

– Можно сказать, что так, – холодно кивнула она.

– И давно вы с ним встречаетесь? – поинтересовалась я так сердечно, словно беседовала с собственной сестрой.

– Это вас не касается, – отрезала она. Я была вынуждена отступить.

– Простите, я и не думала вмешиваться.

– Просто я стараюсь не смешивать свою работу со своей личной жизнью, – высокомерно заявила она. – Если я буду заниматься вашей квартирой, то лучше нам не вдаваться в эти вопросы.

Так я ей и поверила.

– И когда же Эрик сказал вам начинать?

– Что начинать?

– Заниматься квартирой.

– О, как только я сочту возможным. Он сказал что хотел бы закончить к лету.

У меня, оказывается, осталось уже не так много времени.

– Мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на квартиру одной моей подруги. У нее только что случилось несчастье, но ее дом очень мил, – сказала я.

– Я вас не понимаю.

– Дело в том, что мужчина, с которым она встречалась, вернулся обратно к своей жене. Он, конечно, оплатил квартиру, а также заплатил за ремонт. Но все равно моя подруга безутешна… Так вот, мне очень нравится ее гостиная.

– Я предпочитаю работать самостоятельно и не попадать под чужое влияние. Тогда у меня получается гораздо лучше… А как долго они были вместе?

– Кто?

– Ну эта ваша подруга и ее женатый приятель…

– А-а… Около шести месяцев. Впрочем, это не имеет большого значения, потому что женатые мужчины редко бросают жен.

Вдруг она разозлилась. И даже забыла о том, что собиралась не смешивать свою работу и личную жизнь.

– Как бы не так, очень даже бросают. Особенно если жены холодны, как мороженая рыба, а возлюбленные по-настоящему страстны.

Если бы наш разговор происходил на борту самолета, то по крайней мере под рукой находился бы индивидуальный пакет. Впрочем, Эрик появился раньше, чем я успела отреагировать. Он принес виски со льдом – для мороженой рыбы, и «кровавую Мэри» – для по-настоящему страстной возлюбленной. С его стороны это было очень мило. Особенно, если учесть, что он даже не поинтересовался у Роны, что она будет пить. Эта небольшая деталь красноречиво доказала мне, что дело тут зашло далеко. Может быть, и до любви. Обычно мой муж не отличался подобной невнимательностью.