Галина Лифшиц - Новый дом с сиреневыми ставнями

– Зайди!!! – кричит Настя не своим голосом.

Инка бежит. У закрытой двери стоит Настя, вся трясется.

– Там кто-то есть!

И показывает головой в сторону своей квартиры.

Инка, конечно, сначала не поверила. Подумала, бедная Настя с горя окончательно тронулась. Но какой-то отчетливый шорох уловила, сама себе говоря: «Не может быть».

– Пойдем туда? – спрашивает у дрожащей Насти.

– Нет, – шепчет та, – пойдем на улицу, на окна посмотрим.

И что вы думаете? Дверь лоджии настежь открыта, с нее свисают связанные простыни, следы крови на земле – нереальная картина криминальной жизни столицы нашей Родины.

Они снова крадутся в Настин подъезд. Настя по дороге, заикаясь, рассказывает, что сначала она спокойно отперла дверь, увидела в прихожей свет. Подумала, что наверняка сама забыла выключить. Но тут услышала чье-то сдержанное дыхание. И поняла, что за углом, в коридоре, кто-то точно стоит и поджидает ее. Чуть-чуть призрачно колыхалась неясная тень. Тогда она сделала шаг назад и захлопнула дверь. И сразу позвонила Инке. Все это длилось считаные мгновения.

Решение она приняла самое верное. Ей шестое чувство подсказало, не иначе.

Зашли они вместе к Насте. У порога валяется внушительного вида страшенный нож. Вот с этим ножом ее в коридорчике поджидал вор. Или убийца? Повсюду кровь – это он когда через окно лез, поранился, видно. В роскошной супружеской спальне на широкой кровати вывалены все достойные изумления Настины украшения. И платья все порезаны, и шубы, и сапоги… В лохмотья. А мужа вещи висят целехонькие. Над всем этим уродливым ворохом никчемного тряпья, которое еще недавно стоило миллионы, возлежит «эротическое фото»: голая жизнерадостная светловолосая девица с пятизвездочными силиконовыми сисенциями и сосисочными губищами (видимо, та самая Наталка Плутенко собственной персоной) и Настина дражайшая половина. Абсолютно голый, веселый, довольный и счастливый. Фото крупное, размером со средней величины плакат.

Такую вот акцию протеста устроила жене любовница, когда полетела в очередной заграничный вояж. Заказала, как говорится, жену. Вернее, ее шубы, куртки, пальто и прочее, прочее, прочее.

И принялась Настя метаться, как полоумная:

– Что делать? Что делать? Что делать?

– Ну что ты, как Чернышевский прям заладила: «Что делать, что делать?» – давай милицию скорей вызовем, – приводит ее в чувство Инка.

– И тогда Сережа узнает, что я знаю! – ревет Настя.

– А когда в следующий раз этот твой таинственный гость с ножом прирежет тебя? Ты хочешь собственных детей сиротами оставить?

Слова про детей подействовали. Разрешила Настя вызвать доблестную милицию. От них проку, конечно, никакого. Сами говорят: «Сюда бы сейчас собачку, вмиг бы по следам нашла». Но, говорят, занята собачка. Другими, более важными делами. Потом установили, что ничего не похищено. Повозились для порядку, сняли отпечатки пальцев и ушли.

Настя, опомнившись, сообразила, что все-таки своя жизнь дороже. Оставила все как есть. Уехала к родителям, где как раз воссоединилась с детьми.

Сереженька вскоре вернулся, бедный усталый мальчик, и очень расстроился. Не знал он, не думал, что Наташа Плутенко, такая легкая, такая веселая, окажется такой… такой… грязной женщиной. И даже опасной. Расстался с ней тут же. Обещал, что больше не будет. Урок, мол, ему.

Настя очень хочет верить. Очень надеется, что он больше никогда…

Только с нервами у нее очень неладно стало. Так что полетела на Индийский океан с помощью йоги Вселенную постигать.

И вот ведь что интересно: с первого раза бы как дала бы ему в морду этими бумагами на такс-фри! Чего боялась? Кого? Тоже – великий стратег! И она не одна такая. Многие – знают! Любовницы так устроены, что молчать и скрываться не могут. Они обижаются прежде всего на жен почему-то. И всеми силами дают женам понять, что их время истекло и просьба освободить вагоны. Мужья часто и не догадываются, что их жены все про них знают. Не по своей воле, не по любопытству, но знают.

Знают, а терпят – мыслимое ли дело? Все трое, Таня, Инка и Люда, решительно высказались, что подлых изменников надо обязательно карать, причем жестоко, молниеносно и без всякого шанса на помилование.

– Ну, я если что – бейсбольную биту в руки – и наизготовку, – пообещала Людмила, изображая, как она стоит с битой, взвешивая орудие возмездия. Лицо ее стало решительным и непреклонным, прямо хоть плакат с нее пиши «Болтун – находка для шпиона».

Мужчины краем уха прислушивались.

– А почему не скалку? Или сковородку? – лебезиво влез в девичий разговор Людин муж, Игорь, высоченный гладкий амбал, способный, если судить по внешнему виду, легко переломить эту самую, пока воображаемую, биту, как спичку, однако явно опасающийся невидимого оружия. Было очевидно, что силой духа и боевым настроем жена превосходила противника, то есть мужа, в сотни раз.

– А на руку легче ложится, вот почему, хотя можно и сковородкой, – многозначительно улыбаясь, пояснила супруга.

Игорек тут же спешно отошел на заранее подготовленные позиции:

– Ладно тебе, Людок, не заводись, ты ж у меня одна, любимая…

Но тут вмешалась Инка, в чьем доме и проходила задушевная встреча.

– А у меня разговор вообще короткий, – объявила она и, молниеносно сбегав на кухню, вернулась с серьезно блестящим металлическим предметом в крепком кулачке.

– Клац-клац, – вступил в общую беседу предмет, оказавшийся массивными щипцами для разрезания кур.

Равнодушных не было.

– Вот как только узнаю – чик! И как не бывало! И гуляй, Вася! – радостно и, очевидно, вполне привычно для верного спутника жизни посулила Инка. – И иди потом к своей зазнобе, орудуй чем придется.

«Вася», то есть на самом деле Валера, явно гулять не собирался, беспрекословно веря маленькой, но по-спортивному решительной жене.

– А ты? – с интересом спросил у Тани Олег. – Ты чем карать будешь, если что?

– А мне не надо, – пожала плечами Таня. – Мы же повенчаны. У нас такого быть не может.

И все тогда уважительно кивнули. Мол, повенчаны – что тут скажешь! Люди под защитой.

– Давай, что ли, и мы, Ин, – сказал Валера, – а то ты все чикаешь, чикаешь своими железяками. Хоть успокоишься. Посмотри на людей.

И Инка согласилась, что пора. Что надо уже зажить по-людски.

Сейчас Таня вспомнила тогдашний взгляд Олега, внимательный-внимательный. Не придала в тот момент значения. Тоже – слепая дура.

Весь мир слепой.

Как нахлынет, все становятся безголовыми. Пока нет повода, смеются, сильных изображают, не знают, как это больно.

Это больно так, как если бы живому человеку вогнали в сердце железяку и крутили бы там, вертели, не давая боли утихнуть, не допуская возможности ни застонать, ни продохнуть. Это больно так, что человек мечется в поисках избавления от боли между выбором убить себя, в котором мука мученическая заселилась навечно и никогда не уберется, или того, кто заставил эту боль сверлить его сердце.

Что же получается? Обещай не обещай, клянись не клянись, а как захочется, так забудешь обо всем: и о слове данном, и о человеке рядом, который тебе ничего плохого не сделал, и обо всей прошлой жизни с этим человеком?

Однажды, когда они жили еще в городской квартире, случилось им месяц отсутствовать. За это время в каких-то оставленных крупах развелась пищевая моль. Вернулись, включили свет на кухне – батюшки! Снегопад! Моль кружится, порхает бесстрашно, спокойная, сытая, непуганая. Били ее весь вечер, били, все бакалейные товары спешно повыбрасывали, чтобы незваных гостей пищи лишить, – результат почти нулевой.

На следующий день купили особое средство: липкая пленка размером с ладонь, к ней крепится желтая таблетка. Таблетка предназначена для самцов. В ней содержится «зов плоти», запах, что ли, какой-то специальный, из-за которого самцы летят скорей совокупляться со своими женщинами, чтобы продолжить и увеличить род. В инструкции было обещано, что самцы в обязательном порядке полетят на призыв таблетки, прилипнут к пленке – и конец! Через две недели весь летучий народ повыведется, вымрет. Самцы все поголовно приклеются. Самки полетают-полетают и помрут неоплодотворенными. В это обещание верилось слабо. Уж слишком велика была численность непрошеных гостей.

Но стоило только разложить липучки, началось! Самцы, теряя пыльцу на крыльях от любовного трепета, полетели к своей погибели – никчемным желтым таблеткам. И прилипали один за другим. Причем пример погибших сограждан не играл никакой роли: на пленку, усеянную жертвами страсти, садились новые и новые пленники любви. Вечный зов срабатывал безотказно. Тане казалось, что временами к трепыхающимся самцам подлетали их обманутые подруги, кружили над ними, пытаясь понять, что же за затмение нашло на их партнеров, но улетали прочь, так ничего и не поняв.

Через две недели все было кончено, как, впрочем, и обещала честная инструкция.

Мужское население моли погибло через неодолимую тягу к наслаждению. Получили свои Содом с Гоморрою.

И почему только ей сейчас это вспомнилось?

Что она хочет себе объяснить, кого оправдать?

Наступало утро. Ночь, даже бессонная, подарила силы понять, как ей быть дальше. Она будет жить. Столько, сколько отпустит ей жизнь. Она научится радоваться каждому дню и каждой мелочи. И ребенок ее будет жить. Сколько отпущено, столько и будет. Кроме того, вынесение окончательного приговора откладывается. По меньшей мере на две недели. Поэтому… Поэтому прожить их надо так, чтобы «не было мучительно больно»… Вот и все.

Она спустилась на первый этаж. Заглянула в спальню.

Олег спал, но тут же открыл глаза:

– Ты как? Тебе полегче?

Таня не знала, любит его или ненавидит. Но она точно не была равнодушна. Смотрела на мужа, как в первый раз. Он улыбнулся и протянул к ней руки. Сердце Танино ухнуло. Кажется, она все же любила его.

– Иди ко мне, – позвал он, улыбаясь.

– Я заразная, – не соврала Таня. – Вдруг у меня грипп свиной?

– Но у тебя грипп, а значит, мы умре-е-ем, – пропел Олег. Но руки опустил.

Таня поспешно одевалась. Чесанула волосы щеткой, краситься не стала – сойдет и так.

– Куда ты в таком виде? Еле живая ведь! – упрекнул муж.

– Мне по работе. Сценарий обсудить, – выжала из себя неправду Таня.

– А если тебе там станет плохо?

– Я быстро вернусь и лягу.

– Давай, возвращайся. Снова к Вере пойдем, – зевнул Олег, накрываясь с головой одеялом.

Счастливый! Он мог спать, и кошмары не мучили.

«Я не могу и не хочу думать плохо о самом дорогом мне человеке. Я не имею права поддаваться ненависти. Я измучена и сломлена усталостью и страхом. Ничего еще не известно. И мало ли у нас в нашем бардаке делают ошибок! На каждом шагу. Мы привыкли не замечать, не обращать внимания, не реагировать. Мы так спасаемся. Но почему же надо начинать подозревать человека, ближе которого нет, которому совсем недавно доверяла больше, чем себе? Неужели чьей-то глупой ошибки достаточно, чтоб перестать верить мужу, о котором совсем недавно думала только с любовью, даже внутренне обращаясь к нему «мой дорогой»?» – говорила сама с собой Таня.

А с кем ей было говорить? Только самой себе правду доказывать.

Ведь сколько у нее примеров благородства Олега, мужества, искренности! Неужели она имеет право забыть все это из-за одного предположения? Ничем пока не доказанного предположения? Разве это по-человечески? Ну вспомни, вспомни…

Таня – одна дочь у родителей, Олег – у своих единственный сын. Должны бы оба быть эгоистами. Так психологи заявляют. Даже если это и научный закон, то Олег – исключение. У него есть понимание родства, семьи, долга. Он каждый день находит время заехать к своим, он каждый день звонит ее маме и папе. Чаще, чем она. Он о них заботится. Любит их, что ли? Он заботлив от природы. Он не делает над собой усилия, он действительно заинтересован, чтобы у всех в семье все было устроено удобно и надежно. Совсем недавно Таня думала, как многому в этом отношении она научилась именно у Олега. На первых порах их супружества ей иногда казалось, что он еще не вырос, раз так нуждается в родителях. Так сначала и было, наверное. Иногда он поражал своей наивностью, беззащитной открытостью. С годами он изменился, возмужал. И незаметно стал главной опорой для всех, кого считает своей семьей. И не только нужды близких рождают в его добром сердце отклик.