Они поравнялись с передней скамьей. Бэннер взглянула на мать и шепнула:

– Я люблю тебя, мама.

– Я… мы тоже любим тебя, – шепнула в ответ Лидия, включая и Росса в их нежный диалог. Слезы стояли в ее глазах, но она улыбалась.

Бэннер улыбнулась родителям и повернулась к священнику. Росс встал между ней и Грейди.

– Кто отдает эту женщину в жены этому мужчине? – спросил священник.

– Ее мать и я.

Росс посмотрел вниз, в лицо Бэннер. Слезы блеснули в его зеленых глазах. Он сжал руку дочери, потом вложил ее в руку Грейди и присоединился к жене.

Бэннер услышала шарканье множества ног: гости вновь усаживались на свои места. Она взглянула в лицо жениху. Да, она твердо знала: ни одна женщина в мире никогда не была счастливей, чем она в этот момент. Грейди – мужчина, которого она выбрала, чтобы прожить вместе всю жизнь. Они будут любить друг друга, как любят мама с папой. Она сделает счастливым каждый день его жизни, чего бы ей это ни стоило. Бэннер была уверена, что Грейди любит ее. Это столь же очевидно, как и то, что сейчас он смотрит на нее.

Церемония началась. Поэтические слова приобретают новое значение для Бэннер. Именно они совершенно точно выражали ее чувства…

Раздался выстрел.

Его звук в безмятежной тишине церкви напоминал звон вдребезги разбившейся вазы. А эхо – острые осколки стекла.

Гости зашумели. Бэннер оглянулась. Грейди рухнул на нее. По его темному свадебному костюму расползалось кровавое пятно.

2

– Грейди!

Под его тяжестью Бэннер опустилась на пол. Он упал сверху. Она с трудом села, положила голову жениха себе на колени. Машинально, тихонько постанывая от ужаса, начала развязывать галстук, отстегивать воротничок. Грейди оцепенел, глаза его остекленели, губы шевелились, но он не мог вымолвить ни слова.

И все же он был жив. А потому Бэннер, зажимая рану рукой, пытаясь остановить льющуюся струей кровь, сквозь слезы возблагодарила Бога за эту милость.

С момента выстрела не прошло и секунды, а Джейк уже выхватил пистолет и направил его на человека, стоявшего на улице, у ближайшего окна. У человека в руках тоже был пистолет, он держал под прицелом переднюю часть церкви.

– Следующая пуля – для невесты, – предостерег он злобным, резким голосом и в подтверждение своих слов навел дуло прямо на алтарь.

Не только Джейк, все мужчины из Излучины, присутствовавшие на свадьбе, выхватили револьверы и направили их на человека у окна. Перепуганные женщины пытались закрыть головы кто подолами платьев, кто руками. Их мужья заслоняли детей от все еще неопределенной, непонятно от кого исходящей угрозы.

– Всем убрать оружие, – настойчиво потребовал человек.

– Что делать, Росс? – спросил Джейк.

– Делай, что он говорит.

При звуке стрельбы Росс, повинуясь привычке, потянулся за «кольтом». Но «кольта» не было. Кто мог вообразить, что на свадьбу дочери нужно захватывать шестизарядный револьвер? Росс тихо выругался.

Джейк с сожалением бросил пистолет. Остальные последовали его примеру. Только тогда человек у огромного окна переступил через низкий подоконник и шагнул в церковь. За собой он тащил молодую женщину и, шлепнув ее легонько по спине, вытолкнул вперед.

– Я Догги Бернс, а это моя дочурка Ванда.

Этих двоих не нужно было представлять. Догги Бернс гнал лучший в Восточном Техасе самогон, изготовляемый по рецепту, вывезенному из Западной Виргинии. Любители съезжались за ним издалека. И некоторым приходилось приезжать не один раз, чтобы уладить дельце. Все, кто когда-либо слышал о Догги, знали, что он изворотлив, коварен, опасен и вообще чрезвычайно неприятный тип.

И он, и девица были отвратительно грязны. Жидкие, пегого цвета волосенки Ванды прямыми сальными лохмами свисали на плечи. Рубаха Догги заскорузла от пота. И отец, и дочь щеголяли в драных, неумело заштопанных лохмотьях. Видом своим они оскверняли старинный, празднично убранный храм, лезли в глаза, как царапина на прекрасном бриллианте, заставляющая забыть о его красоте.

– Неудобно мне прерывать вас, – насмешливо заговорил Бернс, приподнимая шляпу перед Лидией и водружая ее обратно на сальные космы, – но мой, понимаете ли, отцовский долг остановить эту веселую свадебку.

Грейди стонал от боли, зажимая рану на плече.

– Пожалуйста, кто-нибудь, – взывала Бэннер, – помогите ему!

Она откинула вуаль, глаза ее казались огромными на враз осунувшемся личике. Лидия протянула дочери носовой платок, чтобы хоть как-то заткнуть кровоточившую рану Грейди.

– Ну-ну, малышка, не помрет он. – Бернс неторопливо переместил тошнотворного вида табачную жвачку из одного угла рта в другой. Коричневая струйка потекла по подбородку. – Хотел бы убить его – уложил бы на месте, он и не пикнул бы. Мне лишь свадьбу остановить. А ему так и надо, ублюдку. Полюбуйтесь, что он с моей дочуркой сотворил.

Гости поняли, что им ничего не угрожает. Опущенные головы стали подниматься, в ответ на грубость Бернса поднялся ропот, кое-кто поактивней запротестовал.

– Чего ты хочешь? – возвысил голос священник. – Как ты смеешь оскорблять Господа в Его собственном доме?!

– Полегче на поворотах, святой отец. Ты тут собрался им всякие хорошие слова говорить. А ведь один из них не имеет на них права.

Лидия вскочила. Терпение ее лопнуло.

До сих пор Росс прикрывал ее рукой. Теперь же он решительно отстранил жену и выступил вперед.

– Ну ладно, Бернс, все тебя внимательно слушают. Чего ты хочешь?

– А ты видишь, что девочка моя брюхата? – Догги указал дулом пистолета на вздувшийся живот Ванды. – Это отродье Шелдона у нее в утробе.

– Врет он! – огрызнулся Грейди.

– Почему вы так поступаете? Я не понимаю! – воскликнула Бэннер. Она начинала воспринимать происходящее. До сих пор Грейди и его боль поглощали ее целиком. – Почему вы явились сюда и испортили мою свадьбу? Почему?

Зрелище было захватывающим. Такие драмы – редкость в маленьком городишке вроде Ларсена. Гости ловили каждое слово. Будет чем развлечься кумушкам, будет о чем посплетничать. Пищи для разговоров хватит на десятилетия.

– Справедливости ради, – сквозь зубы отозвался Бернс. – Неправильно это, не можете вы выйти за него, раз он моей Ванде ребенка сделал. Ясно теперь?

Грейди зашевелился и, хотя Бэннер удерживала его, сделал усилие и поднялся на ноги. Пошатываясь от боли, как пьяный, он устремил взгляд на Бернсов и громко произнес:

– Она не от меня беременна.

Новая волна перешептываний прокатилась по рядам.

Бэннер вскочила, взяла Грейди за руку и с вызовом повернулась лицом к отцу и дочери, которым так хотелось испортить ее прекрасную, ее совершенную свадьбу, ее жизнь, ее будущее. Она не замечала, что ее прелестное платье все в красных пятнах от крови жениха, как не замечала и все более вольных комментариев зрителей.

Некоторые мужчины в толпе виновато потупились. Ли тяжело переминался с ноги на ногу, избегая смотреть на разъяренного Догги Бернса и на угрюмо молчавшую Ванду. Мика судорожно сглотнул. Ма Лэнгстон посмотрела на него вопрошающе и сердито. Под таким взглядом и ангел почувствовал бы себя грешником.

– А Ванда говорит, от тебя, Шелдон, – насмешливо возразил Догги. – От него, Ванда? – Он вытолкнул дочь вперед. Теперь всем стало ясно видно, что Ванда и впрямь беременна.

Девица спокойно, без стыда, даже с некоторым самодовольством встретила устремленные на нее взоры, надула губы. Мужчины, немало потрудившиеся над сомнительной репутацией Ванды, раскаивались, что когда-либо прикасались к ней, и возносили хвалу Господу: ведь она спокойно могла указать на многих из них, а не на Шелдона. Некоторые тут же дали Всевышнему обет воздержания.

– Верно, от него, – мрачно подтвердила Ванда. – Все лез, только отец за дверь, он тут как тут. Прямо не отставал. Надоел он мне. Он…

– Продолжай, Ванда, расскажи им все.

Ванда сделала театральную паузу, совсем низко опустила голову и начала перебирать подол платья.

– Он своего добился, – пробормотала она.

– Проклятая лгунья! – завопил Грейди. Крик его разнесся по всей церкви.

Бернс шагнул вперед, помахивая пистолетом.

– Кто лгунья? Моя дочурка лгунья?

– Да, она врет, я ее не насиловал.

Грейди побледнел – и не только от потери крови, потрясения и боли. Он понял, что попался в ловушку и выдал себя. Он скользнул глазами по лицу Бэннер, побелевшему как полотно, по Россу, который стал мрачнее самого дьявола.

– Ну… я… я имею в виду…

Росс кинулся к нему, ухватился за лацканы, приподнял. Теперь они смотрели в глаза друг другу.

– У тебя были шашни с этой потаскухой после помолвки! – заревел Росс.

Быстрый, как ртуть, Джейк был уже рядом. Грейди стонал от боли и лепетал бессвязные оправдания. Джейк нагнулся и поднял пистолет. Бернс промолчал, не попытался помешать ему. По рядам пронесся ропот возмущения. Теперь все как один смотрели с презрением уже не на Бернсов, а на Шелдона.

Джейк взвел курок и ткнул Грейди под подбородок смертоносным дулом.

– Ну, мистер, мы ждем.

Грейди бросил на своих палачей ненавидящий взгляд.

– Может, я и был с этой девицей несколько раз.

Суставы пальцев Росса, сжимавшего лацканы темного пиджака Грейди, побледнели. Дикий рев вырвался из его груди.

– П-почти каждый в этом городишке спал с ней. Любой мог быть на моем месте, – заикался Грейди.

– Но не каждый в этом городишке женится на моей дочери, – прорычал Росс. Он так резко выпустил парня, что тот чуть не упал снова.

– Как ты мог? – спросила Бэннер в наступившей тишине, полной скрытого напряжения.

Грейди с трудом сглотнул и нерешительно потянулся к ней.

– Бэннер, – умоляюще сказал он.

– Не трогай меня, – отшатнулась она. – Не смей трогать меня теми же руками… – Она повернулась и взглянула на Ванду Бернс.

Та стояла, упершись рукой в бок, и злорадно усмехалась.

Бэннер повернулась на каблуках и пошла по проходу прочь из церкви. Неприступная, надменная, гордая. Лидия вышла следом за дочерью со столь же неустрашимым видом. За ней потянулись Лэнгстоны. Ковбои Излучины вереницей выбрались на церковный двор и окружили хозяев, пока те запрягали лошадей и рассаживались по коляскам.

Росс все еще стоял у алтаря. От ярости у него подкашивались ноги. Глаза сверкали гневом. Перед горожанами, перед священником и всеми прочими, кто мог слышать, он предупредил:

– Если ты посмеешь снова крутиться возле моей дочери, я убью тебя. Понял? Но прежде чем я сделаю это, ты сам будешь умолять прикончить тебя.

Он повернулся и, гордо выпрямившись, направился к выходу. Джейк сверлил Грейди холодным взглядом. Тому казалось, это длится вечность. В конце концов Джейк опустил пистолет и вложил его в кобуру со словами:

– Я бы убил тебя прямо сейчас.

Когда он шел по проходу, его шпоры позвякивали в абсолютной тишине.

Бэннер уже сидела в коляске, в надежных объятиях матери, и душераздирающе рыдала. Выдержка покинула ее. Окружавшие ее люди избегали смотреть друг на друга.

Джейк вскочил на нанятую утром лошадь. Росс был занят исключительно дочерью, и распоряжаться пришлось ему.

– Мика, Ли – назад. Если кто увяжется за нами, дайте мне знать. Остальным рассыпаться веером. Смотрите в оба.

Его приказы исполнялись беспрекословно. Ковбои готовы были, как верные вассалы, защищать Коулмэнов.

Джейк тронул лошадь, подъехал к первой коляске. Росс, с окаменевшим лицом, держал вожжи. Бэннер с Лидией, прижавшись друг к другу, тихо плакали. Росс взглянул на Джейка.

– Спасибо.

Джейк выразительно кивнул. Все было ясно и без слов.

Ранчо Излучина приготовилось к свадебному приему, которому не суждено было состояться. Первый удар поджидал Бэннер на дорожке, ведущей от реки к дому. Каждый кол в изгороди был заново побелен и украшен цветами и лентами. Когда же она взглянула на дом, страдания ее стали невыносимыми. Гирлянды цветущей жимолости украшали перила парадного крыльца. Повсюду стояли горшочки с вьющимися побегами желтой форзиции. Во дворе, чтобы разместить предназначенные для множества гостей яства и напитки, были установлены длинные столы. Но гостям не суждено было веселиться за ними. Сцена походила на детскую, любовно приготовленную к появлению на свет долгожданного ребеночка. Но младенец родился мертвым.

Росс выбрался из коляски и помог сойти Лидии. Джейк спешился, протянул руку Бэннер. Но она находилась в таком оцепенении, в таком унынии, что не замечала Джейка, пока он не тронул ее, не позвал нежно по имени. Посмотрев вниз и увидев его сочувствующее лицо, Бэннер тускло улыбнулась, подала ему одну руку, а другой оперлась о его плечо. Джейк подхватил девушку и опустил на землю.

Ковбои поскакали дальше, к флигелю. Их обычно веселая, шумная ватага притихла, помрачнела. Кто-то из детей Анабет захныкал, попросил пить. Самый маленький разревелся на руках у отца. Гектор тут же отшлепал его, даже слишком сильно. В полном молчании, как будто несли гроб, семейство вступило в дом.