Бэннер добрела до конца изгороди, шедшей по границе выгона. Кобыла с жеребенком гонялись друг за другом по молодой и сочной весенней травке.

– Похоже, резвый будет.

Девушка оглянулась и увидела направлявшихся к ней Ли и Мику.

– Будет, будет. Он от Спартанца?

– Да. Один из лучших. Правда, Мика?

– Конечно. Ручаюсь.

– Вы что, ушли о лошадиных статях поговорить? Я думала, вы в покер режетесь.

– Проигрался в пух, – ответил Мика и сделал движение, будто выворачивал карманы.

В лунном свете волосы у него были почти как у Джейка. Но не совсем.

Бэннер уперлась руками в бока.

– А кто на днях хвастался, что любого в карты побьет?

– А почему ты никогда ничего не забываешь?

Они подшучивали друг над другом, как обычно, пытаясь скрыть неловкость. Но после сцены в церкви трудно было вести непринужденную беседу.

– Зачем вы на самом деле пришли сюда? – спросила Бэннер.

Ли взглянул на Мику, тот ободряюще кивнул.

– Ну, мы… ну, мы хотели потолковать с тобой о том, что в церкви случилось.

Бэннер ухватилась за верхнюю жердь и вскарабкалась на изгородь.

– И что же вы хотели мне сообщить?

– Ну, Бэннер, ведь не один Грейди виноват…

– Ты о чем?

Ли запнулся и с мольбой посмотрел на Мику, который, казалось, был поглощен созерцанием резвившегося в загоне жеребенка, так что помощи от него ждать не приходилось.

– Ну, ты знаешь, у той шлюшки много парней было. Она просто наугад пальцем ткнула, могла и ошибиться.

– Да-да, – вдруг подхватил Мика. – Любой из пятидесяти парней в городе мог оказаться на месте Шелдона. Но он подходящая добыча – у него ведь лесопилка и все такое. Понимаешь?

– Пусть он спал с ней, это совсем не значит, что ребенок его. Вот мы о чем толкуем, – сбивчиво закончил Ли. – Может, тебе полегче будет, если узнаешь.

У Бэннер встал ком в горле.

– Мне полегче от того, что вы заботитесь обо мне.

Она крепко обняла Ли, потом Мику. Мика тоже обнял ее, но довольно неуверенно. Он, конечно, не был просто ковбоем, но и членом семьи тоже не был. Мика дразнил Бэннер с тех пор, как она подросла и начала заплетать волосы в косички, но в последнее время он стал замечать в ней кое-какие перемены, ускользавшие от ее брата. Мика не был нечувствителен к этим переменам, но у него хватало сообразительности и выдержки держаться на расстоянии. Ему бы и в голову не пришло волочиться за Бэннер и навлекать на себя гнев Ма, а тем паче Росса, и ставить под угрозу дружбу с ним.

Мика давным-давно усвоил, что для ковбоев, а значит, и для него, Бэннер недосягаема, и смиренно принял это как данность. На свете полно девчонок, может, и не таких хорошеньких, но ни одна женщина не стоит ни мужской дружбы, ни тем более жизни.

– Я ценю вашу попытку утешить меня, – мягко сказала Бэннер. – Может, не Грейди отец ребенка. Но все равно он виноват, потому что спал с ней, да он и сам признался. Как бы то ни было, он изменил мне.

– Согласен, пусть так, – уступил Мика.

Одно он знал точно: если бы Бэннер Коулмэн досталась ему – у него хватило бы ума не рисковать, он бы уж не упустил ее, потерпел бы, авось не лопнула бы ширинка. Он встречал в жизни немало дурней, но с таким идиотом, как Грейди Шелдон, сталкиваться не доводилось.

Ли ковырял землю носком ботинка.

– Неловко, что парень вроде как отвечает за нас за всех… Ну, за многих из нас. Но морду я бы ему набил с удовольствием.

Бэннер взяла его за руку.

– Спасибо. Не стоит.

Ли поднял голову и улыбнулся сводной сестре.

– В Тайлере открылась новая галантерейная лавка. Говорят, это что-то! Мы с Микой собираемся скатать туда как-нибудь в субботу, вот только ожеребятся кобылы – сразу поедем. Не хочешь присоединиться?

Теперь Бэннер знала – они любят ее. Ведь раньше она бегала за ними, как нитка за иголкой, упрашивая взять ее с собой, а они безжалостно оставляли ее на дороге глотать пыль.

– Спасибо, я не против, – улыбнулась она друзьям.

Ли с Микой скрылись в темноте, но до Бэннер долго еще доносилось их негромкое бормотание. Потом все смолкло, сумерки поглотили пареньков. Легкими шагами она вернулась во двор, прислонилась к орешнику, постояла немного, созерцая открывшуюся перед ней мирную картину.

Контуры дома были едва различимы в темноте, но он казался теплым и приветливым; окна светились золотистым светом: внутри уже зажгли керосиновые лампы. Вьюнок только начал виться по колоннам – по три с каждой стороны крыльца. Летом он разрастется по-настоящему. Первые ростки циннии и дельфиниума зеленели на клумбах. Над кухней еще вился дымок. Обманчивая картина. Ничто не напоминало о случившейся драме.

Первое время после переезда Росс с Лидией перебивались кое-как в крытой повозке Мозеса. Для начала Росс соорудил на скорую руку домишко с кухней и жилым помещением, отделенным от спальни коридорчиком. Это было тесное и нелепое сооружение, но Лидия не возражала. Она понимала, что самое главное – наладить дело.

Бэннер родилась в том домишке, и только когда ей исполнилось десять лет, они перебрались в новый дом. Даже по городским стандартам он получился грандиозным. Наверху четыре спальни, хотя Ли часто ночевал с ковбоями. Внизу – парадная гостиная, маленькая гостиная, столовая, которой редко пользовались, предпочитая есть в просторной кухне. В задней части дома – кабинет Росса, из него через короткий коридор выход на заднее крыльцо.

Бэннер впитывала, втягивала в себя окружавшую тишину, это спокойствие застилало ей глаза, как и слезы. Без тени сомнения готовилась она покинуть родной дом, выйти замуж, потому что была уверена, что в их с Грейди доме будет еще больше любви. Но мечтам этим не сбыться никогда, и сердце Бэннер обливалось кровью.

Росс и Лидия сидели вместе на плетеном диванчике-качалке. Джейк стоял рядом, опираясь о колонну. В темноте светился красный кончик его сигары. До Бэннер доносился приятный запах дыма. Рядом с парой на диване Джейк казался неприкаянным.

Насколько Бэннер могла разглядеть, Росс погладил Лидию по щеке и положил ее руку себе на плечо. Другая ее рука спокойно лежала на бедре мужа. Он нагнулся, нежно поцеловал пробор в ее волосах.

Две слезинки выкатились из глаз Бэннер. Она страстно желала такой любви, мечтала о ней. О мирной и надежной любви. Прикосновения… Говорящие взгляды, понятные только двоим… Ей хотелось почувствовать такое единение с мужчиной. Именно поэтому разочарование было столь глубоким.

Отчаяние окутало ее как саван. Бэннер поспешно вышла из скрывавшей ее тени дерева, взбежала на крыльцо, не останавливаясь, пожелала всем спокойной ночи и поднялась к себе в комнату.

Она подошла к сундуку, в который уложили часть ее приданого, и достала ночную сорочку, специально сшитую для брачной ночи.

Она мучила себя, но чувствовала, что должна сделать это. Сорочка была из тонкого белого батиста с вырезом и длинными рукавами. Вырез украшен вышитыми розочками и узкой полоской кружев. Рукава стянуты на запястьях ленточками. Просто, элегантно и соблазнительно. Она натянула сорочку. Очертания тела просвечивали сквозь складки полупрозрачной ткани.

Бэннер легла в постель. Одна. И с головой погрузилась в печальные размышления о своей потере, о том, чем эта ночь должна была стать. Такой чужой всем, ненужной она не чувствовала себя никогда прежде. Только она одинока этой ночью. Ма Лэнгстон окружена собравшимися под ее кровом детьми и внуками. У Росса, конечно, есть Лидия, а у Лидии – Росс, у Ли и Мики – их дружба, даже Мэринелл не одинока – наслаждается своими книгами.

Одинока только невеста.

Бэннер услыхала шаги: родители поднялись к себе, дверь за ними закрылась. У нее сильнее забилось сердце, опять накатила боль. Это нечестно! Ее обманули. Почему Грейди не любит ее так, как папа любит маму? Кто исключение из правил – Грейди или Росс с Лидией?

Тело тоскливо ныло. Всем своим существом она жаждала почувствовать рядом тепло другого тела. Мужского тела. Почувствовать мужские руки, обнимающие, нежно касающиеся ее. Руки мужчины, который любит. Сердце жаждало слиться с другим сердцем.

Бэннер беспокойно ворочалась некоторое время, потом откинула простыню и подошла к окну. Ветерок освежил щеки, но не мог задуть пылавший внутри огонь. Прекрасная ночь купалась в серебряном свете месяца. Мерцали звезды. Благоухал клевер на лугах. Каждой клеточкой Бэннер ощущала себя частью природы.

Во дворе она заметила какое-то движение. Красная точка, как светлячок, слетела с крыльца и пропала. Сигара Джейка. Секундой позже спустился и он сам. Его шпоры тихонько позвякивали. Джейк пересек двор и направился к самой старой конюшне на ранчо, где стояла его лошадь, повредившая ногу.

Джейк…

Не только она одинока. Джейк тоже. И тут ей пришло в голову – он ведь всегда одинок. Среди дружных Коулмэнов и Лэнгстонов он был сам по себе, отдельно. Он разговаривал, смеялся, но он был одинок.

Бэннер догадывалась почему. Безграничная жалость переполнила ее.

Джейк проскользнул в конюшню, и почти сразу Бэннер увидела тусклый свет фонаря в одном из пыльных окон.

Эта ночь должна была стать ее брачной ночью. Ее отвергли. Нельзя нанести женщине оскорбление более тяжкое. Невеста, стоявшая на пороге сияющего будущего, погрузилась в бездну отчаяния. Ее публично унизили.

Сегодня же ночью ей надо вновь почувствовать себя желанной, почувствовать себя женщиной. Иначе это может стать непоправимым. Ей отчаянно нужен кто-то, кто поддержал бы ее, сказал бы, что она красива, уверил бы, что она не менее привлекательна, чем Ванда Бернс. Ей нужна любовь. Не родительская любовь и не братская.

Любовь мужчины.

Бэннер трепетала. Голова закружилась от осенившей ее идеи. Как зерно прорастает в землю, идея эта проникала в мозг. Ее не удержать, как не удержать распускающуюся почку.

Бэннер кинулась к туалетному столику, глянула на себя в зеркало. Попыталась представить, какой покажется она мужчине, который этой ночью так же одинок, так же лишен любви. Не давая себе времени передумать, она схватила шаль, накинула на плечи. Затем неслышно спустилась по лестнице и прокралась к выходу.

3

В старой конюшне пахло сеном, кожей, лошадьми. Бэннер нравились эти знакомые запахи. Она проскользнула внутрь, вдохнула их полной грудью и бесшумно прикрыла за собой дверь. Тепло и духота окутали ее, словно одеялом. Было тихо, но все дышало скрытой жизнью. Жеребые кобылы отдыхали в стойлах. В углу трещал сверчок.

Бэннер не смущало, что она находится в конюшне в неурочный час и на ней только легкая сорочка. Ей не раз приходилось бодрствовать так всю ночь напролет, когда у кобылы случались трудные роды. Но непривычно было находиться в конюшне ночью наедине с мужчиной, пусть она и знала его всю жизнь.

Сомнения начали одолевать ее. Она поступала очень смело. Двадцать четыре часа назад ей это и в голову не пришло бы. Но двадцать четыре часа назад она не знала, что судьба может быть так жестока, давать такие крутые зигзаги, изменять будущее человека, вовсе не интересуясь, согласен ли он.

Решение принято. Она зашла слишком далеко, отступать поздно.

На цыпочках Бэннер направилась к кружку света в одном из дальних стойл. Соломинки покалывали босые ступни. Лошади привыкли к ее запаху, и ни одна не заржала, когда она кралась мимо них.

Плоская черная шляпа Джейка с широкими полями висела на гвозде, вбитом в деревянную подпорку, Бэннер потрогала эту войлочную шляпу и улыбнулась: поверхность оказалась такой пыльной, что от прикосновения на ней осталась темная полоса.

Стена, разделявшая стойла, доходила до плеча девушки. Она глянула поверх нее и увидела Джейка. Он возился с передней правой ногой коня – исследовал оставленную камнем вмятину, – оттянув ее назад и поставив копыто себе на колено.

Бэннер обрадовалась возможности рассмотреть его, оставаясь невидимой. Она помнила его с детства, но сейчас дело другое. Теперь он не просто ее защитник, верный друг ее родителей, кумир Ли и Мика, сын Ма. Она изучала Джейка, отказавшись от прежних представлений о нем, изучала как чужого мужчину.

И новый Джейк чрезвычайно ей понравился. Бэннер не сознавала, что нынешнее ее впечатление было предопределено: она любила его всю жизнь, пусть по-иному, но любила.

Фонарь ярко освещал его белокурую гриву, непокорную, под стать ему самому. Сейчас он наклонился, и Бэннер могла видеть непослушные, прихотливые и такие милые завитки на его макушке. Бэннер не могла представить себе волосы Джейка напомаженными. А Грейди иногда помадил свои каштановые кудри. Нет, Джейк никогда бы не позволил принудить к чему-либо даже частичку своего тела.

Он не подстригал волос, Бэннер не знала – нарочно или просто от небрежности, и они доходили до воротничка рубашки. Около ушей хорошей формы волосы вились немного меньше. Но бачки цвета спелой пшеницы, спускавшиеся на щеки, были совсем кудрявыми. Бэннер хотелось потрогать их, ощутить контраст между их жесткостью и бархатистой мягкостью мочек ушей. Брови Джейка, в данный момент напряженно нахмуренные, были точно того же непередаваемого светлого оттенка.