По мере того как барон приближался к замку, в нем все яростнее разгорался гнев. Он и секунды там не останется! Что ему там делать? Проливать слезы, не вылезая из кресла? Что за глупость! Кто бы ни посягнул на жизнь его сына — пусть даже всемогущий временщик! — он заплатит за это жизнью! Барону хватит пяти минут, чтобы сообщить ужасную новость, и он сразу же отправится на охоту! Что же негодная карета, полная подушек, стоит на месте и не двигается?!

Барон приказал кучеру остановить карету, спешил одного из слуг, вскочил верхом на его лошадь и мигом умчался галопом в сторону замка. Слуга занял место барона в уютной карете, улыбаясь во весь рот, чем страшно разозлил кучера Орельена.

— Никак надумал понежиться на подушках? — сердито спросил он. — Вот и видно, что дурачок! Лучше держись обеими руками за сиденье, а то набьешь себе шишек на голове! Мы никак не можем допустить, чтобы господин барон опередил нас!

Кнут щелкнул, и упряжка понеслась вперед, а Орельен, стоя на ногах, будто греческий возница, подбадривал лошадей громкими криками. Карету трясло и качало, словно лодку в бурных водах. Возле кареты скакали только двое верховых, остальные умчались за бароном.

В Курси барон примчался на четверть часа раньше кареты и, соскочив с лошади, увидел, что замок наполнен темнотой. Он был настолько удивлен, что чуть было не упал, споткнувшись на крыльце. Барон вошел в просторный вестибюль и удивился еще больше: ни свечей, ни цветов, ни разнаряженных слуг. Тихо, полутьма, и в дальнем углу, сбившись в тесный кружок, о чем-то шепчется прислуга.

— Что случилось? — закричал он. — Говорите, что здесь происходит?

Еще не смолкло эхо от его крика, как, едва не плача, к нему подбежала сестра и приникла к его груди.

— Лори! — всхлипнула она. — Лори ушла!

Барон крепко взял Клариссу за плечи и отстранил от себя, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Ушла? Что значит ушла?

— Ушла, конечно, не по своей воле. Вернее было бы сказать, что не ушла, а ее похитили.

— Кто похитил? Каким образом?

— Кто? Мы по-прежнему не знаем кто! — внезапно приходя в ярость, возвысила голос Кларисса. — Каким образом? Прочитайте это письмо, и поймете! Где Тома?

— Его тоже похитили. Снова увез якобы де Витри. Негодяй назвался моим племянником и его лучшим другом. Наш мальчик последовал за мерзавцем с полной доверчивостью, потому что в его памяти не запечатлено ни одного лица. Дайте мне письмо и пойдемте отсюда. Не стоит стоять на сквозняке, а вам нужно прийти в себя.

— Сейчас речь не обо мне, читайте скорее письмо!

— Опять проклятый кинжал! Гром и молния! Да это же целый заговор!

И барон принялся читать письмо вслух: «Ты не пожелала меня послушаться, и теперь тебя ждет наказание! Если хочешь увидеть живым жалкое ничтожество, в которое превратился твой муж, ты должна точно выполнить все мои указания. Выйди из замка одна, будто собираешься прогуляться пешком. Дойди до опушки леса и углубись в него. Если кто-то посмеет следовать за тобой, он немедленно будет убит. Любой, кто окажется позади тебя, поплатится своей жизнью. Нас много, и мы стреляем без промаха. Ты углубишься в лес и будешь там ждать. Любое твое неповиновение или неповиновение кого-то из слуг замка повлечет за собой смерть Тома. Смерть придет к нему мучительным путем, и он будет молить, чтобы она пришла побыстрее. Поспеши! Я даю тебе четверть часа на то, чтобы ты вышла на дорожку к пруду. Как мне приятны эти минуты, когда ты двинешься навстречу своей судьбе! Но еще приятнее будут те, когда ты, по своей собственной воле, отдашься мне в руки».

Голос барона, по мере того, как он читал, становился все тише и тише. Он глотал слова, и в конце концов слышно стало лишь невнятное ворчанье, которое завершилось громоподобным проклятьем:

— Клянусь всеми чертями ада, что сдеру с негодяя шкуру! И не с мертвого, а с живого! Сколько времени прошло, как ушла Лори?

— Приблизительно час, я думаю. Что вы собираетесь делать?

— Искать убийцу! А для начала хотелось бы расспросить красавчика-монсеньора, который так подло предал моего сына!

— Епископа Люсонского? Вы с ума сошли! — вскричала Кларисса. — Откуда только такая мысль могла прийти к вам в голову?

— Не знаю, откуда, но я подумал именно об этом. Он один, кроме слуг замка де Курси и нас, знал, где находится Тома. И вот вам результат.

— Но для чего ему было затевать все это?

— Чтобы порадовать своего дорогого Кончини. Король, королева, все придворные сейчас направляются в сторону Испании. Он сейчас господин Парижа.

— Флорентиец и его жена уехали вместе с королевским поездом.

— Я бы очень удивился этому. Любовник Марии де Медичи на свадьбе ее сына? Испанцы не одобрили бы такой вольности.

— Говорят, что Кончини давным-давно на службе у испанцев.

— Тем более ему там нечего делать! А его жену, как вы знаете, черти мучают какими-то приступами! Нет, я уверен, что он остался в Париже, и его дорогой епископ вместе с ним.

— Но зачем Кончини Тома?

— Он подарит его голову королеве, которая его ненавидит за верную службу Генриху, а сам тем временем воспользуется беспомощностью Лори! Он не случайно приезжал к нам с визитами! Нельзя медлить ни секунды! Позовите мне Флажи и прикажите оседлать свежих лошадей.

— Флажи нет в замке. Когда Лоренца отправилась к своим палачам, я приказала ему и еще нескольким слугам выбраться через подземный ход. Может быть, ему удастся что-нибудь заметить... Хоть какой-нибудь след... Вы же знаете, он отличный охотник.

Барон Губерт смотрел на сестру, будто видел ее впервые.

— Клянусь честью, вы иногда поражаете меня своей гениальностью, Кларисса.

— Я ваша сестра, Губерт. Как только случилась беда, я сразу начала действовать.

— Но им же нужны лошади.

— Их всего трое. Им хватит лошадей с фермы.

Завернувшись в плотный плащ, надежно защищавший ее от дождя, Лоренца неторопливо шла вдоль пруда, удивляясь собственному спокойствию. По натуре она не была трусихой, и если сейчас и боялась, то только за Тома, который мог быть болен гораздо серьезнее, чем ей сказали, и которого их тайный враг собирался мучить. Им обоим предстояло тяжкое испытание, но оно не будет длиться вечно. Как только умрет Тома, она тоже расстанется с жизнью. Через несколько часов все будет кончено, и, быть может, умрет и тот, кого она привыкла называть «враг без лица». В складках своего платья она чувствовала успокоительную тяжесть кинжала и прекрасно помнила, как остры обе стороны его клинка. Красавец-кинжал был орудием мести, ключом к вечной жизни и залогом ее спокойствия.

Сказать, что Лоренца ни о чем не жалела, было бы неправдой. И поэтому она не раз оборачивалась к Курси, сказочному замку, где провела лучшие дни своей жизни. Пробежавшее время не лишило медовый месяц сладости и хмельной всепроникающей нежности. И этого враг, ожидавший ее в глубине леса, не мог у нее отнять. Даже если ему удастся заполучить то, чего он так долго жаждет: ее тело, которым стремится воспользоваться, заставив служить себе. Лоренца приготовилась продать себя как можно дороже. Она нанесет удар первая, как только окажется с глазу на глаз с убийцей. Слова в подобных случаях ни к чему. Кем бы ни оказался похититель, он — преступник с порочной душой и заслуживает только смерти.

Радовало ее — если только можно чему-то радоваться, готовясь к мукам, — что она, наконец, узнает, кто их враг. Обретет уверенность. Потому что, сколько ни думала, кто же он, никак не могла определиться в своем выборе...

Между тем Лоренца подошла к лесной опушке. Прежде чем углубиться в лес, она мысленно с любовью и нежностью обратилась к Клариссе и Губерту, ставшим для нее близкими, родными людьми. Пройдет немного времени, и они лишатся обоих своих детей. Останутся одинокими. Но у них хватило сердца, чтобы любить и ее, ту, с кем несчастье вошло в их дом.

«Господи! — взмолилась она. — Если одному из нас суждено остаться в живых, пусть это будет Тома! Неважно, что он болен, что лишился памяти. Отец и тетя сумеют снова научить его жить. Помоги мне спасти его!»

Она осенила себя крестным знамением и вошла под сень леса.

Поначалу она не видела ничего, кроме тропинки, усыпанной сухими листьями, что терялась в путанице кустов и деревьев. И вдруг почувствовала позади себя присутствие человека: мужчина в маске с пистолетом в руке взял ее за руку.

— Сюда!

Он подвел ее к другой тропинке, на которой их ждала карета с опущенными шторами. На облучке неподвижно сидел закутанный в плащ кучер, третий человек, тоже в маске, держал открытой дверь кареты. Он знаком приказал Лоренце сесть. Она повиновалась. Человек, который сопровождал ее, тоже поднялся в карету и сел рядом с ней.

— Поехали, — распорядился он.

Дверца кареты закрылась, и Лоренца оказалась в полутьме. Ночью тьма была бы полной, но сейчас тусклый свет проникал сквозь неплотно пригнанные кожаные шторы.

— Куда вы меня везете? — спросила она, не слишком рассчитывая на ответ.

Но ответ она получила.

— Сидите молча, не шевелясь. Одно движение, и я стреляю.

Тон сопровождающего был вульгарным, голос грубым, и говорил он, едва ворочая языком, словно был пьян. Лоренца позволила себе немножко посмеяться.

— Да что вы? А мне показалось, что ваш господин очень хочет со мной увидеться! И не с мертвой, а в добром здравии.

— Молчите, или я вас убью!

— Ну что ж...

Глупо было продолжать разговор. Положению Лоренцы трудно было позавидовать, так что неудивительно, что ей не захотелось иметь лишние неприятности. Она устроилась поудобнее и стала смотреть в щелку, стараясь понять, куда ее все-таки везут. За то время, пока она жила в Курси, она успела неплохо изучить окрестности замка и изрядную часть долины Уазы. Приглядевшись, она поняла, что везут ее в сторону Парижа. Однако, опасаясь ее сообразительности — этим грубиян оказал ей большую честь! — проехав еще с четверть часа, он приказал кучеру повернуть направо, потом налево, потом карета снова поворачивала то туда, то сюда и, похоже, сделала круг, но теперь уже Лоренца не могла понять, где север, где юг, где запад и восток. И когда они вновь двинулись по прямой, смотреть на дорогу больше не имело смысла. Да и вообще, имело ли смысл знать, где претерпит она свои крестные муки, а потом встретит смерть?

Рассудив так, Лоренца решила, что сейчас ей лучше всего заснуть, чтобы поберечь силы, которые вскоре ей очень понадобятся. И как ни странно, в самом деле заснула, несмотря на ухабистую дорогу.


***

А барон Губерт тем временем прискакал в Париж. Он прекрасно понимал, что того, кого он ищет, сейчас, когда во дворце нет королевы, в Лувре он не найдет. И отправился прямиком на улицу Тур-нон, где в вечерних сумерках особняк Кончини сиял всеми огнями, в отличие от его собственного, в котором не светилось даже слабого огонька. В какой-то миг барон прекратил в нем все работы. Если сын вернется, он сам возобновит их. Если же нет, то он продаст особняк, в котором у него уже не будет никакой нужды.

Ворота особняка флорентийца были широко распахнуты, и в них въезжала карета с опущенными шторами, сопровождаемая четырьмя всадниками. Барон поспешил вслед за ней, чтобы успеть въехать во двор, прежде чем ворота закроются. Но один из слуг схватил его лошадь за узду.

— Эй, господин хороший! Куда это вы? Тут вам не проходной двор, а владения монсеньора д'Анкра!

— Неужели монсеньора? А в следующий раз как прикажете к нему обращаться? Сир? Или Ваше Величество?

— Господин! Я прошу вас удалиться!

— А я хочу повидать вашего господина, каким бы титулом вы его ни именовали. Мое имя — барон де Курси, и я не привык ждать у двери. Доложите обо мне вашему хозяину!

— Прошу господина барона извинить меня, — заговорил другой слуга, сразу изменив тон, — но, к сожалению, это невозможно. Господина маршала нет дома.

— Трудно в это поверить, глядя на домашнюю иллюминацию! Но тогда доложите обо мне его супруге. Мне все равно.

— О! Господин барон!..

— Не в ваших привычках ставить слуг в затруднительное положение, господин де Курси! — послышался еще один голос.

Из дома, привлеченный громкими голосами, вышел какой-то человек и направился к ним. Барон узнал Антуана де Сарранса и, не испытав ни малейшей радости, нахмурился.

— Что вы здесь делаете? Или вы в самом деле здесь свой, как о вас говорят?..

Де Сарранс был без шляпы и отвесил барону насмешливый поклон.

— Говорят чистую правду. В доме маршала и маркизы веселятся, как нигде в Париже! Вы решили присоединиться к нашей веселой компании? Но мне кажется, вы уже вышли из возраста, когда любят пошалить.