— Ты повышаешь голос, Джейн, — заметил Джон, изо всех сил стараясь не смеяться. — Неужели ты повышаешь голос на детей в твоем саду?

— Нет, я просто жарю их попки в кипящем масле. А сейчас, будь любезен, поезжай.

Джон переключил передачу и вернул рукоятку обратно:

— Я не позволю тебе ехать так всю дорогу до Кейп-Мэй. Давай хотя бы попробую починить сиденье.

— Ну, если ты настаиваешь, — она расстегнула ремень безопасности, подтянулась вперед, открыла дверцу и вышла на обочину. Осмелится ли он сказать, что промокший свитер прилип к ней так, что сегодня он в первый раз оценил дождь по-настоящему?

Нет, конечно.

Плотно сжав губы, Джон вылез из машины и стал искать толстую палку, чтобы как-то приладить ее за сиденьем.

Пока он вытирал с лица воду и чертыхался про себя, Джейн села за руль и переключила передачу.

— Едешь? — Она так сладко и зло улыбнулась, что Джон понял — у него есть две секунды в лучшем случае, чтобы вскочить на пассажирское место. А то останется на обочине.

— И тебя подпускают к детям? — спросил он. Она медленно съехала на дорогу и аккуратно встроилась в поток машин. Он же держался за приборную панель, всеми силами стараясь не соскользнуть на заднее сиденье.

Джейн повернулась к нему и озорно улыбнулась:

— У тебя очки падают.

Он инстинктивно потянулся к ним обеими руками, и Джейн нажала на педаль до отказа. У «кролика» не очень большое ускорение, но его хватило, чтобы Джон полетел назад. Там он и остался, молча любуясь радугой, потому что был умным человеком, а умные люди понимают, когда их перехитрили.

Глава 4

«Ты ужасный человек. В тебе открылась настоящая золотая жила вредности», — говорила себе Джейн, даже когда старалась не думать, что Джон Романовски сидит сзади. Были видны его волосатые лодыжки и мокасины — он положил ноги на откинутое переднее сиденье.

Снова показалось солнце, было тепло, машину продувал ветерок, и Джейн почти обсохла.

Но не остыла.

Что-то неладно с Джоном Романовски. Что именно — неясно, но происходит нечто странное. В нем как будто два человека. Первый — чудаковатый профессор, по-дурацки одетый, изъясняется сухим языком. Второй — иногда забавный, всегда ироничный волосатый качок, со смешинкой в удивительных глазах. Его вид ясно говорил: «Мне весело, но я один знаю, во что мы играем».

Он действительно считает, что она не заметила? И так глупа, что не почувствовала — что-то в нем «не сходится»?

Неужели он не в курсе, какой нюх на неприятности развивается у женщины, которая работает с детьми? Детьми, рядом с которыми Макиавелли и Медичи покажутся жалкими неудачниками?

Неужели похоже, что она с дуба рухнула? Свалилась с луны? Только вчера на свет родилась? И к ней подходят все остальные определения, которыми ее невероятно вежливая и при этом на редкость язвительная бабушка награждала круглых дураков?

Нет, по ней так не скажешь. Вряд ли, особенно после того, как за нее взялись Молли, Ангел и Иветт. Но вероятность есть. Поэтому она бросила взгляд в зеркальце заднего обзора.

— Блин!

Она все-таки выглядит круглой дурой. От дождя такие естественные локоны превратились в ее обычную прическу. Местами кончики завились внутрь, местами наружу. А тушь дотекла до середины щек. Она выглядела как сумасшедшая.

Она и была сумасшедшей.

Держа одну руку на руле — «кролику», казалось, нравится дребезжать на сорока-пятидесяти милях в час, — она достала сумочку и нащупала упаковку бумажных салфеток.

Достала.

Открыла, разорвав зубами, — легко открывающиеся упаковки? Кто патентует такие вещи? Садисты? — и потерла салфеткой щеки. Поплевала на нее и потерла еще раз.

Здорово. Неводостойкая тушь — это понятно. Но несмываемая с кожи? Потрясающе. Почему Джейн не позволила Иветт уговорить ее на новую тушь, когда та продавала ей остальную косметику? Но она должна была в чем-то занять твердую позицию, заплатить за что-то сама, а ее собственная тушь была отличной… или, по крайней мере, ей так казалось.

Джейн бросила салфетку обратно в сумочку и сосредоточилась на дороге и на том, что делать дальше.

А за спиной ворочался Джон Романовски. Выгибался. Валялся. И все остальные слова на букву «в», которые ей приходили в голову. Она могла бы написать собственную книгу, например, «Хортон слышит Увальня Халка».

Только она ничего не слышала. Увалень вел себя тихо. Уже почти двадцать минут с заднего сиденья не доносилось ни звука.

Что говорят солдаты в кино перед тем, как к ним в окоп грохнется бомба или их начнут штурмовать враги? «Что-то тихо. Слишком тихо».

— Чем ты занят? — Джейн старалась взглянуть на него в зеркало заднего вида.

Он не ответил.

Замечательно. Она его убила. Он как минимум без сознания, из-за переохлаждения или чего-нибудь в этом роде. На заднем сиденье всегда дует сильнее.

— Джон! Отзовись. Тишина.

— Не смешно. — Джейн оторвала взгляд от дороги и быстро обернулась.

Спит.

Как он посмел!

Он должен был злиться. Орать, чтобы она остановилась и поменялась с ним местами, что «вести должен мужчина». Или сказать, что она уволена, хотя бы за фокус «твои очки вот-вот упадут».

Он должен был сообщить, куда вообще они едут, потому что она не имела понятия.

Джейн сделала радио потише и сквозь шум дороги — по которой теперь неслись одни огромные неповоротливые автобусы, спеша в казино, — снова прислушалась.

Он храпит?

Да как он смеет!

Джейн вцепилась в руль так, что побелели костяшки пальцев.

— Значит, так, — произнесла она громко, ведь единственный слушатель лежал без сознания. — Ты на автостраде Атлантик-Сити, которая ведет в Атлантик-Сити, а не в Кейп-Мэй. У тебя больше нет карты, потому что на ней дрыхнет увалень. Ты выглядишь так, будто попала в стиральную машину на отжим, а ты не быстросохнущая ткань. На заднем сиденье в отключке валяется вышеупомянутый волосатый увалень, и ты думаешь, что таким он тебе нравится больше. Верх застрял в чехле, а дождь польет в любой момент. Итак, Джейн Престон, самый угнетенный персонаж в этой пьеске, что ты собираешься делать?

Она заметила впереди большой указатель.

— О, эврика! Или как там говорят?

На все вопросы за нее ответила судьба с помощью указателя, который гласил, что через три мили будет зона отдыха «Фрэнк Фэрли». Еда. Заправка. Туалет.

Смахивает на план действий, и необязательно в таком порядке. Она выжала газ до отказа, то есть теперь «кролик» разойдется до семидесяти — средней скорости на автостраде. По крайней мере, одно решение принято.

— Ключи будут у меня, — сказала Енотовые Глазки, как только они припарковались в зоне отдыха, и Джон, который наслаждался ездой и монологом Джейн, наконец поднялся и огляделся.

— Обнадеживает. — Он оперся о приборную панель и выпрыгнул из машины, не утруждая себя выходом через дверь. — Где мы?

— Зона отдыха под Атлантик-Сити. Поскольку Атлантик-Сити на море, следующая будет только в Париже, поэтому я решила, что надо бы притормозить.

— Вот как, — сказал он, оглядываясь. — Я был уверен, что мы едем в Диснейленд.

Джон досчитал до трех — всего-то, — и маленькая любительница монологов взорвалась:

— Ты… Ты не спал!

— А я тебе нравлюсь в отключке? Очень мило.

Она прищурилась, что было бы не так симпатично и более грозно, если бы не потеки туши на щеках.

— Я ухожу.

— Пожалуйста. Забавно. Не думал, что ты слабачка. — Джон прошел мимо нее и направился к большому кирпичному зданию.

Как он и рассчитывал, она тут же его догнала, еле сдерживая гнев, вся взъерошенная… и очень привлекательная. Действительно, очень привлекательная. А после дождя еще более привлекательная и настоящая.

— Я не слабачка, Джон Романовски. Я выдерживала матерей, которые считают, что их херувимчики носят нимбы, а не вилы, и пережила рисование пальцем с группой из двадцати убийственных трехлетних детей. Я кремень в тяжелой ситуации, я убежище в беспокойные времена. Я могу надеть памперсы на малыша, гоняясь за ним по комнате, одной рукой, если нужно. Я не делаю одного, Джон Романовски, — не бьюсь головой о стену, это больно.

Ее слова остановили его. Может быть, он неправильно оценил эту маленькую динамо-машину и ее монолог в «кролике».

— Тебе все это не нравится? — спросил он, ожидая нового взрыва.

Взрыва не произошло.

Она посмотрела в землю, потом на него, закусив губу. Потом вздохнула и улыбнулась:

— На самом деле это забавно. Застрявший верх, дождь, фокус с отрыванием тебя от приборной панели…

— Да, ты, наверное, получила удовольствие от последней шутки, — он взял ее под локоть и повел к зданию. — Давай что-нибудь поедим. Потом, на сытый желудок, нам нужно будет поговорить.

— Поговорить? О чем?

— Не о королях и капусте, это уж точно. Но в планах произошло изменение. То есть в моих планах. Выслушай меня, и посмотрим, изменятся ли твои, хорошо?

— Если ты думаешь, что выразился внятно, — Джейн почти бежала, чтобы не отставать от него, — то я первая скажу тебе «нет». Но признаюсь — я всю дорогу от Вашингтона думала, что дело неладно. Что-то не так в тебе, Джон. Хотя бы скажи — мы еще едем в Кейп-Мэй?

— Я еду, — он открыл ей дверь, довольный, что у нее возникли подозрения. Милая барышня и определенно не тупая. ; — Когда поговорим, расскажешь о своих планах, ладно?

Они стояли посреди зала, мимо них люди спешили к туалетам, стойкам с едой, сувенирным магазинам.

— А мне понравятся новости? — спросила она.

— Раньше я бы сомневался. По крайней мере, до твоего монолога, когда ты думала, что я сплю. Но сейчас ручаюсь, что понравятся. Рисование пальцами, пеленание чужих детей… Тебе придется по вкусу маленькое приключение, Джейн.

— Смотря какое. Еще одно промокание предполагается?

— Вряд ли. Обещаю, что подниму верх, даже если придется позвонить механику и вытащить его сюда. Нет, речь идет о Кейп-Мэй и о том, почему я туда еду. Почему тебя нанял.

— Ты говорил неправду? — Джейн выставила вперед ладони и помахала ими, словно стирая вопрос. — Нет, не отвечай, не сейчас. Я это уже вычислила, тридцать миль назад. Я что-то поняла, просто не уверена, что именно. Мне нужно… вымыть руки. Встретимся здесь через пять минут, хорошо?

— Договорились. — Джон проводил ее взглядом и направился к сувенирным магазинам, чтобы задать несколько вопросов одному из служащих — в первую очередь выяснить, где ближайшие магазины и прокат автомобилей.

Когда Джейн вернулась, он протянул ей цент, который пропустил через машину, растянувшую его в изогнутый овал. Почему всем хотелось овальный цент — неизвестно. Но пока он ждал, ему просто нечем было заняться.

— Что это? — спросила Джейн, держа монетку на открытой ладони.

— Предложение помириться, — он пожал плечами.

— Ну, спасибо. Хотя я с большим удовольствием съела бы гамбургер, раз ты угощаешь. — Она направилась к стойке с едой. — И колу. И послушала бы, что ты собираешься рассказать.

Джон заказал на двоих и отнес еду к машине.

— Можем устроить пикник, — сказал он, когда Джейн снова села на водительское место. — Все муравьи утонули.

— У тебя муравьи в машине? — спросила она.

Он протянул ей еду и подсунул толстую палку под пассажирское сиденье.

— Что ж, с этого и начнем, — и он осторожно уселся. — Это не моя машина.

Ее карие глаза округлились, словно блюдца. Он никогда не понимал этой метафоры, или аналогии, или как там ее — он писатель, а не специалист по английскому, — но сейчас понял. У Джейн Престон восхитительные огромные глаза. Наверняка дети в саду и яслях ее обожают. Будь он ребенком, каждый день приносил бы ей яблоко.

— Это не твоя машина? Ты украл ее?

— Одолжил, — поправил Джон, забирая свой гамбургер и содовую. — У одного из студентов.

— Одолжил. У одного из студентов. В университете. Замечательно! — Джейн развернула гамбургер, откусила и следующий вопрос задала с полным ртом хлеба и мяса: — А зачем?

Он широко улыбнулся:

— Хороший вопрос. И хотелось бы, Джейн, чтобы мой ответ был логичнее.

Джейн промокнула рот салфеткой и провела языком по верхней губе, чтобы не осталось следов кетчупа. О боже. Пусть будет два яблока каждый день, и билеты на представление, и даже ужин. Точно, ужин. Он может часами смотреть, как она ест.

— Все нормально, Джон, — она спокойно взглянула на него, словно предлагая довериться. — Просто скажи мне правду. Когда совесть чиста, сразу становится легче.

Джон сжал губы, стараясь не рассмеяться. Он западает на училку. Кто бы мог подумать?

— Я же не окунал девчачью косичку в чернила, — хихикнул он.

Восхитительный румянец залил ее щеки.

— Извини, от старых привычек сложно отделаться. Так что ты хотел сказать?

— Я все быстро расскажу, ладно? Если бы у меня было несколько часов, чтобы расписать все в свою пользу, я бы так и поступил, но сейчас лучше сразу с этим покончить. Можешь накричать на меня, а потом мы утрясем все детали.