– А что ты здесь делаешь? Я ведь не пришла на свидание.

Джеймс громко хмыкнул, не разделяя игривого настроения, затем костяшками пальцев осторожно погладил ее по щеке. Такая легкая ласка, но так о многом говорившая.

– Как ты? – наконец спросил он, снова обретая голос. В последние несколько часов Джеймс вел только монологи и исключительно в собственной голове.

– Лучше ты скажи мне, как я.

– Давай, позову врача.

– Нет, после.

– Ты четыре дня не приходила в себя, – начал он. – Сильно ударилась головой – двенадцать швов на затылке.

– Выгляжу ужасно, да?

– Прекрасно, – улыбнулся Джеймс и продолжил: – А еще у тебя сломано четыре ребра и рука.

– А ноги? – встревожилась Аврора.

– Ноги целы.

Она облегченно выдохнула: ребра и руки – ерунда, а вот ноги!

– Ты знаешь, я тут подумала, пока спала… Может, мне открыть танцевальную студию?

Джеймс рассмеялся, сначала тихо, затем в полный голос.

– Всё, что захочешь, только не засыпай больше так надолго. – Его смех быстро оборвался, и он уже серьезно сказал: – Не делай так больше.

– Не буду, – пообещала она.

Джеймс ласково погладил ее по волосам, боясь причинить боль, но не имея мочи отказать себе в этом крохотном миге близости. Они так давно не были вместе, и он так боялся, что уже никогда не будут.

– Прости меня, – шепнул он, вкладывая в два слова все свои ошибки. – Я был таким дураком.

– Ты не дурак, ты – перфекционист, – пыталась шутить Аврора, но потом серьезно добавила: – Сделать так, чтобы все и всегда были счастливы, не в твоих силах, увы. Пообещай мне, что больше не будешь стремиться неровное сделать ровным.

– Обещаю. – Джеймс принял это, наконец понял, что выстраивать удобную, идеальную жизнь и жить по-настоящему – разные вещи. – Неровное не значит неправильное, – с улыбкой констатировал он.

– Точно, – отозвалась Аврора.

– А теперь расскажи: что с тобой произошло?

Аврора открыла рот, но мысли смешались, мешая вычленить главное: с чего начать?

– Я пошла к отцу, а там твоя мать, потом встретила Джонатана, и мы пытались поговорить, а потом меня сбила машина.

Глаза Джеймса тут же полыхнули бешенством, и если бы Аврора могла, то обязательно взяла бы его за руку, чтобы успокоить, но пока она могла только говорить:

– Нет. – Она покачала головой. – Никто меня не толкал. Это несчастный случай. Послушай…

Она больше ничего не успела сказать, снаружи раздался звук шагов и очень знакомый и очень требовательный голос, затем дверь распахнулась.

– Ждать? – язвительно повторил Стефан. – Мы уже и так четыре дня ждем. Мы хотим точно знать, что с нашим ребенком! А вы обязаны…

Он не договорил, споткнувшись о высокую фигуру Джеймса, который тут же встал, демонстративно одернув пиджак. Их отношение друг к другу не улучшилось, особенно, когда Стефан узнал, что о нем наводили справки.

– Опять здесь, – констатировал Стефан, поворачиваясь к врачу. – У вас в палатах интенсивной терапии всегда дежурят посторонние?

Врач чудом удержал спокойное выражение на лице. Видимо, он умел балансировать на тонкой ниточке, да еще и меж двух огней.

– Папа, – простонала Аврора, но не столько от боли, сколько от усталости: ну сколько можно!

К ней бросились все, но быстрее была мать. Грейс подскочила, шепча:

– Девочка моя!

Доктору не удалось оттеснить мать, поэтому пришлось применить весь свой авторитет и строго сказать:

– Прошу всех покинуть палату.

– Я не уйду! – бескомпромиссно заявила Грейс.

Врач попытался возразить – он был достаточно молод и, вероятно, еще не понял, что с матерями такое не работает.

– Это бесполезно, – предупредил его Стефан, мягко прикоснувшись к здоровой руке дочери.

– Хорошо, – согласился доктор, поднося к уху телефон, – но остальные – на выход.

– Пап, – позвала Аврора. – Расскажи Джеймсу про Мелисенту. – Стефан на мгновение замер, не сразу сообразив, о чем она, а когда понял, то согласно кивнул.

– Мы разберемся, не переживай. – Он поцеловал ее в лоб. – Отдыхай.

Джеймс же под недовольный взгляд будущего тестя коснулся ее губ легким поцелуем и вышел из палаты.

Большую часть пути до особняка Мелисенты в Мейфэр они проделали в тишине. Стефан, как и обещал дочери, рассказал Джеймсу о предложении, которое сделала его мачеха. Никаких сантиментов и деликатности, сухо и по делу. Но и Джеймс внешне не проявил признаков потрясения: он спокойно вел машину, холодной головой анализируя услышанное. Можно сказать, что мужчины – отец и жених – нашли общий язык в тишине.

Ворота перед хозяйским «Рендж Ровером» распахнулись незамедлительно, пропуская во внутренний двор. Ноябрь погодой не баловал, превращая труды садовников и ландшафтных дизайнеров в блеклые пародии на самих себя. Но сегодня утро было солнечным, ясным и холодным, таким же, как и хозяйка этого дома.

Джеймс не звонил и не предупреждал о своем приезде, но был уверен, что все уже проснулись: и мать, и брат. Короткий стук молоточка в парадную дверь, и вышколенный Кристофер чинно открыл дверь, кивнув достопочтимым господам, изволившим почтить дом ранним визитом.

Мелисента во всем блеске утренней свежести сидела на диване с бокалом мартини – рановато для напитков крепче кофе. Спокойный ледяной взгляд, идеальная укладка и надменно вздернутый подбородок – она не была удивлена своим гостям, наоборот, готова к встрече и даже нападению.

Джеймс не стал пренебрегать правилами приличия, поэтому подошел и поцеловал ее в гладкую щеку. Он делал так двадцать пять лет – с привычками сложно бороться. Стефан лишь сухо кивнул. Его, видимо, правила хорошего тона не беспокоили вовсе.

Но сейчас Джеймса больше занимал брат: Джонатан выглядел помятым и осунувшимся, в несвежей рубашке и с бокалом виски в дрожащей руке.

– Как она? – первое, что спросил Джонатан, когда заметил брата. На Стефана и вовсе не обратил внимания, а зря.

– Так это ты, ублюдок, виноват, что моя дочь сейчас в больнице!

– Это случайность. Я клянусь, я ничего не сделал! Это несчастный случай.

Джеймс не дал развернуться драке, аккуратно придержав Стефана за плечо.

– Я сам. – Это его семья и с ней он разберется самостоятельно.

– Джейми, я клянусь: я не знаю, как так вышло. Мы разговаривали, я просто хотел взять ее за руку, а она выскочила на дорогу, – эмоционально доказывал Джонатан, но, судя по виду, чувствовал себя паршиво. – Ты же мне веришь?

Джеймс снова очутился в детстве: брат именно так всегда спрашивал, заглядывая в глаза, ища поддержки.

– Ты бросил ее лежать на дороге. Как ты мог? – этого акта трусости Джеймс никак не мог понять.

– Я испугался, – честно признался Джонатан. – Сто раз об этом пожалел, но потом уже испугался сознаваться в своей трусости. Мне ужасно стыдно перед тобой. И перед ней.

– А перед нашим отцом не стыдно? – Это был не риторический вопрос, но Джонатан молчал, явно не до конца осознавая, к чему он ведет, поэтому Джеймс добавил: – Страх чего толкнул тебя на вредительство «Виккерс»?

– Что? – ошарашенно переспросил Джонатан. – Я не понимаю, о чем ты?

– Об этом, – Джеймс достал из внутреннего кармана пальто документы и бросил ему.

Джонатан поймал, чудом не расплескав содержимое бокала и, поставив его на каминную полку, пролистал бумаги.

– Я не понимаю. Это бред какой-то. Я ничего не покупал. И ничего об этих фирмах не знаю. Я клянусь…

– Джон, – прервал поток излияний Джеймс.

– Я клянусь…

– А кто?

– Я не знаю. Я не понимаю. Я бы никогда…

– Эти ширмы открыты на твое имя.

– Джейми, я…

– И твой отдел саботировал сделку, – шёл в наступление Джеймс.

– Я не…

– Да не он это! – Вот он – момент истины. Мелисента не выдержала и, вскочив, наконец заговорила: – Это Дебора. – Она посмотрела на младшего сына и едко добавила: – Помощница, с которой ты спишь.

– Но почему? – не улавливая сути, переспросил Джонатан.

– Потому что я ей приказала. – Она бросила неприязненный взгляд на Стефана, который остыл и, удобно устроившись в кресле, выглядел так, словно собирался смотреть занятную пьесу, немного абсурдную, но увлекательную.

– Но зачем?! Ты же меня подставила! Меня же могли уволить, как минимум!

– Да никто бы тебя не уволил! – жестко парировала Мелисента. – Джеймс не позволил бы. – Она бегло взглянула на пасынка, затем опустила глаза, добавив: – А все шишки посыпались бы на него, как на исполнительного директора.

Джонатан тряхнул головой, отгоняя туман, которым окутал себя, заливаясь виски последние четверо суток. Что произошло с их семьей? Что произошло с матерью? Кем стал он сам?

– Осуждаешь меня? – спокойно поинтересовалась она. – Я ведь твое будущее хотела обеспечить.

– А мое, мама? – Джеймс не вступал в их перепалку, не уточнял деталей – он достаточно услышал, но всё-таки хотел знать: за что?

– Не называй меня так, я ведь просила, – привычно поправила Мелисента, но с ответом на основной вопрос так и не нашлась.

– Я тоже больше не буду. – Джонатан посмотрел в полупустой бокал, стоявший рядом, потом швырнул его в потухший камин, перечеркивая страницу. – Я позвоню, – кивнул он Джеймсу и вышел.

Мелисента осталась стоять, прямая и гордая, но бесконечно одинокая. Джеймс тоже молчал, с грустью глядя на мачеху, которую не стеснялся называть матерью. Она не смогла полностью заменить ему маму, но была по-настоящему родной и близкой. От этого было еще горше.

– Теперь остались только ты и твой мартини, – резюмировал Стефан, когда и Джеймс покинул гостиную.

– Зря я к тебе обратилась, – огрызнулась Мелисента, не желая признавать его правоту.

– Во всём, что произошло, виновата ты одна.

– Убирайся из моего дома! – теперь настала ее очередь выгонять его.

Стефан хмыкнул, оценив этот финт, как старую шутку, и, поднявшись, подошел к внушительному роялю, заполненному рамками с фотографиями. Он пробежался глазами по жизни семьи Барлоу и, найдя знакомый снимок, – тот, на котором они были с Хью, – выдернул его из рамки и ушел.

***

В «Виккерс шипбилдинг груп» внеурочно собрались акционеры. На повестке дня значилась пертурбация акционерного капитала. Внезапные атаки на компанию и потери на фондовой бирже, естественно, обеспокоили всех финансово заинтересованных лиц, но ситуация стабилизировалась, а после окончательного подтверждения гособоронзаказа их акции возросли в цене, как и общая ликвидность. И вот, новое волнение на еще недавно спокойной водной глади: Джеймс Барлоу – CEO компании – выкупил у Джонатана Барлоу его тринадцать процентов акций и теперь единолично владел тридцатью восемью процентами. Это много. И это беспокоило. Акционеры доверяли его взгляду на ведение бизнеса и репутации, но сосредотачивать большую власть в одних руках – опасно. Перемены такого рода всегда остро воспринимались людьми, привыкшими всё контролировать, но сейчас у них не было ни возможности возразить, ни желания как такового. Строительство фрегатов для Минобороны шло полным ходом и полностью укладывалось в графики, а детальный бизнес-план по выходу на рынок пассажирских лайнеров сулил немалые прибыли. Поэтому свои сомнения и опасения акционеры решили не высказывать. Пока.

– Господа, я очень рад, что мы полностью совпадаем во взглядах на будущее «Виккерс», – Джеймс тонко улыбнулся: с ним сейчас сложно было не согласиться, они все в одной лодке и идут единым курсом, так к чему споры? – Если у вас больше нет вопросов, – он обвел конференц-зал глазами – вопросов не было, – объявляю собрание закрытым.

– Прекрасная речь, – прокряхтел Филипп Барлоу, когда они с Джеймсом остались вдвоем. – Долго, небось, возле зеркала репетировал?

Всё-таки их отношения, выстроенные на конфронтации и постоянных подначках, – неискоренимая привычка. Вот у них вроде и поводов для споров не осталось, а общаются по-старому!

– Полночи вчера не спал. Хотел тебе даже позвонить, но пожалел старика.

Филипп весело крякнул и опять завел любимую шарманку:

– Так и когда ваша свадьба с Авророй?

– Обещаю прислать тебе приглашение.

– Филипп Джеймс Барлоу!

Джеймс закатил глаза. Началось!

– Мне восемьдесят три, я могу и не дожить!

– Чтобы дожить, перестань уже терроризировать меня сроками! Поверь, мы обязательно поженимся, и если бы вы со Стюартом Клейтоном не придумали этого абсурдного завещания, Аврора бы уже была моей женой. А так… – Джеймс развел руками.

Аврора действительно решила обождать с браком до конца действия завещания, чтобы всем доказать, что они это делают исключительно по любви. Джеймс пытался переубедить ее, хотел официально всему миру заявить, что они теперь одно целое, но настаивать не стал. Ему на все эти дурацкие бумажки было плевать, но если для нее это важно, пусть будет так.