— А ты уверена, дорогая, что тебе можно пить?

Нэнси покрутила пальцем у виска.

— Ненормальная? Считать-то умеешь? Даже если мы… — она посмотрела на Ивана и засмеялась, — даже если мы каким-то чудом зачали дитя во время локального апокалипсиса, все равно это будет ясно не раньше, чем через пару недель. А пока можно отрываться по полной программе!

— Только не так, как в прошлый раз, — Иван шутливо щелкнул ее по носу. — Ты уже в прошлый раз призывала всех оторваться по полной программе, и это закончилось потопом…

— Но, поскольку Чизус Крайст — наш бест френд, — подхватила Нэнси, — мы спаслись, выжили, выплыли и вернулись домой!.. Как там у Щербакова? «На всякий случай все прощайте, но если выплывем — то выпьем!»

Мы вышли из пиццерии на улицу и пошли к паркингу. Иван достал ключи от арендованного «крайслера», правда, не вишневого, а темно-синего, «под цвет Анютиных глазок», как он горделиво объяснил нам, пригнав в первый день машину к нашему дому. Мы с Нэнси съехались, взяв в рент половину дуплекса на Томлинсон авеню, и там было достаточно просторно, чтобы Иван смог поселиться вместе с нами, прилетев, наконец, из Техаса после нескольких дней мытарств.

Сейчас они, наверное, решат отделиться, — с грустью подумала я, — и я опять останусь одна…

— А представляешь, — Нэнси обернулась ко мне с переднего сиденья, — если я все-таки залетела… Что за детеныш у меня родится, и что из него вырастет, зачатого в таких обстоятельствах?.. Я думаю, гений. Нобелевский лауреат, не меньше!

Я улыбнулась и кивнула. У меня побаливал живот, но месячные все не начинались. Я успокаивала себя тем, что застудилась в воде.

Мы свернули на Томлинсон. Быстро темнело, но в воздухе по-прежнему висела влажная духота. Сентябрь в Филадельфии — это еще лето, надоевшее до колик, жаркое, душное, полное насекомых, гудения кондиционеров и запредельных счетов за электричество.

Иван припарковался возле гаражных дверей и заглушил мотор.

— Доставай виски, — скомандовала Нэнси, выпрыгивая из машины, как кузнечик, на своих длинных ногах. На ней были белые джинсики-капри на три размера меньше, чем до потопа и на размер меньше, чем следовало бы. Коротенький алый топик, державшийся неизвестно на чем, не прикрывал ни живот, ни спину; ни капли не пострадавшая от худобы грудь задорно торчала под блестящим шелком. Красные босоножки на шпильке, состоящие из одних тоненьких ремешков, алый лак на ногтях, растрепанная короткая стрижка, сияющие глаза — в целом, это была прежняя Нэнси, богинька-герцогинька, циркуль света. Я ее ужасно любила.

Иван достал из салона коричневый бумажный пакет с бутылками и несколько пластиковых пакетов с едой.

— Пошли, — он посмотрел на Нэнси с плохо скрываемым обожанием. — Я буду вас кормить. И поить.

— А мы будем валяться на диване и лениться, — подхватила Нэнси. — А утром ты, как законный муж, принесешь нам кофе в постель.

Я усмехнулась. По-моему, Ивану предстояло носить кофе в постель всю оставшуюся жизнь. Впрочем, он, кажется, не возражал.

— Знаешь, — Нэнси плюхнулась на диван и потрясла поочередно правой и левой ногой, скидывая босоножки, — все-таки, жизнь прекрасна. Иди переоденься. И подкрась, наконец, свое бледное личико! Мы же собираемся праздновать свадьбу, а на своей свадьбе я не потреплю никаких унылых рож.

Я покорно отправилась в маленькую спальню и открыла стенной шкаф. Мое лавандовое платьице покоилось на дне озера, в которое превратился Новый Орлеан, я мысленно провела пальцами по мягкой нежной ткани, сразу вспомнила руки Антона на своих бедрах, и тут же запретила себе об этом думать. Вместо этого я надела новое, купленное вчера по настоянию Нэнси, платье странного жемчужно-зеленого цвета, очень подходящего к моим глазам. Краситься мне не хотелось, и я через силу провела кисточкой с румянами по щекам, чуть-чуть оттенила глаза, вяло накрасила ресницы и мазнула темно-розовым блеском по губам. В целом вышло приемлемо, по крайней мере, Нэнси не могла меня упрекнуть, что я выгляжу на ее свадьбе как бледная спирохета. Я обулась, потому что платье требовало туфелек, но потом передумала и вышла в гостиную босиком. В конце концов, я имела право на определенный комфорт, ведь Нэнси тоже скинула свои шпильки.

Иван уже накрыл длинный журнальный столик перед диваном — корзинка с фруктами, сыр, зелень, виски в квадратной бутылке, сухое вино двух сортов, шоколад и сочные отбивные, украшенные салатом — когда только успел!..

Я села в кресло и поджала босые ноги.

— Еще будет курица в чесночном соусе, торт и мороженое, — объявил Иван, которому, как ни странно, очень шел кухонный передник.

— Хочу суши! — капризно сказала Нэнси, отпивая из бокала.

— Съездить? — с готовностью предложил Иван.

— Не надо, по телефону закажи.

Иван прошел за кухонную перегородку и начал листать справочник.

— Ага, нашел… японский ресторан… так… суши… Двести пятнадцать… четыре, три, семь… ага… Алло!..

— Верочка, ты такая хорошенькая, — мурлыкнула Нэнси и взяла сигарету. — Просто куколка в этом платье. А ты отказывалась его покупать! А я говорила! Ты, блин, никогда меня не слушаешь.

— Вы теперь съедете на другую квартиру, да? — я тоже взяла сигарету и закурила, стараясь не смотреть на подругу, чтобы она не поняла по глазам, как мне не хочется оставаться одной.

— Еще чего, — Нэнси фыркнула. — Пусть Иван сначала работу приличную найдет. И вообще. Не бойся, мы тебя не бросим.

Она стряхнула пепел и добавила:

— А Тошку своего ты забудь. Просто забудь, Вера. Вон Жека тебе уже дважды звонил из Москвы. Только позови.

— Не позову. — Я покачала головой и взяла бокал. — И перестань об этом говорить.

— Вера, ты глупая, безответственная особа.

Я пожала плечами.

— Ты мазохистка, Вера! — Нэнси обвиняюще ткнула в меня сигаретой.

— Нэнси, — сказала я. — Ты любишь Ивана?

— Конечно, люблю. Но при чем тут Иван? Иван работает барменом, а не…

— Девчонки, в дверь звонят! — крикнул Иван из кухни. — Откройте, у меня тут курица в духовке…

— Что, уже суши? — Нэнси удивленно приподнялась. — Так быстро? Вот это сервис! Иван, деньги давай!

— Сиди, я сама открою.

Я взяла из сумочки кошелек и пошла к двери.

Нэнси включила телевизор, до меня донесся голос диктора: «В Техасе в связи с угрозой урагана остановлены два ядерных реактора…»

Я открыла дверь.

Антон стоял, прислонившись плечом к косяку, в черных джинсах и черной майке, его очки поблескивали в свете уличного фонаря. Я отшатнулась, выронила кошелек, оступилась. Он поддержал меня за локоть и сразу отпустил, смотрел безо всякой улыбки, молча, и ждал неизвестно чего.

— Тош, — у меня сел голос, горло пересохло. — Это ты?.. Ты приехал… на свадьбу?

У него мгновенно застыло лицо, на глазах превращаясь в маску.

— На свадьбу? Ты вышла замуж?

— Ты что, дурак? — спросила я, раздумывая, что сделать сначала: заплакать или засмеяться. — Как я могла выйти замуж, когда я люблю только тебя?

Его рот был на вкус как горячее молоко с медом, которым меня поили в детстве во время простуд. И дрожал он так же, как я в детском температурном бреду.

— Я люблю тебя, — прошептала я, с трудом отлепившись от него. — Люблю-люблю…

— Я тебя больше, — ответил он тоже шепотом. Его дыхание щекотало мою шею. — Люблю-люблю…

— Верочка! — крикнула Нэнси из гостиной. — Где мои суши?.. Ты что там — целуешься с японцем?

— Почти, — ответила я, прижимаясь щекой к черной майке с иероглифом. — Тош, как ты меня нашел? И ведь ты давно должен был быть в Ираке?..

— Я же отдал тебе свой ключ, — тихо сказал он мне в макушку. — А без него у меня… ни одна дверь не открывается.


КОНЕЦ