Вот, наверное, почему она назвала магазин Wonderland. Как раз из-за этих чудес, от которых у меня перехватывает дыхание.

Дворик магазина являет собой часть большого двора жилого комплекса. С трех сторон дворик окружен стенами, по верху которых установлены высокие решетки для вьющихся растений. Две стены увиты буйно цветущими побегами жасмина. У третьей раскинул свои ветви куст глицинии, которой на вид лет сто. Одной стороной куст касается стены здания, с другой он тянется вверх, нависая над двориком и образуя тенистую перголу, под которой стоит круглый столик кованого железа и четыре стула. Такое впечатление, что они готовы для файф-о-клока. Вдоль стен ухоженный газон и разросшиеся гортензии, рододендроны и еще какие-то источающие аромат растения.

Контролируемый взрыв красок. И запахов. То ли от недосыпу, то ли от этих запахов у меня кружится голова.

– Синьорина! – Колин поворачивается и вновь завладевает рукой Евы. – В жизни не видел ничего чудеснее! Это место волшебное! И оно вне времени!

Она улыбается ему. Проклятый гамбуржец, думаю я.

Надо же было, чтобы именно мне должен был попасться единственный гетеросексуальный фотограф? Я никогда не ревную, считаю это занятие бессмысленной потерей времени, но меня бесит та легкость, с какой он завоевал симпатию Евы. Тогда как я с первого же взгляда вызвал у нее только враждебность.

– Вам правда нравится? Это мое убежище, – признается ему укрощенная строптивица.

– Истинный Милан! Романтический Милан! Народный! Утерянный! – заходится в восторге Колин. – Мы обязаны снимать только здесь. Вы должны нам это позволить. Несколько снимков в магазине с его очаровательной атмосферой винтажа, а дальше потайной дворик!

– Но… – Ева с сомнением оглядывается по сторонам.

– Не слишком ли здесь темно, Колин? – вмешиваюсь я.

Мне только не хватало торчать здесь весь день, глядя на то, как он изображает из себя влюбленного в… А в кого, собственно? Кто она для меня, спрашиваю я себя, стараясь быть логичным. Приди в себя, Луис, с каких это пор для тебя что-то значит эта психопатка? Тебе от нее надо лишь одно. Ну даст она кому-то еще, тем лучше, наберется опыта.

– Ерунда, – морщится Колин. – У нас есть подсветка для интерьерной съемки. А на улице будем снимать после одиннадцати, свет будет что надо. Лучше, чем в переулке. Там нужно было снимать ранним утром. Но ты опоздал!

– Только не начинай! – огрызаюсь я. – Кто тебя притащил сюда, а?

– Это тоже верно, – соглашается он. – Луис сказал, что вы увлекаетесь фотографией, синьорина. Это правда? – спрашивает он Еву, явно на что-то рассчитывая. – Вы не могли бы помочь мне?

Она поворачивается ко мне, и в ее глазах впервые нет и тени враждебности. Они подобны звездам, я заглядываю в них и вижу золотистые блестки в их радужках.

Я вижу, как смущенное лицо Евы, словно по мановению волшебной палочки, расплывается в сияющей улыбке. Так над морем восходит заря. Она с недоверием глядит на Колина, а после на меня.

– Я… мне это доставило бы огромное удовольствие, – шелестит она, и ее голос похож на голос ребенка, которому показали игрушку, о какой он мечтал. – Это тебе сказал Луис?

Она поворачивается ко мне, и в ее глазах впервые нет и тени враждебности. Они подобны звездам, я заглядываю в них и вижу золотистые блестки в их радужках.

– Но как ты…

– Мне об этом рассказала Мануэла, – бурчу я, пожимая плечами.

Эта новая версия Евы, такой искренне радующейся, приводит меня в замешательство.

– Я обожаю фотографировать, – признается она, обращаясь к Колину. – Я прослушала три курса, но не знаю, достаточно ли у меня для этого таланта…

– Глупости, глупости, – повторяет он весело. – Я вам все объясню, и вы будете молодцом. – Он ободряюще хлопает ей по плечу.

Она поднимает голову и смотрит на него. Я громко прочищаю горло.

– Ты все еще здесь? – поворачивается ко мне Колин. – И до сих пор с грязными руками?

Из двери, ведущей в магазин, появляется Адела.

– Колин, мы обязательно должны использовать это для съемки! – восклицает она, потрясая парой сережек, сверкающих голубыми камнями. Яркий образец бижутерии пятидесятых годов. – Здесь полно абсолютно божественных украшений! Иди и взгляни на них! Луис, ты все еще не умылся?

– Вы прекратите наконец заботиться о моей чистоте?

И в этот момент я слышу неожиданный звук: это смеется Ева. Я вижу, как она, отбрасывая голову, заливается счастливым хрустальным детским смехом. Я вижу изящный изгиб шеи, слегка прикрытые короткими кудрями маленькие уши и вспоминаю тот первый раз, когда увидел ее смеющейся в полумраке пивной. Сейчас, со звуком, это еще более неотразимо…

Я глубоко втягиваю в себя воздух, напоенный опьяняющим ароматом жасмина, и в эту секунду ловлю на себе ее взгляд из-под ресниц, как будто она обнаружила во мне что-то, чего не ожидала увидеть.

Я глубоко втягиваю в себя воздух, напоенный опьяняющим ароматом жасмина, и в эту секунду ловлю на себе ее взгляд из-под ресниц, как будто она обнаружила во мне что-то, чего не ожидала увидеть. Он заставляет вспомнить тот, очень долгий и пронзающий, каким она смотрела на меня в ту ночь на мосту.

– Ладно, – говорит она наконец и с вызовом вздергивает подбородок: – Mi casa es tu casa[15]. Давайте снимать.

Она широко разводит руки в приглашающем жесте: добро пожаловать, а я внезапно сознаю, что я в опасности. Еще немного – и ловушка захлопнется.

Глава 11

– Ты можешь мне помочь?

– Это ты мне? А Линды что, нет? – оглядывается Ева.

– Она ушла за водой, здесь внутри как в печке.

Линда – гримерша. После того как она поработала над нашими с Аделой лицами, сетуя на синяки у нас под глазами, осталось только еще раз пройтись гримом и осушить пот, но остальные члены группы куда-то разбрелись, а кто-то должен был сходить и поискать что-нибудь выпить. На часах два пополудни, в магазине и даже во дворе, несмотря на душистую тень, жарко, и я, совершенно обезвоженный, умираю от жажды.

Я хотел было послать в бар Еву, но Колин возразил, сказав, что нельзя требовать от хозяйки дома еще и служить нам официанткой.

– После того как она оказала нам такую любезность! – заявил он с преувеличенным возмущением. – Ева, ты должна извинить его, он не умеет вести себя.

Она заливается краской под его ласковым взором. Ей нравится чувствовать себя протеже большого мастера.

Должен признаться, что сегодня она меня поразила. Встретив в ее лице такую взрывную, замкнутую и неуживчивую особу, я, честно говоря, опасался, что она скажет нам нет и прогонит взашей из своего магазина из опасения, что мы, незнакомые ей люди, устроим в нем бедлам и у нее возникнут проблемы с законом и страховкой. Так или иначе, для компании из семи человек ее магазинчик действительно тесноват. Но нет, она охотно дала добро. Она позволила нам оккупировать его и поломать ей весь день. Готов поспорить, не за деньги, ей такое даже в голову не пришло бы. Она сделала это из любопытства. И теперь прекрасно чувствует себя в этом своем привычном пространстве, ставшем в одночасье чужим, блуждая в нем, спотыкаясь о кабели, смеясь и расстраиваясь, позволяя членам группы делать все, что угодно, доверчивая, как ребенок. Это совсем иная Ева, не похожая на себя и неожиданная.

Не думаю, что я готов к такой перемене в ней и что чувствую себя уверенно с этой новой личностью.

– Ты сама вызвалась помогать нам, – резко говорю я ей, стараясь гнать эти мысли из головы. – Так что давай помогай. Губка там.

Я показываю ей на столик в углу, где Линда разложила свой инструментарий. Ей и нужно-то всего промокнуть мне лицо, чтобы оно не блестело от пота. В конце концов, речь не о том, чтобы кирпичи таскать.

Ева с сомнением смотрит на губку, потом на меня, потом на дверь во двор. Колин ушел туда, велев ей отдыхать, пока он вместе с художником и осветителем настраивает аппаратуру для съемки. Через минуту сниматься предстоит мне, пока Адела переодевается в ванной.

– А вдруг Колину понадобится… – пытается уклониться Ева, делая пару шагов к выходу.

– Давай-давай, тебе что, это трудно, черт побери! – взрываюсь я.

Что с ней такое? Я понимаю, что она испытывает неприязнь ко мне из-за истории с хорьком, но разве нельзя вести себя чуть-чуть любезнее?

И тут я замечаю, как ее смущенный взгляд на мгновение задерживается на моей груди, быстро сползает ниже и отлетает к шкафу. И до меня доходит. Дело не в неприязни ко мне, а в том, что я почти голый. Это – съемки модной линии нижнего белья, и я, и Адела позируем в соответствующей… одежде. В эту секунду на мне только полупрозрачные темно-синие боксеры. Эвон как ее это смутило!

– Уж не испугалась ли ты? – спрашиваю я ее с иронией. – Никогда не видела голых мужиков? Даже на фотографии?

– Разумеется, видела! Полным-полно! То есть… я не хотела сказать… – Она окончательно теряется и замолкает.

– Понимаю. Ты видела целую сотню голых мужиков. Не имею ничего против, – продолжаю забавляться я.

– Вовсе не сотню! – возражает она.

Идет в угол с гримерскими принадлежностями, хватает губку, тональный крем и сердито смотрит на меня:

– Во всяком случае, в моем магазине – никогда!

– В таком случае у тебя бедная фантазия, моя дорогая. – Я выпрямляюсь, отходя от прилавка, на который опирался. – Ну давай, я жду… иди сюда… Ева.

Я выговариваю ее имя, смакуя его, и ловлю взглядом ее взгляд. Вижу, как ее губы чуть-чуть приоткрываются, словно от удивления. Я не двигаю ни одним мускулом, это ни к чему. Воздух, разделяющий нас, медленно наэлектризовывается, ее как магнитом тянет ко мне.

– Ну же, вперед, я ничего тебе не сделаю, – чуть слышно говорю я

Слегка подавшись вперед, Ева замирает. Но притяжение сильнее ее. Я вижу, как она борется с ним, но, словно захваченная лассо, делает один шаг ко мне… другой.

– Я в этом совсем не уверена… – шепчет она в ответ почти через силу.

Слегка подавшись вперед, Ева замирает. Но притяжение сильнее ее. Я вижу, как она борется с ним, но, словно захваченная лассо, делает один шаг ко мне… другой. Всего три шага, и я ощущаю тепло ее тела. После четвертого она так близко, что я чувствую на своей коже ее дыхание. Мы глядим в глаза друг другу. Дыхание застревает у нее в горле, она выталкивает его длинным глубоким вздохом, будто сдаваясь. Я опускаю взгляд на ее губы и наклоняюсь, чтобы поцеловать.

Губы Евы оказываются мягкими и податливыми, точно такими, какими я их и представлял. Она уступает, больше не сопротивляясь, но и не отвечая, как заколдованная. И я, который намеревался всего лишь помучить ее немного, неожиданно остро хочу ее. Я чувствую, как реагирует мое тело, как адреналин закипает в крови, и едва сдерживаюсь, чтобы не сорвать с нее майку и крепко прижать ее обнаженное тело к своему.

Делая неимоверное усилие над собой, я отрываюсь от ее губ. С раскрасневшимися щеками, она вперяет в меня взор своих огромных глаз. Потом поднимает руку, не ту, что держит губку, и медленно проводит указательным пальцем по моему лицу, от лба до подбородка, палец на миг замирает на моей нижней губе и несколько раз нежно проводит по ней. На этот раз озноб охватывает меня.

Похоже, она меня рисует, думаю я с изумлением, словно пытается понять руками нечто, что не удается пока понять умом. В какой-то момент меня одолевает безумная мысль, что это она обнимает меня и, привставая на цыпочки, умоляет еще об одном поцелуе. О многих поцелуях.

И тут дверь магазина распахивается.

– Ева! Я на работе всех на уши поставила, пока ты мне не… А ты вот где! – Веселый голос Мануэлы разрывает тишину и разрушает колдовство.

Ева вздрагивает, вспыхивает, отскакивает от меня и, быстро поднеся руку с губкой к моему лицу, несколько раз проводит ею по нему.

– Какая реакция, – говорю я тихо, чтобы слышала только она, – просто изумительная…

Широко улыбаясь, я поворачиваюсь к Мануэле:

– Какой сюрприз! Проходи, Ману! – Сделав приглашающий жест, я кладу ладонь на обнаженную руку Евы.

Та отдергивает руку, как ошпаренная, и оборачивается к подруге.

– Чао, Ману, как хорошо, что тебе удалось освободиться! – выдыхает она. – Видишь, чем мне приходится заниматься?.. Раз уж ты здесь, почему бы тебе не заняться этим? – Она подходит к Мануэле, вкладывает ей в руку губку и сухо кивает в мою сторону: – Милорд желает, чтобы ему промокали пот.

– Лично я предпочитаю вгонять его в пот! – говорит в ответ Мануэла.

С веселым бесстыдством она пробегает взглядом по моему телу, поигрывая губкой.

– Ты считаешь, я должна промокать ему только лицо? – спрашивает она Еву, направляясь ко мне.

– Промокай что хочешь, – отвечает Ева с едва заметным напряжением в голосе, – но не думаю, что Колин имеет в виду этот тип фотосессии… Кстати, пойду посмотрю, что он там делает.