Армандо Перес - О чем молчат мужчины… когда ты рядом

Она исчезает во дворе, а Мануэла, подойдя, повисает у меня на шее.

– Привет, иностранец, – шепчет она. – Сегодня утром я проснулась совсем одна … – Она целует меня.

Не сказал бы, что мне неприятна эта череда женщин, которые приходят поцеловать меня. На миг я даже воображаю себя языческим идолом с тянущейся к нему вереницей девственниц, ожидающих своей очереди. Ладно, пусть и не девственниц, не буду привередничать. Да уж, фантазия у меня богатая. Я смеюсь.

– Что в этом смешного? – отрывается она от меня.

– Ничего… просто подумал о чем-то смешном… Лео составил тебе компанию? Я попросил его…

– Ах вот почему он был таким любезным! – смеется она. – Он приготовил мне кофе и предложил довезти до работы. Это лучше, чем иметь мажордома! Мне пришлось разочаровать его, сказав, что сегодня утром я не работаю… А я было подумала, что его любезность от широты души, а он просто выполнял твои указания.

– Вовсе нет, – защищаю я друга, – на него порой нападает желание быть галантным. А теперь давай, закончи работу, которую твоя подруга бросила на полпути.

Я и сам не знаю, имею ли я в виду только промокание пота на своей физиономии. Смотрю на Мануэлу и размышляю, не поцеловать ли ее еще раз. Но боюсь, что ситуация моментально станет щекотливой и ко многому обязывающей, особенно учитывая, как я одет. Ну а что, чуть раньше я рисковал меньше? Перед моим внутренним взором встает лицо Евы с ее странно-внимательным взглядом и раскрасневшимися щеками, но я решительно прогоняю видение. Это был только миг. И передо мной совсем другой объект.

– Когда Ева в эсэмэске написала мне, что ты здесь снимаешься для журналов мод, я не могла поверить, – говорит Мануэла, умело осушая мое лицо губкой.

Я уже имел возможность убедиться, как много она умеет делать этими руками, привыкшими месить и лепить.

– Вот почему ты появилась здесь! А я уже подумал, что ты провидица.

– Кто знает, может, и провидица. – Она с лукавой улыбкой смотрит на меня. – Например, я могу предсказать… что ты будешь делать, как только закончишь здесь свои дела.

– И что это будет?

– Я вижу в хрустальном шаре… как ты вскакиваешь в такси вместе со мной и мы даем водителю адрес твоей мастерской. В такси ты начнешь ласкать меня, а я расстегиваю тебе брюки… и наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть твое красивое нижнее белье…

– Луис, может быть, ты все-таки снизойдешь до нас и явишься на площадку? – Раздраженный голос Колина прерывает предсказание на самом интересном месте.

Я поворачиваюсь и вижу на пороге друга-фотографа.

– А вы кто такая?

– Заместительница вашей гримерши! – Мануэла демонстрирует ему губку, которую сжимает в руке. – Я подруга Евы. Случайно проходила мимо, и меня сразу же загрузили работой.

– Большое вам спасибо. – Колин, с подозрением глядя на Мануэлу, забирает у нее губку и только что не щелкает каблуками. – А теперь извините, но мы должны закончить работу, пока не ушел свет, – добавляет он с немецкой дотошностью.

Я с любопытством взираю на него. Все время, что мы здесь, он льстив и любезен с ригидной Евой, а вот с Мануэлой держится холодно, как прусский генерал. Ну что ж, о вкусах не спорят.

Я трясу головой, отгоняя эту мысль, и иду за ним во двор. Ева, расставляющая стулья, поднимает голову, испепеляет меня взором и возвращается к своему занятию.

Итак, конец перемирию.

– Колин, я сейчас, только попрощаюсь с моей подругой и приду, – заявляю я.

Тем более что предсказанию моей прекрасной цыганки не суждено сбыться. Спустя полчаса ее пребывания здесь звонит ее мобильник, и она вынуждена убегать: какие-то неприятности на работе. Не получается с глазурью или что-то в этом роде. Она оставляет нас, обещая приехать ко мне сегодня вечером с коробкой сластей. Это кажется прекрасной идеей.

К четырем съемки заканчиваются, мы все измочаленные и умираем с голоду. Я и Адела – еще и от недосыпа. К тому же я все это время почти не прикасался к воде, и у меня опять разболелась голова, которая, впрочем, так полностью и не проходила.

– Ева, даже не знаю, как отблагодарить тебя за гостеприимство, – говорит Колин, пожимая ей руку, после чего наклоняется и целует ее в обе щеки, совсем рядом с губами. – Я скажу в администрации, чтобы они пригласили тебя и решили вопрос о компенсации.

– О компенсации? – удивляется она.

– Разумеется. За аренду помещения и время, затраченное тобой на съемке.

Как бы мне хотелось, чтобы Ева сейчас села со мной в такси. Было бы забавно посмотреть, как ее раздражение превращается в страсть.

Фанфарон Колин самодовольно улыбается. Он прекрасно знает, что она не ожидала от него такого, и наслаждается ролью благодетеля.

– Я… ну зачем же! Я практически ничего не сделала… и я не профессионал, – протестует она и бросает короткий взгляд на меня.

Я успеваю заметить в нем смущение. Наверняка думает, что теперь она должна быть благодарна и мне. Да, так оно и есть. И она даже не представляет, как сильно.

– Естественно, при публикации снимков будет назван твой магазин, – приторно улыбаюсь я. – Хотя он, видимо, в рекламе не нуждается… Такое восхитительное местечко! Грех не упомянуть о нем, – добавляю я с ехидством.

Она знает, мне известно о том, что ее восхитительное местечко на грани краха.

Но сейчас я не могу позволить себе ссоры с ней. По ее покрасневшей физиономии я понимаю, что она недовольна и раздражена. Как бы мне хотелось, чтобы Ева сейчас села со мной в такси. Было бы забавно посмотреть, как ее раздражение превращается в страсть.

– Луис прав, твой магазин будет назван! – Колин замечает, что теряет инициативу, и, зло глядя на меня, пытается исправить положение: – Так что скоро у твоих дверей будет полно фотографов, а не только покупателей!

Затем следует обычная в таких случаях суматоха, обмен телефонами, и наконец все прощаются.

Не подходя к Еве, я машу ей рукой от двери:

– Чао, Ева! И спасибо, – говорю я. – Скоро увидимся… как договаривались.

– О чем? – Она совсем забыла о нашем договоре. Или делает вид? – Кстати, как поживает Лаки?

– Лаки? А, ты имеешь в виду Да Винчи! Прекрасно! Мой друг Лео нашел для него очень симпатичный ошейничек.

– Но его зовут Лаки!

– Звали. Теперь нет. До скорого, дорогая! – Я еще раз машу ей рукой и быстро выхожу из магазина.

Адела ждет меня в такси. Едва я захлопываю дверцу, она подпрыгивает от нетерпения, как пружинка.

– Ну, братишка, что за игру ты ведешь с этими двумя подружками? – спрашивает она меня насмешливо.

– В каком смысле? – Я сама невинность.

– А в том, что сначала я проторчала в ванной целую жизнь, ожидая, когда закончатся твои эротические игры…

– Адела! Ты подглядывала? – Я делаю вид, что рассержен ее поступком, но при мысли о том, что она, притаившись за приоткрытой дверью, ожидает, чем кончатся мои дела сначала с Евой, а потом с Мануэлой, мне не удается остаться серьезным. Что за сестра!

– Ну, естественно, я подглядывала. А ты никогда не задумывался, что всегда есть что-то, чему нелишне поучиться у других? – Она дружески пожимает мне руку. – Но это еще не все, дорогой.

– Что значит не все?

– Это значит, что, когда ты вышел во дворик, а эта девушка… брюнетка…

– Мануэла.

– …а Мануэла осталась одна, я, бросив последний взгляд в зеркало, собралась выйти, как снова появилась Ева, и, конечно же, я осталась подслушать, о чем они говорят.

– Естественно. И что ты услышала?

– Если я тебе расскажу, что получу за это?

Я щиплю ее:

– Вот это!

– Ай! Тогда ничего не расскажу.

– Колись-колись, шпионка. Я отведу тебя поужинать. У Ноба.

– Блестящая идея! – восклицает она и хлопает в ладоши. – Ну, слушай. Мануэла принялась поддразнивать Еву. По твоему поводу. Типа как странно, что он явился именно сюда, интересно, что его так привлекает в этом магазине, вряд ли твой винтаж…

Первый сеанс, вытекающий из нашего договора, меньше чем через три недели, в среду, в семь часов вечера. Там и посмотрим, кто из нас sex toy.

– Говорила с ревностью?

Адела отрицательно качает головой:

– Нет, мне показалось, что она скорее развлекается при мысли, что ты можешь приударить и за ее подругой тоже. Ты ведь приударяешь за ее подругой, правда?

– Насчет приударить не знаю. Я хочу трахнуть ее.

– Да ты последний из романтиков. Боюсь, что тебя здесь ждет большое разочарование.

– Почему ты так думаешь?

– Ева очень убедительно отрицала возможность чего-либо подобного. Она сказала, что ты пришел в ее магазин повыпендриваться перед приятелями, но все сложилось не так, как ты задумал… И еще, она не понимает, что нашла в тебе Мануэла. На что та сказала такое, что я не смогу тебе передать, а то ты раздуешься, как индюк…

– Я и без тебя могу себе представить, что она сказала.

– А потом она добавила, что было бы здорово, если бы Ева погуляла с тобой, – заключает Адела, откровенно забавляясь. – Хочу заметить, ты окружил себя не слишком застенчивыми барышнями, которые передают тебя с рук на руки, как sex toy[16].

– И что ответила Ева? – спрашиваю я заинтересованно.

– Что у нее для этого есть жених. И должна заметить, ей этот разговор был явно не по вкусу, и она сменила тему. Тогда я чуть подергала ручку двери, чтобы предупредить о том, что в ванной кто-то есть, и вышла.

– Они наверняка поняли, что ты все слышала, – упрекнул ее я.

– Ну и пусть. А что я, по-твоему, должна была сделать? Не сидеть же мне в ванной до ночи. Короче, братишка, по-моему, ты в заднице. С этой крошкой ты еще оберешься хлопот.

– Поживем – увидим! – смеюсь я.

Первый сеанс, вытекающий из нашего договора, меньше чем через три недели, в среду, в семь часов вечера. Там и посмотрим, кто из нас sex toy.

Бумага, и много, разной по плотности, зернистости, массе, формату. От тонкого картона для акварелей до белой, тоже тонкой, как пакеты из-под хлеба. Два или три куска картона на подложку, а поверх кусок мольтона, чтобы бумага не соскальзывала. Губка и обыкновенная тряпка. Темные чернила, тонкие волосяные кисти.

– Они из волоса куницы, не переживай, – уточняю я, обращаясь к хорьку.

Зверек обиженно глядит на меня, не понимая, почему я снаружи клетки, а он внутри.

Явившись три часа назад в мастерскую, я нашел его чуть ли не наполовину выбравшимся из большой металлической клетки.

– В этом металле нет цинка, – первое, что сказал мне Лео, поднимаясь навстречу. – Хорьки его не переносят.

Лео просидел целую неделю в Интернете, и теперь он большой специалист по уходу за хорьками. И по тому, как делать покупки в Сети. Кроме этого металлического катафалка, он приобрел мясо, пару яблок, мешок странного вещества, похожего на опилки (это гранулированная смесь специально для хорьков, объяснил он, для сбалансированного питания), и еще нечто, напоминающее дохлую мохнатую мышь на веревочке.

– Мне стало скучно, – оправдывается он, – поэтому я пошел и купил понемножку всего, что может пригодиться.

– Раз уж у тебя так много свободного времени, почему бы тебе не навести здесь порядок? – спрашиваю я, кивая на разбросанные повсюду остатки его вчерашнего ужина.

Я понимаю, что похож сейчас на ехидную домохозяйку, но как обойтись без нотаций: Лео сводит меня с ума. Выпивает стакан вина – и оставляет стакан на столе. Прочтет газету – бросает ее на пол и забывает о ее существовании. Сидит в окружении стаканов, пепельниц, полных окурков и, вместо того чтобы убраться, лезет в Интернет изучать хорьковедение.

– Это можешь сделать и ты, – закрывает он тему нетерпеливым жестом. – Ты лучше скажи, хорек привит?

– Мне-то откуда знать? Об этом нужно спрашивать у его хозяйки.

– А разве не ты его хозяйка?

– Нет. Ева.

– Хочешь сказать, что, как только ты прекратишь трахать ее, она заберет его отсюда? – Лео морщится, словно от зубной боли.

Неужели он уже успел так привязаться к хорьку?

Упоминание о Еве задевает меня. Не знаю почему. И я отвечаю довольно резко:

– Понятия не имею, Лео. Меня больше волнует, как мне работать с этой клеткой посреди мастерской.

– Но сейчас почти пять часов, слишком прохладно, чтобы держать зверька на улице. Хорьки чувствуют себя комфортно при двадцати градусах. Ты плохо поступил, оставив его здесь вчера вечером. Сегодня утром я нашел его свернувшимся в клубок в уголке дивана. Мастерская тоже не самое теплое место, – говорит он и кивает на горящую печь.

– Ты затопил печь специально для хорька?

– А ты хочешь, чтобы он заболел? – взрывается мой друг. – И прекрати называть его хорьком! У него что, имени нет?

– Есть. Его зовут Да Винчи.

– Какое дурацкое имя.

– Это, если тебе не известно, имя одного гения.

– Ты правда чокнутый.