— Да какой разврат-то?

— Шагай, шагай, — подтолкнула Бориса Инна, — герой капиталистического труда.

* * *

После маминого дня рождения прошло несколько недель. Инна жила в четком ритме: преподавание в музыкальной школе, частные уроки, редкие посещения университета. Она выбрала для себя тактику: на лекции не хожу, занимаюсь самостоятельно, на экзаменах поражаю преподавателей обширностью знаний, приобретенных во время ночных корпений над литературой по специальности. И главное, был Ваня, сын, чье взросление требовалось отслеживать тщательно. Самое сложное: удержаться от назойливой опеки, от подсказки в каждой загадке, от реализации постоянного желания тискать, целовать Ваню, своим телом закрыть от жестокого мира.

Иногда Инна казалась самой себе белкой, посаженной в клетку и тупо крутящейся в колесе. Когда-то Борис рассказывал про особенности беличьего организма. Подробностей Инна не помнила, но если белка не будет бежать, она сдохнет. Белка крутится в колесе, потому что хочет жить. Мало ли чего наговорил Борис. Мы не белки. Ваня начал проявлять интерес к компьютерным играм, а у Инны еще три курса университета впереди, пахать не перепахать.

Она конспектировала очередной заумный труд великого психолога, когда услышала голоса мамы и Бориса. Ежевечерний ритуал — Борис забирает Шустрика — сегодня почему-то затянулся. Инна отложила ручку, встала из-за стола и направилась в прихожую.

— Привет! — поздоровалась с Борисом.

Он кивнул.

«Бизнес лопнул», — подумала Инна, потому что прежде никогда не видела на лице Бориса подобного выражения тревоги и растерянности.

— Проходи, — пригласила Анна Петровна, — чаю хоть попей, и котлеты я быстро разогрею.

— Нет, не успею. Инна! Я лечу в Москву, самолет через два часа Забираю и привожу дочь.

Шустрик восьмерки выписывал вокруг ног Бориса. Терся, но хозяин не удостоил его внимания. Инна взяла кота на руки.

«Ах, паника! — злорадно думала Инна. — А кто пел про свою любовь к дочери? Любить на расстоянии, конечно, просто. Чем расстояние больше, тем любовь умильнее. Когда требуется постоянная ответственность, тут мы празднуем труса».

— Что тебя волнует? — спросила Инна, поглаживая Шустрика за ушами. — На какой срок приезжает Ксюша?

— Боюсь… Нет, черт! Я не боюсь! Думаю, навсегда, надолго. Жена, бывшая, замуж собралась, Ксюха ей помеха. И хорошо! Я справлюсь, только мне надо организовать… няня или садик… Черт, черт, черт! У меня линия на заводе запускается, переговоры с поставщиками на каждый день расписаны, если договоры не подпишем, весь труд коту под хвост. И этот кот даже не Шустрик. Предатель, ты чего к Инне льнешь?

Инне хотелось съехидничать: мол, кто важнее, дочь или переговоры. Но это желание было мимолетным, следом за ним пришли жалость и стремление поддержать Борю, успокоить, помочь.

Раньше Инны откликнулась Анна Петровна:

— Боречка, детка! Не переживай и не волнуйся. Присмотрим за Ксюшенькой. Когда я тебе отказывала? Вези дочку, у нас поживет, с Ванечкой играть будет.

— Спасибо вам! — И, шагнув к порогу, Боря добавил — Так в жизни получилось, что вы самые родные мне люди. Все, пока!

Закрывая за Борей дверь, Анна Петровна не без гордости сказала дочери:

— Слышала? Родней меня с тобой для Бори никого нет.

— Сколько сей комплимент накладывает обязательств, еще вопрос.

— Что ты подсчитываешь? — не поняла Анна Петровна.

— Не бери в голову. Шустрик, бродяга, где спать будешь?

Дальнейшие события подтвердили опасения Инны по поводу взятых на себя обязанностей.


Уже была поздняя ночь, когда приехал Борис со спящей на руках девочкой. Следом водитель вносил приданое Ксюши. Вещей, одежды и игрушек у малышки было столько, что хватило бы на детский сад.

«Куда мы все это затолкаем? — подумала Инна, глядя, как чемоданы и коробки заполняют квартиру. — Не пройти, не проехать». И ей вспомнилась попытка Олега вселиться со своим немалым скарбом. Пусть лучше чужой ребенок и временно, чем бывший муж и на неопределенный период.

Она вошла в комнату, где стоял у диванчика Борис и смотрел на спящую дочь. Выражение Бориного лица говорило о буре эмоций: обожание, страх, беспомощность, умиление, трепет, безмерное беспокойство — казалось, что он сейчас расплачется.

— Пойдем, — шепотом позвала Инна и за руку вывела его из комнаты. — Чего ты паникуешь? Все будет нормально.

«Расти нормально без матери, — подумала она, — ребенок не может. Ничего, Борька женится, за ним не застопорится. Только бы хватило ума выбрать женщину, которая для Ксюши станет настоящей мамой».

— Инструкции? — спросила Инна.

— Какие инструкции? — удивился Боря.

— Письменные или устные. Твоя жена должна была рассказать, какой у ребенка режим, есть ли аллергии на какие-либо продукты.

— Я не видел Свинку, — покачал головой Боря. — От няни Ксюшу забирал. Инна, это очень важно?

— Но хотя бы медицинскую карточку ты привез?

— Нет, только свидетельство о рождении.

Инна хотела сказать, что она думает о матери или, на худой конец, о няне, которые спихивают ребенка, словом не обмолвившись, как ненужную вещь. Но Инна ничего не сказала, потому что Борис еще больше запаниковал бы.

— Ладно, не дрейфь, — улыбнулась Инна. — В конце концов, это только маленькая симпатичная девочка, а не кровожадный лев. С тебя бы сталось и льва к нам привести на постой.

Про льва Борис пропустил, но ухватился за «симпатичная девочка»:

— Правда, она красавица?

— Настоящая принцесса, — подтвердила Инна, которая толком не рассмотрела Ксюшу. — Королевский уход мы тебе не обещаем, но сделаем все возможное, чтобы ребенок легко, без травм входил в новую жизнь. Правда, мама?

Инна видела по тени на полу, что мама подслушивает за дверью.

— Конечно, Боречка! — шагнула в комнату Анна Петровна. — Я со всей душой, Инна тоже, не волнуйся.

— Видите ли, — Борис сжал кулаки, потряс ими в воздухе, разжал, точно готовился произнести неприятное. — Я должен уехать. Сейчас. За границу. На переговоры с поставщиками оборудования для завода. Никому перепоручить нельзя. — Он говорил быстро и отрывисто, не то себя самого убеждал, не то Инну с Анной Петровной. — Так совпало. Все склеилось, как назло. Дьявол! Я не могу бросить работу.

«Любопытно, — мысленно задалась вопросом Инна, — он нервничает, потому что не доверяет нам заботу о своей драгоценной дочери? Так ведь уже привез ее. Или это истинно мужская щепетильность: не сваливать на других свои заботы, чтобы не выглядеть беспомощным?»

— И не бросай работу, Боречка! — всплеснула руками Анна Петровна. — Мы ли не позаботимся о Ксюше? Лучше нас — никто, сам знаешь.

— Знаю, — кивнул Боря. — Но я… словом, терпеть не могу…

— Зависимости от чужого участия? — подсказала Инна.

— Да, — ответил Боря.

Все-таки переживает по причине мужской силы, а не слабости, отметила Инна. Хотя, напомнила она себе, что ты знаешь про их силы и слабости? Теоретик.

— Денег вам оставлю. — Борис принялся суетливо доставать бумажник, вытаскивать из него купюры. — Сколько надо? Этого хватит? — протянул пухлую пачку.

Тут уж обиделась Анна Петровна:

— Убери деньги! Что ж мы, из корысти?

Боря растерялся.

Инна, желая облегчить его участь, тихо (и, кажется, кокетливо) рассмеялась:

— За что мне нравятся бизнесмены, так это за их убеждение, что все можно купить, оплатить, застраховать. Надо только бумажник распахнуть.

Инна пародировала Бориса. Когда ему что-то не нравилось, он говорил: «Что мне нравится, так это…» и далее следовал оксюморон, сочетание несочетаемого.

Борис понял намек, улыбнулся, попытался подхватить игривый настрой:

— Что мне нравится в студентках-психологинях, так это то, что они считают себя академиками.

Анна Петровна в очередной раз подумала: «Слушаешь их (или подслушиваешь), говорят по-русски, а про что говорят, непонятно».

* * *

Инна уходила на работу, когда Ксюша еще не проснулась. Ваня, в детский сад снаряжаемый, хотел увидеть девочку, которая теперь у них будет жить. Но мама и бабушка в один голос велели говорить тихо, чтобы гостью не разбудить, а наиграется он с Ксюшей вечером.

— Я ей пистолетом выстрелю, — подталкиваемый к двери, бурчал Ваня, которому совершенно не нравилась забота мамы и бабушки о посторонней девчонке.

Анна Петровна позвонила Инне около двенадцати, в большую перемену.

— Инночка, доченька! — глухо и торопливо говорила мама. — Не знаю, что делать. Это такой ребенок… такой…

— Мама, я тебя плохо слышу.

— Трубку рукой прикрываю. Инна! Разве я не умею с маленькими девочками обращаться? Ты у меня выросла…

— Мама, что с Ксюшей плохо?

— Все! Умываться — ни в какую, это — ладно. Сама даже трусы надеть не хочет — наряжай ее. Тоже ладно, пусть. Но Ксюша ни кашу, ни творожок есть не хочет. Подавай ей чипсы, кока-колу и эти… ганбергуры.

— Гамбургеры, — машинально поправила Инна, поразившись тому, что ребенок пробовал пищу, абсолютно для него запрещенную. — Мамочка, если Ксюша поголодает до вечера, ничего с ней не случится.

— Но девочка все время канючит, просится к Люсе.

— К маме?

— Нет, кажется, к няне. Или черт их разберет. Инна! Такой ребенок! Никогда не ожидала. У меня уже давление сто шестьдесят на сто.

— Мама! Слушай меня внимательно! Первое — выпей лекарство. Второе — поставь Ксюше мультфильмы, пусть сидит и смотрит.

Телевизор — средство антипедагогическое, но совершенно беспроигрышное.

— Уже включила, — призналась Анна Петровна. — В Ксюшином багаже этих мультиков прорва. Да какие жуткие! Нечеловеческие твари по экрану пляшут, не то жабы, не то…

— Мамочка, у меня урок начинается. Итак, повторяю: выпей лекарство и смотри, чтобы девочка не поранилась, об остальном не беспокойся. Целую. Через пару часов я дома.


Инна предположить не могла, что пятилетняя девчушка может вымотать силы и нервы до предела. Каприз на капризе и капризом погоняет. Ксюша сама не знает, чего хочет, ноет, плачет, на Ванечку кричит: «Чтобы я его не видела!» — буржуйская дочь отгоняет сына дворни. Хороши привычки!

Ксюша, ангелочек с золотистыми кудрями, довела Инну до белого каления. На Ксюшу не действовали никакие из известных способов воздействия на детскую психику — от игр в королевский замок до угроз «пальчики почернеют, если кашу не будешь есть». Внимание Бориного ребенка удерживалось не более пяти минут — на чтении книжки, на мультике, на игре в пиратов, в принцесс, в зверинец (не передались отцовские гены).

С большим трудом втолкнув в Ксюшу творожный пудинг, Инна получила корчащуюся на диване страдалицу:

— У меня животик болит! Ой, болит!

Известное дело, в книгах о детской психологии много раз описанное: эмоциональные переживания ребенок переносит на физическую немощь — способ поддержания заботы о своей персоне. То же самое происходит со взрослыми при так называемых психомоторных недугах: у человека сердце болит не потому что износилось, а потому что внимания к его личности не хватает. Хотя надо признать, что болит ощутимо.

— Животик часто у девочек бунтует, — присела на диванчик Инна, изо всех сил сохраняя спокойствие и поддерживая благодушный тон. — Потому что творожок, который ты съела, встретился с желудочным соком…

Ваня, обвешанный «оружием» и отчаянно ревнующий, крутился рядом.

Инна вспомнила, как Ваня однажды гостил у двоюродной бабушки. Вернулся и первое время прихрамывал, твердил, картавя: «Все болит. Ноги болят, луки болят, селце болит — усе болит, сколей бы помелеть». Это он вслед за бабушкой повторял, которая «скорей бы помереть» твердила последние двадцать лет.

Следующий день был выходным и прошел под знаком постоянной борьбы с Ксюшиными капризами. К вечеру выдохлись не только Инна с Анной Петровной, но и сама Ксюша. Вялая девочка лежала на диване и только тихо скулила, что болит животик. Тут, наконец, до Инны дошло, что с животиком могут быть настоящие проблемы. Вдруг аппендицит?

Инна вызвала «неотложку». Врач воспаление аппендикса отмела, но выписала направление в больницу.

— Почему сразу в больницу? — воспротивилась Инна.

— Потому что нужно обследовать. Посмотрите на нее: бледная, синяки под глазами. Ребенок явно болен, а правильный диагноз в домашних условиях не поставить.

В приемном покое детской больницы у Инны забрали Ксюшу и пакет с бельишком, наспех собранным Анной Петровной. Медсестра, назвав Инну мамочкой (Инна не стала поправлять), велела приходить завтра и прикрикнула на Ксюшу: