Маазер эль-Шуф был древним родом в древней стране. В горах над их землями располагались самые большие в Ливане кедровые рощи. Говорят, что именно из этих рощ Соломон получил дерево для строительства своего храма. Лесники из Тира рубили лес на восточной стороне горных склонов и скатывали кедры вниз, в реку Литани, по которой сплавляли их к морю, расположенному в нескольких милях к северу от Тира. – Оттуда начинался их долгий путь в Иерусалим.

Семья Фремонт владела летним домом на реке Литани, они были здесь новичками, хотя прожили в стране сто лет, установили дружественные отношения с соседями, с родом Маазер эль-Шуф, чей дворец в шестьдесят комнат назывался «Мучтара» – избранное место. Эти две семьи сблизились еще больше, когда у них с промежутком в три года родились сыновья. Арманд Фремонт и Александр Маазер эль-Шуф проводили летние месяцы своего детства и отрочества на берегах Литани, в лесах на склонах гор и в поместье «Мучтара» со статуями львов, плантациями роз и величественными кедрами. Они стали ближе друг другу, чем братья, между ними возникла привязанность, которая соединила их на всю жизнь. Заводилой стал Арманд, хотя и был моложе.

Арманд родился в Бейруте, много путешествовал с родителями и казался Александру очень искушенным. Именно рассказы Арманда о жизни в Бейруте и больших европейских городах пробудили у Александра представление о том, что лежит за сонной, патриархальной праздностью «Мучтары», и в конце концов подтолкнули его покинуть дом предков и отказаться от традиционных занятий. Маазер эль-Шуф принадлежали к аристократии, богатым землевладельцам, но в политическом отношении не пользовались большим влиянием. С каждым годом в Ливане все большее влияние приобретали торговцы, бизнесмены, предприниматели. В то же время не было сомнений, что к Арманду перейдет казино, которое основал его дед.

Будущее Александра просматривалось не так ясно. После долгих обсуждений и некоторых споров с отцом и дядями ему позволили сопровождать Арманда в Париж, чтобы получить образование в университете. Александру исполнился двадцать один год, а Арманду восемнадцать, когда они отправились в Париж.

Они проводили больше времени в кафетериях, чем на занятиях, и завели широкий круг знакомых. Философы, артисты и художники, теоретики политических наук смешивались в одну толпу на Ла-Куполь и Дё-Мажо, на Лё-Дом и Лё-Флор. И Арманд с Александром оказывались в гуще обсуждений и дискуссий по коренным проблемам экономической депрессии, которая поразила весь мир, и о путях выхода из нее. Это было трудное время.

Арманд и Александр, когда оставались одни, пускались в рассуждения о будущем своей страны. По мандату Лиги Наций 1923 года Франция управляла Ливаном и Сирией. Они были согласны в том, что этот мандат не вечен. Более того, они считали, что его действие закончится очень скоро.

Хотя они и страстно желали независимости для своей страны, но побаивались этой независимости, поскольку подспудная социальная напряженность и политические волнения ставили под угрозу надежды на стабильность. Им представлялось, что наибольшая опасность исходила от политических и финансовых дельцов Бейрута, чьи действия до ужаса совпадали с поведением их коллег в Османской империи, которую развалили взяточничество и коррупция. Арманд и Александр поклялись бороться с такими силами. Но как им создать противовес тем проявлениям, которые могут разрушить страну?

Ответ лежал во влиянии денег. Арманд пришел к выводу, что Соединенные Штаты, решительно вылезая из экономических трудностей, делая это быстрее и решительнее, чем европейские государства, превратятся в очередной центр мировой мощи, а их деньги – в международную валюту. Когда Александр согласился с этим мнением, это определило весь курс его дальнейшей жизни.

Проучившись в университете всего один год, он оставил Арманда в Париже, вернулся в «Мучтару» и убедил свою семью позволить ему скупать золото на последние валютные средства. Золото он перевел в Соединенные Штаты, изменил свою фамилию Маазер эль-Шуф на Мейзер и открыл большой банк. В последние годы депрессии его банк добился успеха, в то время как другие прогорали, потому что он отвернулся от спекулянтов и установил надежные связи с прогрессивными бизнесменами и руководителями правительства. К тому времени, когда Европа погрузилась в войну, «Мэритайм континентал», банк Александра, бурно развивался, его активы в ценных бумагах и собственности достигли десятков миллионов долларов.

Он построил себе большой дом и женился на красивой американской девушке из известной семьи в Новой Англии. Летом 1941 года они были осчастливлены рождением дочери, которую назвали Катерина.

Арманд посмотрел на лицо умершего друга. Время и расстояние разлучали их на долгие периоды, но они не нарушили клятвы, которую дали в Париже, – трудиться ради блага своей родины. В то время как Арманд оставался в Бейруте, укрепляя для себя влиятельные позиции, Александр проводил свою деятельность в тени. С годами его контакты с банками во всем мире умножились. После окончания действия мандата Лиги Наций жадные, прожорливые зуамы – дельцы, которые, как опасались Арманд и Александр, перехватят все у французов, так и поступили.

Зуамы – это уникальная клика на Ближнем Востоке, основавшаяся в Ливане. В нее вошли политические боссы, чье влияние зиждилось на идее верности и обязанности человека подчиняться вышестоящему. В Ливане осталась и расцвела средневековая концепция, сохранившая феодальную связь между заимом – повелителем – и остальной частью общества, члены которого во всех отношениях являлись его подданными.

Заим появлялся потому, что это был старший сын другого заима или возникшей влиятельной семьи, или потому, что этот человек преуспел в бизнесе и пользовался большим влиянием среди других бизнесменов. Власть заима над людьми основывалась на его личных достоинствах, а также на его способности защищать интересы своих подданных, способствовать их благополучию и подбирать нужных людей.

Александр снабдил Арманда чрезвычайно важной для ограничения всевластия заимов информацией. Он открыл доверительные счета на предъявителей для политических противников заимов. Для людей, которые не поддавались на подкуп и запугивания. Он побеспокоился о том, чтобы нельзя было проследить источник переводившихся таким образом денег. Позже, когда работа значительно усложнилась и потребовала еще большей скрытности, Александр с Армандом создали «Интерармко» – свою личную службу безопасности, которая функционировала как их глаза и уши, а если возникала необходимость, то и как их руки, на Ближнем Востоке.

Арманд протянул руку, провел пальцами по лицу друга и чуть не заплакал. Всего пятьдесят один… только пятьдесят один… Загублено так много хороших, плодотворных лет. Создано дьявольски эффективное орудие против заимов. Они напоминали слонов, взбесившихся от одной осы, никогда не зная, когда она прилетит и ужалит в следующий раз, но зная, что это обязательно случится.

– Если бы заимы знали, что ты и являешься этой осой, – прошептал Арманд безжизненному Алексу, – они бы стали плясать на улицах Ливана. Но я продолжу то, что мы начали. Спи спокойно, старый друг, я тебе обещаю это…


Дэвид Кэбот ходил по больничному коридору у двери в палату. Он остановился, чтобы потянуться и размять мышцы, уставшие от ожидания Арманда и новостей о состоянии Александра. Он видел, как из платы вышел мрачный хирург, но не стал его ни о чем спрашивать. В этом проявилась не только природная сдержанность англичанина, которая удерживала его, но и осторожность, которую он развил в себе за десять лет руководства «Интерармко», причем большую часть опасной работы он выполнял сам. Особую верность он проявлял к Арманду Фремонту. На нем остались следы пуль, когда в двух случаях Дэвид спас жизнь своему хозяину.

Дверь скрипнула и отворилась, что заставило Кэбота повернуться. Арманд вышел в коридор, который вдруг показался Дэвиду очень узким и очень душным. Он сразу же понял, что Александр умер.

Он подбежал, успокаивающе положил руку на плечо Арманду. Разница в их возрасте не достигала и пятнадцати лет, но если кто-нибудь взглянул на них, то решил бы, что это отец и сын.

– Он скончался? – пробормотал Дэвид. Подтвердив эту печальную весть кивком, Арманд отошел и увлек Дэвида в нишу, где они могли поговорить без посторонних. Из кармана пиджака он вынул два коротких стержня, соединил их концы вместе и протянул Дэвиду.

– Правая тяга «феррари», – произнес он глухим голосом. – Сначала я подумал, что она сломалась во время удара. Потом я нашел вот это.

Дэвид наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть стержень, провел пальцем по поверхности.

– Шершавая. Как будто…

– Кто-то поработал слесарной ножовкой, – холодно закончил мысль Арманд. – Слегка надрезано, но вполне хватило, чтобы изменить сопротивление металла. Достаточно, чтобы остальное доделали вес рулевой колонки и тряска на дороге. – Две железяки он снова положил в карман.

– Кто-то его убил?

Молчание Арманда явилось для него красноречивым ответом.

– Пусть швейцарская полиция не знает о том, что что-то не так, – посоветовал Дэвид. – Если они об этом узнают, то расследованием займутся сами, а кончится это тем, что мы ничего не будем знать.

Арманд сжал локоть Дэвида.

– Я хочу знать, кто это сделал!

– То, что нам известно об этом стержне, недостаточно, чтобы выявить это.

– Но о чем-то это говорит!

– Машиной Алекса занимался профессионал, который точно знал, что он делает. Любитель подложил бы бомбу или применил пистолет. А этот позаботился о том, чтобы убийство произошло вдали от Парижа и чтобы это выглядело как несчастный случай, не вызвало подозрений, чтобы убийца мог спать спокойно.

– Не многие профессионалы способны совершить такое! – прошептал Арманд.

– Не многие, – согласился Дэвид. – Их таланты обходятся недешево. Они не нуждаются в рекламе. Предстоит выяснить, где и как разыскать их, а когда найдете, то узнать, сколько надо заплатить.

– Вы хотите сказать, что кого-то наняли убить Алекса?

– Алекс был банкиром. Он никогда бы не столкнулся с подобными людьми, тем более не обманул бы их, после чего они стали бы охотиться за ним. Нет, это заказное убийство.

– А кто оплатил его? – горячо спросил Арманд.

– Если кто-то и сможет узнать это, то только вы, – ответил Дэвид. – Сказал ли вам что-нибудь Алекс в палате? Какое-нибудь слово, фразу или назвал фамилию?

– Он так и не пришел в сознание…

– Подумайте! – взволнованно предложил Дэвид. – Алекс позвонил вам из Парижа, настойчиво предлагая встретиться с ним в Женеве. Вы мне сказали, что он не объяснил почему. Но сказал ли он что-либо еще?

Арманд закрыл глаза и мысленно воспроизвел состоявшийся разговор. Он все еще слышал в голосе Алекса гнев и нотки страха. «Почему? Почему я не обратил на это внимания?» – подумал он.

– Давайте зайдем с другой стороны, – быстро предложил Дэвид. – Оказался ли Алекс в затруднительном положении – финансовом, политическом, сексуальном? Не шантажировали ли его?

– Не говорите глупостей!

– Арманд, это не исключается! – парировал Дэвид. – Людей не убивают таким образом из-за каких-то мелких споров. Кто-то либо хотел свести счеты, либо убрать Алекса, потому что он превратился в угрозу…

– Угрозу?

– Знаю, что на это непохоже, потому что, насколько мы знаем, у Алекса в финансовых кругах врагов не было…

– Но они могли быть в других областях, – оборвал его Арманд.

До Дэвида не сразу дошел смысл слов Арманда.

– Вы думаете, что это может быть связано с Бейрутом?

– Может быть, – произнес Арманд, взвешивая свои слова. – Такое объяснение вполне можно допустить. Подумайте, Дэвид. Наш уважаемый премьер-министр, выживший из ума старик, объявил, что он больше не примет участия в выборах. Зуамы, которыми руководит Набил Туфайли, уже затеяли между собой грызню относительно того, кого из кандидатов следует поддержать. Можно было бы предположить, что к настоящему времени они договорились о ком-то одном, но дело-то в том, что каждый слишком ретиво выдвигает своего любимчика. Ясно одно: они ненавидят и опасаются человека, которого я собираюсь поддержать – Эдуарда Зайеди. Если они как-то пронюхали об этом, если они обнаружили, что средства для Зайеди поступают через «Мэритайм континентал», то у них могла появиться причина устранить с дороги Алекса!

– Не знаю, – усомнился Дэвид. – С их стороны это было бы огромным риском!

– Туфайли и другие раньше предпринимали попытки навредить мне, – напомнил ему Арманд.

Дэвид хорошо знал об этом. Последние десять лет преподнесли ему наглядные уроки того, насколько злобной и жестокой может быть политика в Ливане. Такие люди, как Арманд Фремонт, хотя их было и немного, представляли лучшие силы Ливана. Они беззаветно любили свою страну и были готовы пойти на любой риск, лишь бы их страна не оказалась добычей таких шакалов, как Туфайли и могущественных торговцев, брокеров и посредников, для которых смысл жизни заключался в процентах прибыли. Нормы поведения зуамов основывались на подкупе и коррупции, помноженных на насилие. Они фальсифицировали выборы, запугивали тех, кто осмеливался возражать, сокрушали финансовыми средствами своих противников. Только Арманд Фремонт, накопивший огромные богатства и снискавший себе международный авторитет, казался неуязвимым, но, возможно, это было не так.