Коллингвуд задумался и только тут заметил Робина, который сидел в сторонке. Подозрительно прищурившись, он сказал:

— Моя племянница путешествовала с мужчиной, похожим по описанию на вас. Робин кивнул.

— Я лорд Роберт Андервилль. Коллингвуд опешил.

— Брат Вулвертона?

— Совершенно верно.

Коллингвуд покачал головой, словно отказываясь верить своим ушам.

— А я извелся, думая, что девушка попала в лапы какого-то проходимца.

— Ну, среди титулованных господ тоже встречаются негодяи, — сухо отозвался Робин. — Но у меня не было низких намерений в отношении мисс Коллинс. Мы встретились совершенно случайно, и, зная, какие опасности подстерегают в пути одинокую женщину, я взялся проводить ее до Лондона.

Робин внимательно разглядывал Коллингвуда. Присмотревшись, в нем можно было обнаружить черты сходства с сестрой, хотя он был более степенный и заурядный человек, чем леди Росс. Но так или иначе это был типичный английский джентльмен, который вряд ли стал подсылать убийц к «неудобному» брату. Неудивительно, что и Макси с трудом верила в такое объяснение загадочных действий своего дяди.

Коллингвуд заметил не без юмора:

— Во всяком случае, вы сумели защитить ее от сыщика с Бау-стрит[15], которого я за ней послал.

— Так Симмонс — сыщик? — ошарашенно спросил Робин, затем рассмеялся. — Как это я не догадался? А мы с Макси считали, что он находится по другую сторону закона.

— Сыщики часто похожи на своих клиентов, — согласился Коллингвуд. — Но Нед Симмонс — один из лучших сыщиков с Бау-стрит. Я нанял его, чтобы он расследовал обстоятельства смерти моего брата и сделал все возможное, чтобы они не получили огласки. Не говоря уже о том, какие бы пошли сплетни, церковь не разрешила бы похоронить Макса на кладбище. Когда сбежала моя племянница, Симмонс случайно оказался в Йоркшире, и я поручил ему разыскать ее и вернуть домой. Тут Марго предложила ему сесть.

— Симмонс сообщил мне, — с беспокойством в голосе продолжал Коллингвуд, — что посещение гостиницы «Абингдон» привело мою племянницу в страшное расстройство.

Робин кивнул.

— Она узнала, что ее отец покончил жизнь самоубийством. Хозяин гостиницы ничего нам не сказал — полагаю, что Симмонс заплатил ему, чтобы он держал язык за зубами, но мы расспросили одного из слуг. Макси совершенно подавлена.

Коллингвуд устало вздохнул.

— Я этого боялся: она чрезвычайно любила отца. Я завидовал брату. Мои собственные дочери… — Он замолчал, но потом продолжил:

— Мне хотелось уберечь Макси от такого потрясения. Поэтому я и пытался помешать ей добраться до Лондона.

— Именно ваши попытки скрыть от нее правду и толкнули Макси на это путешествие, — возразил Робин. — Она случайно подслушала ваш разговор с женой, из которого сделала вывод, что ее отец умер насильственной смертью.

— Так вот почему она сбежала! Поначалу я думал, что она вдруг решила навестить мою сестру, леди Росс. И только когда сестра сама заявилась в Дарем, я понял, что тут что-то неладно. Каждое сообщение Симмонса только усиливало мою тревогу. Слава Богу, что с девушкой не случилось в пути ничего дурного. Теперь, когда мне больше не надо беспокоиться за ее жизнь, — усмехнулся Коллингвуд, — можно начинать беспокоиться о ее репутации.

— Но ведь никто не знает, как она добиралась до Лондона, — заметила герцогиня. — Так что с ее репутацией все в порядке. А вот ее душевное состояние, после того как она узнала о самоубийстве отца, действительно внушает опасения.

— У меня есть для нее хорошие новости. — Коллингвуд внимательно посмотрел на Робина. — Я так понимаю, вы продолжаете ее опекать?

— Вы понимаете совершенно верно.

— Тогда я могу вам сообщить, что Максима получила порядочное наследство. Не такой уж большой капитал, но на проценты с него — пятьсот фунтов в год — она сможет безбедно жить хоть здесь, хоть в Америке.

Робин удивленно смотрел на Коллингвуда. Что ни говори, пятьсот фунтов в год — это вовсе не мало.

— А кто оставил ей эти деньги? Она говорила, что ее отец умер без гроша в кармане.

— Тетя Максима, леди Кленденнон. Она была крестной Макса и очень его любила. Хоть и жаловалась, что он страшный мот, но говорила про это всегда с улыбкой и обожала получать от него письма. — Коллингвуд вздохнул. — Если бы у Макса было бы столько же здравого смысла, сколько обаяния, он стал бы премьер-министром. Тетя Максима знала, что оставлять ему деньги — бессмысленно, и решила вписать в завещание его дочь. Она умерла зимой, и ее поверенный написал брату в Бостон. Поэтому он и приехал в Англию. Поскольку поверенный не спешил исполнять завещание. Макс поехал в Лондон, чтобы выяснить причину задержки.

— Но почему ваш брат не рассказал об этом Макси? У меня создалось впечатление, что денежными делами у них ведала она.

— Макс запретил мне говорить с ней о наследстве, пока не будет покончено со всеми формальностями. Он не хотел, чтобы ее постигло разочарование в случае, если из этого ничего не выйдет, — объяснил Коллингвуд. — Оказалось, что в завещании тетя Максима специально оговорила условие, что Максима сможет вступить во владение наследством не раньше, чем ей исполнится двадцать пять лет. Да и после этого проценты не будут выплачиваться вплоть до смерти Макса. Как видите, тетя приняла меры, чтобы брат не промотал Наследство своей дочери. Когда он умер, необходимость в них отпала, но основной наследник, лорд Кленденнон, требовал, чтобы поверенный изыскал предлог лишить Макси наследства. Мой кузен очень корыстолюбив и хотел заполучить ее долю. Недавно он узнал, что мать Максимы была индианкой, и высказал предположение, что она незаконнорожденная, плод случайной связи, а может быть, и вообще не дочь Макса.

Робин удивленно присвистнул.

— Тогда понятно, почему вы не хотели говорить об этом Макси. Она была бы вне себя от ярости.

— И с полным на то основанием. Узнав эти инсинуации, я поручил своему поверенному написать коллеге в Бостон. На прошлой неделе я получил копию свидетельства о браке между братом и ее матерью. Их обвенчал англиканский священник, и Максима рождена в законном браке, — Коллингвуд удовлетворенно улыбнулся. — Но даже, если бы они женились не по христианскому обряду, я бы доказал, что по законам народа ее матери они были мужем и женой. Вообще-то говоря, завещательное распоряжение тети Максимы оставалось бы в силе, даже если бы Максима и была незаконнорожденной. Но Кленденнон мог бы под этим предлогом оспорить завещание, и судебное разбирательство потребовало бы много денег и сил. Получилось же все гораздо проще.

— Вы потратили немало сил, чтобы защитить интересы своей племянницы.

— Ну как же иначе, она родной мне человек. Я ее люблю. Если бы у моих дочек была хоть капелька ее характера. — Тут Коллингвуд впервые улыбнулся. — Но не больше капельки. Я бы с Максимой намучался. Такой оригинал, как Макс, гораздо больше годился ей в отцы. — Коллингвуд встал. — Я еще несколько дней проживу в «Кларендоне». Хотелось бы до отъезда в Дарем повидаться с Максимой. Вы ей скажете, что я приходил?

— Обязательно, — ответил Робин. — Может быть, вы ей сами расскажете про наследство?

Коллингвуд пожал плечами.

— Решайте, как лучше. Если она вас захочет видеть, а меня нет, расскажите ей про наследство — может, это ее порадует. Боюсь, что я наломал немало дров.

— Макси повезло, что у нее такой добросовестный дядя, — сказал Робин. — Вы были в очень сложном положении. Тут любой наломал бы дров.

— Спасибо.

Коллингвуд ушел с несколько успокоенным видом. Оставшись вдвоем с Марго, Робин спросил ее:

— Ты все поняла, что следует из рассказа Коллингвуда?

Марго задумчиво кивнула. Шпион должен уметь делать выводы из отрывочных сведений, и оба они были в этом деле непревзойденными мастерами.

— Но как это доказать? — спросила Марго.

— Неопровержимых доказательств и не нужно. Если удастся разузнать кое-какие подробности, я сумею ее убедить. — Радуясь, что у него появилась возможность помочь Макси, Робин встал. — Ну, я пошел. Когда вернусь — не знаю.

— Я дам тебе ключ от входной двери. Будет неприлично, если ты откроешь ее отмычкой. А за Макси я присмотрю и не позволю ей сделать какую-нибудь глупость. Если тебе еще что-нибудь понадобится, пришли посыльного.

— Спасибо, Марго. Вообще-то я знаю, к кому обратиться за помощью.


Дверь была приоткрыта. Робин постучался и туг же вошел. Лорд Стретмор рассеянно поднял голову от бумаг, но, увидев Робина, тут же заулыбался и поднялся из-за стола.

— Рад видеть тебя в Уайтхолле, Робин. Вчера мы очень мило провели вечер, но поговорить нам с тобой так и не удалось.

— И сегодня не удастся. — Пожав кузену руку, Робин сел в указанное им кресло. — Я зашел на минутку попросить тебя о помощи.

— Проси, что хочешь, — ответил Люсьен. — А в чем дело?

— Мне нужно узнать подробности самоубийства, которое произошло в гостинице недалеко от Ковент-Гардена месяца два, нет, скорее три тому назад.

Люсьен нахмурился, припоминая:

— Отец твоей подружки Макси?

Робин кивнул. Его друг тоже великолепно умел делать выводы из обрывочных фактов.

— Она совершенно обезумела от горя. Они очень любили друг друга. Я хочу найти смягчающие обстоятельства, которые позволили бы ей примириться с его смертью. Надо поговорить с горничной, которая нашла его мертвым, с врачом, который засвидетельствовал смерть, и со всеми, кого Коллинс навестил во время пребывания в Лондоне. Все это я хочу сделать сегодня.

— Может, мне пойти с тобой? — предложил Люсьен. — Вдвоем нам удастся сделать больше.

Робин посмотрел на бумаги, разложенные на столе.

— А ты разве не занят?

— Ничего срочного.

— Прекрасно. Я не очень-то хорошо знаю Лондон, и твоя помощь очень пригодится. — Робин нахмурился. — Мне надо было подумать об этом раньше, но когда дело идет о близком человеке, теряешь голову. Есть такой сыщик с Бау-стрит, Нед Симмонс, которого родные Коллинса наняли, чтобы он замял дело о самоубийстве. Если бы мы его нашли, полдела было бы сделано. Люсьен согласно кивнул.

— Я знаю Симмонса — очень дельный парень. Он обычно околачивается в таверне около Ковент-Гардена. Если нам повезет, мы его прямо сейчас там и найдем.

Робин встал. Кажется, все будет легче, чем он ожидал.

Люсьен тоже встал и взял стоящую в углу трость, но не сразу вышел из-за стола.

— Робин, я давно хотел тебе сказать одну вещь.

— Говори.

Люсьен помолчал, вертя в руках бронзовый набалдашник трости.

— Меня давно грызет из-за тебя моя весьма выносливая совесть, а вот словами я этого выразить не могу. — Он посмотрел на Робина серьезными зеленовато-желтыми глазами. — Наверное, мне просто хочется спросить, очень ли ты злишься на меня за то, что я уговорил тебя заняться шпионажем.

— Но ты же не приставлял мне ножа к горлу, Люсьен, — удивился Робин. — Я принял решение самостоятельно.

— Да, но я сам толком не понимал, чего от тебя требую. — Люсьен вздохнул. — Поначалу все представлялось чуть ли не увеселительной прогулкой. Ты был находчив, и у тебя были потрясающие способности к языкам. Казалось, что тебе самое место в Европе. Будешь помогать мне координировать работу британской шпионской сети на континенте, и Бонапарту скоро наступит конец. Кто же знал, что война продлится еще двенадцать лет!

. — Не вини себя за то, что втравил меня в эту глупость, — мягко сказал Робин. — Ты только на два года старше меня и тоже не понимал, во что это выльется. А мне никто не мог запретить рисковать собственной жизнью.

, — Джайлс так не думал, — возразил Люсьен. — По-моему, он до сих пор не простил мне, какую роль я сыграл в твоей карьере. И вообще, рисковать жизнью — это не самое худшее. Хуже то, что за участие в тайной войне шпион расплачивается своим душевным покоем. — Люсьен нервно вертел в руках трость. — Я испытал это на себе, но, по крайней мере, я большей частою находился в Англии. Если по моей вине и совершались неблаговидные поступки, это происходило далеко, и я не знал людей, которые оказывались в них втянутыми. Тебе же приходилось гораздо труднее. Под конец казалось, что ты на пределе. Еще немного — и твои нервы окончательно сдадут.

Робин был тронут заботой кузена.

— О чем ты жалеешь? О том, что предложил мне работать на свое министерство, или о том, что я согласился?

— В том-то и штука, — сокрушенно сказал Люсьен, — что я не жалею ни о том, ни о другом. В моем деле необходимо жестокосердие. Ты сыграл очень важную роль. Наверное, меня мучает чувство вины за то, что ты дошел до такого состояния.

Робин усмехнулся. Что такое чувство вины, он знал очень хорошо.

— Если ты просишь у меня отпущения грехов, Люсьен, изволь, я тебе их отпускаю. Признаю, что чуть не сломался на этой работе, но за последние две недели я примирился со своим прошлым. Гордиться некоторыми своими поступками я не смогу никогда, но и терзаться по этому поводу больше не буду.