Сабрина Пейдж - Объединяя усилия

— Ты действительно самая прямолинейная малышка, — говорит Эйден, ухмыляясь, когда натягивает мои трусики на мою киску, всё ещё покрытую его и Ноя спермой.

— Заткнись. — Это самое остроумное, что я могу сказать после всего этого.

— Так что насчёт этих документов… — произносит Эйден с напряжённым выражением лица.

Я закатываю глаза.

— Она пытается меня свести с кем-нибудь.

— Тебе придётся сказать им «нет», — рычит Эйден, крепко прижимая меня к себе. Он тёплый, а когда обнимает, я чувствую себя защищённой и изолированной от всего, что находится вне нас.

— Почему? — спрашиваю я. — Ты ревнуешь, Эйден Джексон?

— Ты чертовски права, — рычит он. — И Ной тоже будет, если узнает. Мы сказали, что ты наша, и это было правдой. — Он отстраняется от меня, тянется к моей юбке и расправляет её. — И подумай об этом, когда наденешь сегодня эти пропитанные спермой трусики. Я хочу, чтобы ты ходила и пахла сексом. Пахла так же, как и мы.

— Это… отвратительно, — шепчу я. Это отвратительно. Так почему же мысль о том, что я буду ходить с ними между ног весь остаток дня, сидеть на собраниях, пропахшая сексом и ими, делает меня мокрой? 

Эйден

— Ты ездил на ранчо Ноя с Грейс Салливан и даже не сказал мне? — визжит Анни. Я держу трубку подальше от себя, потому что она такая громкая.

— Я не сказал тебе, потому что это было не так уж важно, — вру я. Это было очень важно. — Это всё из-за благотворительности и…

— У меня же политико-научное направление, Ной! Ты тусовался с дочерью Президента, и это не имеет для тебя большого значения?

— Скажи что-нибудь, — говорю я, свирепо глядя на Ноя и указывая на телефон.

Ной пожимает плечами.

— На самом деле мы не так уж много с ней общались.

Технически, это правда. Мы не столько тусовались на ранчо, сколько трахались. И обнимались. И ещё немного трахались.

А потом мы вернулись в «реальный мир», к нашей обычной жизни в Денвере, к новому району Ноя и к тому месту, где Грейс Салливан была его ближайшей соседкой. Та самая соседка, с которой мы, кажется, не можем перестать «встречаться» в нашем доме или у неё — это явно дерьмовое оправдание для её службы безопасности. Та самая соседка, которую я трахнул, пока она разговаривала по телефону с Первой Леди.

Мы определённо не просто «тусовались» с ней.

— Так, значит, вы друзья? — спрашивает Анни.

Мы с Ноем слишком долго молчим. Кто мы такие, чёрт возьми?

— Да, наверное, — говорю я, стараясь говорить небрежно. Но мы ведь не просто друзья.

Я не хочу выпускать эту девушку из нашей постели. А ещё больше мне начинает нравиться, что она рядом. Это то, что я никогда раньше не мог сказать о женщине.

— Мы её почти не знаем, — произносит Ной. — Прости, что разочаровали тебя.

— Я имею в виду, что она соседка Ноя, так что на самом деле это всё…

— Она твоя соседка? — спрашивает Анни. — Вы, ребята, мне ничего не говорите. О Боже, ты должен попросить её прийти на празднование четвёртого июля!

— Бананни, этому не бывать, — начинаю я, прежде чем Ной вмешивается.

— Грейс не захочет приезжать в Вест Бенд на четвёртое июля, — твёрдо говорит Ной.

— Почему нет? — спрашивает Анни. — Подождите. Ты называешь её Грейс?

— Так её зовут, — отвечает Ной. — А как мне ещё её называть? Её Королевское Высочество? Она обычный человек, Анни.

— А ещё она дочь Президента, — говорю я. — Уверен, что она поедет в Белый дом на четвёртое июля.

— Ну, может быть, если ты её спросишь… — предлагает Анни.

— Разве ты только что не слышала, как мы сказали, что не дружим с ней? Мы же просто знакомые.

Знакомые. Я самый большой грёбаный лжец в мире.

— Мы её почти не знаем, — снова вмешивается Ной.

Мы оба лжецы — худшие лжецы на свете.

Анни тяжело вздыхает.

— Прекрасно. Но ведь вы оба придёте, верно? Это ведь и мой прощальный ужин тоже, помнишь?

— Очевидно, мы его не пропустим. Каким бы я был старшим братом, если бы пропустил его?

— Лучше бы тебе этого не делать, кретин. Потому что я ЕДУ В ЕВРОПУ! — она кричит последнюю часть, и её голос эхом разносится по всему нижнему этажу.

— Спасибо за лопнутые барабанные перепонки, Бананни.

— В любое время.

Повесив трубку, я смотрю на Ноя.

— Уверен, что Грейс поедет в Белый дом на четвёртое июля.

Он пожимает плечами.

— В словах Анни есть смысл. Мы могли бы спросить её.

— И что, привезти её в Вест Бенд? «Эй, мам, это та самая девушка, которую мы с Эйденом вместе трахаем в моём доме. Мы подумали, что ты захочешь с ней познакомиться».

Ной закатывает глаза.

— Это не совсем то, что я себе представлял.

— Это Вест Бенд. Никто не может хранить чёртов секрет в этом городе, а мы все трое должны держать это в секрете. Чёрт побери, ты же в самом разгаре переговоров. Если бы что-то подобное вышло наружу, это погубило бы нас. И что ещё важнее, это погубит её.

— Мы соседи, — напоминает мне Ной, отвлекаясь на то, что он читает на своём планшете. — Нет никаких причин притворяться, что мы её не знаем. Я уверен, что она могла бы придумать легенду для прикрытия, если бы захотела приехать в Вест Бенд. Чёрт, я уверен, что мы могли бы придумать легенду для прикрытия.

— Ты просто не хочешь расставаться с ней на четыре дня, — понимаю я. Чёрт, не уверен, что я хочу быть вдали от неё так долго. С тех пор как мы переспали в первый раз, мы виделись с Грейс каждый день. За последние несколько недель я провёл с ней и Ноем больше времени, чем с кем-либо другим за последний год.

Самое странное, что мне это совсем не надоело. Обычно я терпеть не могу слушать слова, которые слетают с уст девушек, с которыми встречаюсь. Но Грейс? Чёрт возьми, это всё, что я хочу.

Ной тяжело вздыхает.

— Прекрасно. Я признаю это. Я не хочу расставаться с ней на несколько дней, пока мы будем в Вест Бенде. А ты? Она постоянно была в нашей постели с тех пор, как мы отправились в поход.

— До четвёртого июля ещё несколько недель, — говорю я. — До тех пор она будет постоянно лежать в нашей постели. И ты до сих пор не сказал ей о том, что может навсегда разлучить тебя с ней. Когда ты собираешься сказать ей, что рассматриваешь предложения за пределами Колорадо?

По лицу Ноя пробегает тень раздражения.

— Ничего не ясно, — ворчит он. — Так что я скажу ей, когда всё прояснится.

Я качаю головой.

— Это нечестно.

— Она никогда не спрашивала, и это не такой уж большой секрет. Об этом пишут все средства массовой информации. Тебя ведь волнует только моя честность, верно? — спрашивает Ной. — Твоё беспокойство не имеет ничего общего с тем фактом, что ты, возможно, захочешь, чтобы Грейс была только твоей, не так ли?

Ной отправляется в спортзал, не говоря больше ни слова, как он всегда делает, когда действительно расстроен. Но он знает, что я прав. Он знает, что должен ей сказать.

Чёрт, я вообще-то даже не пытаюсь заполучить Грейс в своё полное распоряжение. Я уже привык к тому, что мы втроём вместе. Мы вошли в привычный ритм. Конечно, быть с ней в тот день, когда мы были одни, было чертовски жарко, но быть с ней после того, как Ной трахнул её, было ещё жарче.

Впрочем, это не просто секс. То, что она рядом — смеётся, небрежно растянувшись на нас обоих после того, как кончила три раза, её лицо светится, когда она рассказывает нам историю о детях, с которыми работала через свои благотворительные организации. То, как она дышит по ночам, когда спит, этот маленький почти храп, издаваемый ею, это так чертовски мило.

Я думаю, что наконец-то смогу понять термин «подкаблучник». Вчера одна бывшая подружка прислала мне снимок своих сисек, и я ответил, что меня больше нет на рынке. Сама мысль о том, что я, Эйден Джексон, исчезну с рынка, просто нелепа. Но это было единственное, что я хотел сказать.

При мысли о том, что мать Грейс знакомит её с каким-то мудаком в костюме, мне хочется задушить его голыми руками. Всё, что я знаю, это то, что я хочу, чтобы Грейс была нашей — моей и Ноя. Я хочу, чтобы она была в нашей постели, и я не хочу отпускать её. 

Ной

— Ты никогда не пробовала самогон? – спрашиваю я.

Грейс одаривает нас своей широкой улыбкой, которая, кажется, всё чаще и чаще появляется на её лице в последнее время. Может быть, всё дело в сексе — я говорю себе, что это, скорее всего, просто секс и ничего больше, — но она выглядит более спокойной и расслабленной в эти дни.

— Я жила в особняке губернатора Колорадо и в Вашингтоне, округ Колумбия. И училась в школе-интернате в Швейцарии. Неужели это действительно вас шокирует?

— Эта женщина не пила самогон, не ходила на рыбалку и не принимала грязевые ванны, — подхватывает Эйден, усаживаясь в огромное мягкое кресло на заднем дворе и закидывая ноги на кофейный столик. — И не была в походе.

— Как так вышло, что ты никогда не ходила в поход? — спрашиваю я. — Я думал, ты каждый год отправляешься в благотворительный лагерь.

Грейс драматично вздыхает и откидывается на спинку длинного уличного дивана, изо всех сил стараясь выглядеть раздражённой, но очевидно, что это не так. Выражение лица, которое она делает, чертовски милое. Она чертовски милая, с волосами, стянутыми сзади в хвост, в джинсах и тонкой белой хлопковой футболке, которая практически прозрачна.

— Это долгая история.

Эйден фыркает.

— Нет. Не позволяй ей одурачить тебя. Здесь буквально нет никакой истории. Она никогда не спала в палатке, потому что…

— Заткнись, болтун. Я рассказала тебе это по секрету, — протестует Грейс.

— Она никогда не спала в палатке, потому что земля слишком твёрдая, — заканчивает Эйден, подражая голосу Грейс. Она показывает ему язык.

— Неужели? — спрашиваю я, качая головой. — Это действительно ужасно.

— Итак, я пропустила рыбалку, грязевые ванны, походы и употребление самогона. Неужели это действительно так важно?

Я шикаю ей.

— Это очень важно. На самом деле, это то, что нужно немедленно исправить.

Грейс поджимает под себя ноги.

— Я не уверена, что упустила что-то из того, что не выросла, рыбача.

Эйден ахает.

— Возьми свои слова обратно прямо сейчас.

Грейс смеётся.

— А разве это не означает в основном сидеть и пить пиво, почёсывая свои яйца? И если ты ещё не заметил, у меня нет яиц, чтобы их чесать.

— Ну, если бы ты росла рядом с нами, тебе пришлось бы пить самогон и чесать яйца, — говорю я ей.

— Ну что ж, тогда я исправлюсь.

— К счастью, я могу позаботиться об одной вещи из твоего списка вещей, которые ты никогда не делала. Ты сейчас сядешь и выпьешь немного самогона, — произносит Эйден.

— А где же ты возьмёшь самогон?

— Эйден просто идиот-учёный, когда речь заходит о выпивке, — отвечаю я ей. — Он её перегоняет. Он занимался этим с тех пор, как мы учились в школе.

— Со времён школы?!

— Чертовски верно, — говорит Эйден.

— А я думала, что это делают в Кентукки, а не в Колорадо.

Я тихо выдыхаю и качаю головой.

— Ну вот, ты сделала это. Готовься к лекции.

— Существует долгая и благородная история о бутлегерстве³, прославленная на всю нашу прекрасную страну, — начинает Эйден, его интонация официальна.

— Просто сходи и принеси ей это, — перебиваю я. — Я не хочу сегодня слушать громкую речь о бутлегерстве, если тебе всё равно.

— Не волнуйся, — говорит Эйден, глядя на Грейс. — Я приберегу это на другой раз.

Она смеётся.

— Мне повезло.

Эйден возвращается с двумя стеклянными банками для консервирования и ставит их на середину кофейного столика.

— Лимонадный и ежевичный, — говорит он.

— Ты сам это сделал, — скептически произносит Грейс, подняв брови.

— Совершенно верно. Лимонад и ежевика, потому что скоро наступит лето. Я изготавливаю на основе сезонных ароматизаторов.

Я киваю.

— Если ты член нашей семьи, то на Рождество получишь от Эйдена банку самогона.

— Чувак, как бы там ни было, ты говоришь так, будто я раздаю уголь. Я дарю и другие подарки тоже.

— Разве ты не должен не делать это? Разве это не незаконно? — спрашивает Грейс.