— Ты спишь с мятежником, детка, — отвечает Эйден. — И соучастница моих преступлений.

— Но ведь эта штука может убить тебя, не так ли? Разве правила существуют не просто так?

Эйден закатывает глаза и громко вздыхает, плюхаясь на своё место.

— Да, если ты сам не знаешь, что делаешь. С другой стороны, я точно знаю, что делаю.

Грейс поднимает брови и смотрит на банки с самогоном.

— Ты уверен?

Эйден вздыхает.

— Чувак, скажи ей, что я знаю, что делаю.

Я киваю.

— Он действительно знает, что делает. Серьёзно. Он просто чудак с тем, как много знает о таких вещах.

— Я учился у лучших, — гордится Эйден.

— Он научился этому в Вест Бенде.

— Ты научился гнать самогон, когда был ребёнком?

Эйден пожимает плечами.

— Я научился этому у старика Джонсона. Он нанял меня к себе на ферму на несколько лет, и у него был свой дом. Раньше он сам это делал. В конце концов, и у меня появился талант в подобном деле.

— А если серьёзно, то мы были старшеклассниками, имевшими доступ к бесплатной выпивке — чёрт возьми, с возможностью сделать её самим, — говорю я ей. — Лучшего хобби у него и быть не могло.

— Я думала, ты святой, — произносит Грейс.

— Да, но в субботу вечером я всё равно пил по-чёрному, — отвечаю я. — В городе больше нечего было делать.

— Мой самогон ещё не убил ни одного человека, — говорит Эйден. — Я ещё никого не ослепил.

— Ну, это весомый комплимент, если я когда-нибудь такое слышала, — шутит Грейс. — Но я всё же легковес.

— Да? — интересуется Эйден. — Значит, если ты сделаешь несколько глотков, то будешь танцевать на столе и раздеваться?

— Существует большая вероятность.

— Ну, чёрт возьми, тогда пей, — говорю я ей, и Грейс хлопает меня по руке.

— Ладно, — вздыхает она. — Не найдётся бокала?

Эйден закатывает глаза.

— Я и не предполагал, что дочь Президента будет с такими запросами. Сейчас ты хочешь бокал. В следующий раз тебе понадобится столовое серебро.

— Отлично, — произносит Грейс, протягивая руку к одной из банок. — Неужели я пью эту противозаконное зелье прямо так?

Она берёт банку, но прямо перед тем, как поднести её к губам, Эйден кричит:

— Подожди!

— О боже, у меня чуть не случился сердечный приступ. Что!?

Эйден хохочет.

— Если это убьёт тебя, то будет ли считаться это политическим убийством дочери Президента?

— Я бы, конечно, не возражал, если бы тебя засадили куда-нибудь в секретную камеру ЦРУ, — говорю я ему.

— Определённо. Если это меня убьёт, то это будет убийство по политическим мотивам. Возможно, даже измена, — невозмутимо отвечает Грейс.

— Окей. Я просто проверял. Продолжай. — Эйден усмехается.

Грейс делает глоток лимонадного самогона, её лицо морщится.

— О Боже, самогон действительно крепкий. Крепкий и хороший. Я же говорила тебе, что я легковес, верно? 

*** 

Полчаса спустя, и мы теперь уверены, что Грейс — легковес. Она очень пьяна, несмотря на то, что выпила всего несколько глотков самогона. Она сидит на садовой мебели, её вытянутые ноги лежат на мне, а Эйден откинулся в кресле напротив нас, положив ноги на стол. Мы передавали друг другу самогон, и в результате щёки Грейс слегка порозовели, и она стала гораздо более оживлённой и хихикающей, чем обычно.

Мы сидим и говорим о вещах, которые никогда не делали, а Грейс никогда не купалась нагишом.

— Я никогда не купалась нагишом, — произносит она. — Разве это не глупо?

— Ты слишком защищённая, — говорю я.

— Не правда, — протестует она, наморщив лоб. — Хорошо, да. Но это не так. Есть ли в этом смысл? Я встречалась с главами иностранных государств. Я встречалась с Далай Ламой.

— Но ты никогда не купалась нагишом, — говорит Эйден.

Грейс садится и показывает на него пальцем.

— Я также никогда не прыгала с парашютом.

Я пожимаю плечами.

— И я никогда не прыгал с парашютом.

— Это потому, что ты боишься высоты, — услужливо подсказывает Эйден.

— То, что я не хочу выбрасываться из самолёта, вовсе не означает, что я боюсь высоты, — протестую я.

— Ты боишься высоты? — спрашивает Грейс.

— Я не боюсь высоты!

— Прыжки с парашютом не для меня, — произносит Грейс. — Эйден, ты следующий. Чего же ты ещё не сделал?

Эйден на секунду задумывается.

— Я уже всё сделал.

Грейс встаёт и берёт со стола банку с ежевичным самогоном.

— Эта штука становится все менее крепкой, — размышляет она.

Эйден удивлённо поднимает брови.

— Смотри мне. Мы не будем отдирать тебя от пола в ванной.

— Я никогда не была пьяна, — замечает она.

— Ты была немного навеселе, когда мы познакомились, — говорит Эйден.

— Знаю! — восклицает Грейс, отхлебывая из банки и широко раскрывая глаза. — Это было от двух бокалов вина.

— Ну, отлично. Я просто возьму это у тебя на некоторое время.

— Нет, нет, — протестует она. — Это, должно быть, не очень крепкое. Я ничего не чувствую.

Эйден бросает на меня быстрый взгляд.

— Мы будем держать её волосы, когда она потом блеванет?

— О-о-о-ой, — тянет Грейс. — Это так мило с твоей стороны. Но ты не сказал, чего не делал. Скалолазание? Сноубординг?

— Было и было. Да ладно тебе, я вырос в Колорадо.

— Нырять с аквалангом, — говорит она.

— Было. Получил сертификат. — Он делает паузу. — Ладно, у меня есть одно. Я никогда не был влюблён. — А потом он глупо ухмыляется.

Я стону и издаю рвотный звук.

— Это так чертовски отстойно, чувак.

— Это вовсе не отстойно, — протестует Грейс. Окончания её слов слегка расплываются. — Я тоже никогда не была влюблена.

Эйден выжидающе смотрит на меня.

Я закатываю глаза.

— Чёрт возьми, прекрасно. И я тоже. Теперь ты счастлива?

— Вообще-то да, — отвечает Грейс, делая ещё один глоток самогона.

— С тебя хватит, дорогая, — говорю я ей, протягивая руку за банкой.

— Перестань командовать, — возмущается она, шлёпая меня по руке, но позволяет мне легко забрать банку. — И вы меня перебили.

Я смеюсь.

— Прости-и-и-и меня.

— Я говорила о чём-то важном, — настаивает она и начинает хихикать.

— Продолжай.

С минуту она тупо смотрит на нас обоих, потом вздыхает.

— Нет. Мысль исчезла. Я не могу вспомнить.

— Ты говорила, что… — начинает Эйден.

— О! — Грейс поднимает руку вверх. — Счастлива. Не знаю, была ли я когда-нибудь счастлива.

— Ты только что сказала, что счастлива, — напоминает Эйден.

— Счастлива. Так я и сказала, — говорит она, преувеличенно расстроенная. — Я и сейчас счастлива. Здесь. Мне здесь хорошо. О, и купание нагишом.

— Давай сосредоточимся на купании нагишом, — произносит Эйден. — Нагота — моя любимая тема для разговора.

— Мы можем исправить эту никогда-не-купалась-нагишом ситуацию, — замечаю я. — Бассейн находится прямо там.

Эйден закатывает глаза.

— Такое купаться нагишом — ерунда. Это не считается, если только это не общественное место, где тебя могут поймать.

— Если мы будем шуметь, агенты спецслужбы могут услышать нас и поймать, — замечает Грейс.

— Ну, чёрт возьми, для меня этого вполне достаточно. — Эйден встаёт и начинает раздеваться. — Подними свою задницу с этого стула и сними эту одежду, сладкая.

— Что? Сейчас? Вода же холодная, — протестует Грейс.

— Я всё понимаю. Бассейн даже не подогревается, — соглашаюсь я.

— Никаких оправданий. Мы вычёркиваем две вещи из твоего списка, которые ты никогда не делала, прямо здесь и сейчас: пить самогон и купаться нагишом в бассейне. Шевелись, девочка.

Грейс шутливо отдаёт честь, когда встаёт.

— Да, сэр.

— О, мне нравится, как это звучит, — говорит Эйден.

Грейс выпрыгивает из своей футболки и джинсов, затем идёт к бассейну, одетая в лифчик и трусики, пока Эйден не останавливает её.

— Что?

— Хорошая попытка. Сними всё это, сладкая. Кроме того, мы уже видели товар. Чёрт, мы уже были внутри тебя сегодня вечером.

Грейс отмахивается от него.

— Ты такой грубый. Вы оба.

— А что я такого сказал? — невинно спрашиваю я.

— Ты думал о том же самом, — обвиняет она меня.

— Что?! Да никогда, — вру я.

Она оставляет свой лифчик и трусики в куче на земле.

— Если мои соски замёрзнут, это будет ваша вина, — говорит она, прежде чем разбежаться и прыгнуть прямо в бассейн. Она ударяется о воду и издаёт негромкий вопль. — О Боже, он ведь совсем не подогревается, правда?

Мы находимся в бассейне около десяти минут. Войдя в дом, я заворачиваю Грейс в огромное банное полотенце, и она спотыкается.

— Мне кажется, я немного пьяна, — произносит она.

— Можешь вычеркнуть это из своего списка, — ухмыляется Эйден.

— Вы, ребята, плохо влия… влияете, — говорит девушка.

— Только не я, — протестую я. — Это Эйден — нарушитель закона о бутлегерстве.

— Так и есть! — Грейс обвиняюще указывает на него пальцем. — Я спала с преступником.

— Да, мы практически Бонни и Клайд, — невозмутимо отвечает Эйден.

— Бонни и Клайд. — Грейс показывает на себя и Эйдена, потом пьяно смотрит на меня. — И Клайд.

Я закатываю глаза.

— Спасибо.

Она прислоняется ко мне, неуверенно стоя, поэтому я беру её на руки и несу к кровати, где укладываю на простыни. Она устраивается между мной и Эйденом, положив голову ему на грудь. Её глаза плавно закрываются, затем снова открываются.

— Ты счастлив?

Эйден смеётся.

— Ты шутишь?

— Но вы же не хотели делиться мной раньше — когда мы только начинали, — говорит она. — Чувствовали ли вы, деля меня между собой остс… отсут… отстойно?

— Я счастлив, — отвечаю я, хотя её веки снова трепещут и закрываются. И впервые в своей жизни я думаю, что это действительно так.

Проблема в том, что такое счастье — с этой девушкой — не может длиться вечно. 

34

Грейс


— Я удивлена, что ты выбралась из дома, — говорит Ви, поднося бокал с шампанским к губам. — Я уже начала опасаться за твою безопасность.

— Прошло несколько недель с тех пор, как я закончила работу в лагере, а не месяцев.

Ви вздыхает.

— Я восемьдесят часов работаю в Майами, а ты беспрерывно трахаешься в Денвере. Наши роли внезапно поменялись местами. Ученик стал мастером.

— Говори тише, — шиплю я. — Кто-нибудь обязательно тебя услышит.

— О, пожалуйста. Половина здешних людей всё равно носит слуховые аппараты, — произносит Ви. — Зачем ты заставила меня прилететь сюда?

— Потому что ты моя единственная подруга, поэтому ты должна быть моим «плюс один». Не забывай, что ты заставила меня прилететь в Майами ещё в марте, чтобы помочь тебе с подбором моделей. И смогла продемонстрировать свою новую линию на мне.

Ви поднимает голову.

— Ты помогала мне с подбором мужских моделей для подиума. Вряд ли это эквивалентно скучной политической функции.

— Поверь мне, слушать все твои непристойные комментарии о моделях было так же утомительно, как и сегодняшний вечер.

— Что сегодня на тебе надето? — Репортёр задаёт этот вопрос, когда мы останавливаемся и позируем перед фоном с напечатанным на нём названием события, а в моих глазах мелькают вспышки фотоаппаратов. Я никогда не привыкну к вниманию прессы, независимо от того, как бы много я ни была на виду у публики. Быть в Денвере в миллион раз лучше, чем где-либо ещё, но есть ещё такие мероприятия, которые я должна посещать для фонда или как представитель своей семьи. Я всегда их ненавидела.

Ви же, напротив, сидит дома перед камерой. Обхватив меня рукой за талию, она улыбается журналисту, задавшему этот вопрос.

— Конечно, на ней надета я, — кокетливо отвечает она.

— Я ношу Ви Скотт, — отвечаю я с улыбкой. Профессиональной.

— Ты сегодня здесь с кем-нибудь? — спрашивает репортёр.

— Нет, я…

— Я её «плюс один», — отвечает Ви, целуя меня в щёку и пиная ногой сзади перед тем, как вытащить меня из центра внимания, а потом она шепчет мне на ухо: — Даже если у тебя должно быть «плюс два».

Моё лицо краснеет, несмотря на то, что она шепчет это достаточно тихо, чтобы только я могла услышать.