— Эйден, — шепчет она.

Я снова достигаю местечка между её ног, мои пальцы легко проскальзывают внутрь неё, и она стонет, когда гладит меня.

— Ты не кончишь так легко, сладкая, — предупреждаю я её. — Пока ты не будешь умолять. Нет, пока ты не скажешь, как сильно хочешь мой твёрдый член внутри своей тугой маленькой киски, наполняющий тебя.

Её мышцы сжимаются вокруг моих пальцев, опухшая киска предупреждает меня, насколько она близка.

— Да, — шепчет она.

— Да, ты просишь меня заставить тебя кончить? Это ты умоляешь меня?

Девушка хнычет, и я глажу, нажимая на то место в ней, что заставляет её принять выражение необузданной похоти, которого мне недостаточно.

— Я хочу, чтобы ты был внутри меня.

Вот, что я хотел услышать. Я вытаскиваю пальцы и поднимаю её, прижимая к стене позади нас, я вонзаюсь в неё одним лёгким ударом. Она громко вздыхает, когда я вхожу в неё.

Чёрт возьми. Она тёплая, влажная, тугая и гладкая, как шёлк. Это всё, что я могу сделать, чтобы не кончить в туже секунду, пока я внутри неё. Вскоре, она громко стонет, издавая эти маленькие хныкающие звуки, которые вылетают всё быстрее и быстрее, пока я трахаю её у стены, одной рукой сжимая волосы, а другой под бедром, удерживая на месте. Затем девушка выкрикивает моё имя, её киска внезапно сжимается вокруг моего члена, когда она достигает кульминации, и я больше не могу сдерживаться. Я отпускаю, наполняю её сладкую киску своей горячей спермой.


— Дерьмо! — выкрикиваю я, когда её образ толкает меня через край, и я кончаю.

Когда я выхожу из ванной, я смотрю на её дом. Горячая соседка сидит на балконе, пьёт бокал вина и читает газету, на кончике носа примостились очки, а её длинные ноги вытянуты перед ней. Кто, чёрт возьми, в нашем возрасте читает газету?

Боже, она такая маленькая зануда.

Сексуальная маленькая зануда просто ждёт, чтобы её осквернили.

Ной думает, что пребывание в этом районе заставит меня вести себя хорошо? Да, точно. Поведение переоценивают. 

4

Грейс


— Я так понимаю, что поскольку я с тобой разговариваю, сосед не оказался абсолютным психом? — спрашивает Ви по телефону.

— Ну…

Это не обсуждается. На моих щеках появился румянец от мысли о сексуальном соседе и от того, как я лежала в постели прошлой ночью, фантазируя о том, чего именно я хотела бы, чтобы это мускулистое животное сделало со мной.

— Ты должна мне сотню баксов, не так ли? — интересуется Ви.

— Как ты узнала об этом?

— Потому что что-то есть в интонации твоего голоса.

— Что за интонация? — спрашиваю я. — Ничего нет. Я просто сказала: «Ну…» Это указывает на то, что он может быть абсолютным психом.

Ви игнорирует меня.

— Я кое-что разузнала о твоём соседе. Хочешь знать, как его зовут?

— Нет, — говорю я прямо. — Меня это совсем не интересует.

Я вру.

— Верно, — произносит она. — Он…

— Ла-ла-ла.

— Так по-взрослому.

— Ты хуже, чем мои родители, Ви. Я не хочу знать, что ты нашла, шпионя за моим соседом.

Ви фыркает.

— В следующий раз, когда я увижу тебя лично, то собираюсь врезать тебе за твою дерзость, что сравнила меня со своими родителями.

— Для большинства людей сравнение с Президентом и Первой Леди было бы комплиментом.

Мы с Ви знаем, что ни одна из нас не похожа на большинство людей, и мы слишком много знаем о Президенте и Первой Леди, чтобы рассматривать это сравнение как комплимент.

Ви фыркает в ответ.

— Где ты находишься?

— Уже десять утра, — говорю, глядя на часы. — Я работаю. А где ты?

— Лежу в гостинице, ожидая обслуживание номеров, — произносит Ви томным голосом. Я практически слышу через телефон, как она потягивается как кошка.

— Обслуживание номеров? — спрашиваю я рассеяно, косясь на прогнозы следующего квартала на моём рабочем столе. Эти цифры не могут быть правильными. — Где?

— Где? — Ви делает паузу. — На самом деле я не уверена. Где мы находимся, детка? — я слышу шорох и звук сонного мужского голоса. — Нью-Йорк.

— Это твой парень-лыжник?

— Нет, это старая история, — отвечает Ви пренебрежительно.

— Мне казалось, ты была в Л.А.?

— Была, но вчера мы вылетели в Нью-Йорк. Не отставай, куколка.

Я смеюсь.

— Я стараюсь изо всех сил. Но серьёзно, Ви, мне нужно работать.

— У тебя есть трастовый фонд. Бросай трепаться и поезжай со мной в Майами.

— Уверена, что дети, которым фонд помогает, оценят это, — отмечаю рассеяно, глядя на таблицу. Прогнозируемые пожертвования снизились по сравнению с прошлым кварталом.

— У Билла есть частный самолёт, — указывает она. Я не спрашиваю, кто такой Билл — знаменитость или спортсмен, несомненно, так как это предпочтительное окружение Ви. — Кроме того, когда у тебя последний раз был отпуск? И нет, твоя семейная поездка с родителя также не считается. Все знают, что находиться рядом с родителями достаточно напряжённо, чтобы потребовать ещё один отпуск.

— Я всё время хожу в отпуска, — протестую я. — На самом деле, у меня как раз приближается один из них.

Это почти правда. Утверждение может оказаться правдивым, если вы прищуритесь и посмотрите на него одним глазом издалека. Этот отпуск — просто отдых с участием детей, относящихся к группе риска и ранчо. Я работаю с фондом, которым управляю, хотя должна взять больше административной роли, что носит непосредственный характер. Я, не стыдясь, могу сказать, что замужем за своей работой — я люблю её, и это никогда не изменится.

Одна из благотворительных организаций, которую фонд поддерживает, берёт детей из Колорадо, учит их лидерству и жизненным навыкам, используя открытый опыт, такой как походы по дикой природе, канатные курсы и кемпинг. Пару лет назад я решила лично поучаствовать в первой двухнедельной поездке на летний сезон. С тех пор я делаю это ежегодно. Следующая поездка через две недели, хотя этим летом всё обстоит немного иначе. Профессиональный спортсмен пожертвовал своё ранчо на лето, поэтому команда разработала программу по работе на ранчо в Колорадо. Так что это мой отпуск — рабочий отпуск на ранчо. Это ведь считается, верно?

— Тебе нужен отпуск, который не предполагает никакой ответственности, — говорит Ви. — Может быть, твой сосед мог бы помочь тебе с этим.

Я закатываю глаза.

— Он определённо кричит «никакой ответственности». Кроме того, никаких манер и никаких социальных навыков.

— Но он горячий, не так ли? Признай это. Я могу сказать об этом по твоей интонации.

— Не было никакой интонации.

— Я также могу сказать об этом, потому что искала его в интернете.

Я вздыхаю.

— Он горячий только для студенческого братства. Он подошёл к двери голышом с бонго, висящим у него на шее.

— Оу, так значит, ты разглядела его посылку?

Я краснею при мысли о том, что прикрывали бонго-барабаны… а также вид точёного тела моего соседа в нескольких дюймах от меня. Я могла протянуть руку и провести пальцами по его мускулистой груди вниз по рельефному прессу, и ниже…

Я чувствую себя неудобно на своём месте, поскольку тепло, излучаемое моим телом от этой мысли, направляется прямиком к местечку между ног.

Я преувеличенно вздыхаю.

— Я этого не делала. И у меня встреча через три минуты.

— Не веди себя так, будто бы ты не взглянула. Горячий голый парень перед тобой? — она делает паузу, и я слышу мужской голос. — Конечно, детка. Да, передо мной голый горячий парень.

— Я не смотрела на его причиндалы, — фыркаю я. Мой помощник по административным вопросам, Дженис, выбирает идеальный момент, чтобы постучать в мою дверь. — Входи, Дженис! Мне очень жаль, но я не смогу продолжить этот разговор, Ви.

Подруга смеётся.

— Ты меня кидаешь ради фальшивой встречи? — она хихикает над пикантностью момента.

— Поздоровайся с Ви, Дженис, — приказываю я, протягивая телефон и произнося «спасибо» моему помощнику.

— Добрый день, Вайолет.

— Видишь? К сожалению, мне пора.

— Я позволю тебе приступить к работе, — молвит она, снова хихикает и визжит на своего кавалера.

— Не забудь о сборе средств на следующей неделе, — напоминаю я ей. — Принеси свой бумажник.

— Всегда, дорогая.

Это полугодовой сбор средств фонда и грандиозный официальный приём. Мой отец будет присутствовать, потому что находится в середине кампании по переизбранию (хотя он только что одержал первоначальную внушительную победу в Колорадо) и «дети всегда хорошо влияют на выборы. Кто не любит нуждающихся детей? И потому, что ты моя дочь, конечно».

Мой отец, всегда прагматик.

Однако он много финансирует, а финансирование это хорошо — особенно учитывая низкие прогнозируемые пожертвования на следующий квартал, которые я только что видела.

Я вешаю трубку и смотрю на Дженис.

— У вас встреча через пять минут, — говорит она. 

5

Грейс


— Какого чёрта? — я переодеваю рабочую одежду, готовясь к пробежке, когда слышу музыку, ревущую снаружи, едва приглушенную стенами дома. Какое-то кантри, но не могу разобрать слов. Это сосед. Даже не глядя, я знаю, что это он. Никто в мире не может быть настолько несносным.

Или настолько сексуальным.

Я выкидываю эту мысль из головы, потому что его несносность определённо превосходит его сексуальность. После внутренних препирательств, я натягиваю майку на свой спортивный лифчик и хватаю кроссовки из шкафа, останавливаясь в своей спальне. Я даю громыханию музыки ещё тридцать секунд, прежде чем объявить себя официально раздраженной. Конечно, сейчас не два часа ночи, но в этом районе всегда было тихо. По крайней мере, до того, как Бонго-парень переехал в соседний дом.

Когда я открываю раздвижную стеклянную дверь и топаю на балкон, музыка бьёт меня по ушам. Это определённо кантри.

И это определённо горячий сосед, которого я вижу за стеной, едущий на газонокосилке вокруг его умело ухоженного газона — без футболки.

Мне требуется секунда, чтобы услышать припев песни и узнать её: Она Считает Мой Трактор Сексуальным (прим. Kenny Chesney — She Thinks My Tractor's Sexy).

Я чуть не задохнулась.

Это не может быть адресовано мне, не так ли? Я не уверенна, следует ли быть польщённой, удивлённой или раздражённой.

Когда он огибает газон, парень смотрит на мой балкон и поднимает банку пива в жесте «ваше здоровье» — он едет на газонокосилке и пьёт одновременно.

Затем улыбается. Безошибочно дерзкий и самодовольный; его ухмылка — это то, что толкает меня через край. Тот же парень, который, встретившись со мной, назвал меня «сахарком», теперь ездит на газонокосилке без футболки, в то время как играет: Она Считает Мой Трактор Сексуальным?

Он пытается меня соблазнить.

Эта ухмылка говорит о том, что так и есть.

Я драматично закатываю глаза, как будто он может видеть моё выражение отсюда, но это кажется необходимым жестом в ответ на его нелепость. Затем я разворачиваюсь и закрываю дверь за собой, на мгновение, застыв спиной к ней, когда смех угрожает вырваться из моей груди.

Он незрелый. Целиком и полностью незрелый. Я не должна смеяться — то, что он уведомил о желании перебросить меня через плечо и стянуть трусики с моих бедер, было бы абсолютно неуместным, даже если бы я была «нормальной» женщиной, а не дочерью Президента. Но тот факт, что я дочь Президента, определённо ухудшает положение.

Тем не менее это не самая плохая вещь в мире — видеть его снова без футболки. Я вспыхиваю от воспоминаний о том, когда представляла его действия прошлой ночью, пока мои пальцы находились у меня между ног.

Это не значит, что меня привлекает придурок, ездящий на газонокосилке. Я знаю его типаж. Он из тех парней, которые привыкли, что им всё сходит с рук. Из тех, кто думает, что могут показать маленькую высокомерную улыбочку, и все женщины будут бросаться на него. Я не из таких девушек.

Я снова говорю себе об этом, когда смотрю сквозь шторы, как любопытная старушка, напрягая шею, чтобы мельком увидеть соседа во дворе.

Ага. Я определённо не одна из таких девушек.

Пятнадцать минут спустя я бегу по дороге, преследуемая Брукс и Дэвис на безопасном расстоянии, мой темп немного быстрее обычного — что не имеет ничего общего с тем фактом, что Бонго-парень был снаружи без футболки в своём дворе, и у меня, возможно, скопилось немного разочарования, чтобы сбежать.