Это правда. Можно подумать, что со всеми обедами и мероприятиями, на которых мне приходилось присутствовать, меня не могло так быстро вырубить, но это определённо не так. На самом деле, я была бы ужасным шпионом — три бокала вина и я бы разболтала государственные тайны, как ненормальная.

Я возвращаю свое внимание на Ви.

— Да, я в этом уверена. Я была навеселе, а не слепой. И сосед определенно не Ной Эшби.

— Итак, ты добралась до второй базы с Ноем Эшби, и у тебя было частное шоу обнажёнки от другого горячего парня за последние несколько дней? И ты спрашиваешь, как может всё стать ещё хуже? Ты должна благодарить Вселенную за то, что поставила двух горячих парней на колени — особенно, после твоей долгой засухи.

— Это было не шоу обнажёнки, — говорю я. — По крайней мере, для меня. Брукс и Дэвис видели моего соседа больше, чем я.

Двое горячих парней. Моё сердце замирает, когда я обдумываю слова Ви. Двое горячих мускулистых парней, которые бессовестно флиртовали со мной. Ну, один из них, во всяком случае. Ной не флиртовал. Единственная причина, по которой я была склонна верить, что он не нарочно меня лапал, заключалась в том, что Ной выглядел более раздраженным, касаясь моих буферов, чем кто-либо ещё. Один этот факт делает мою физическую реакцию на него более жалкой. Моя «долгая засуха», как выразилась Ви, явно довела меня до отчаяния.

Смех Ви прерывает мои мысли.

— О, вау. Ты запала на них обоих.

Мой лоб нахмурился.

— Я не делала этого.

— О, пожалуйста. Я видела это выражение на твоём лице. Как давно я тебя знаю? Как будто мне не известно, что означает этот взгляд.

— Это ничего не значит, потому что не было никакого взгляда. Я провела ровно одну минуту с Ноем Эшби, и думаю, что он самый неприятный человек, которого я когда-либо встречала, — протестую. — Он почти такой же неприятный, как и мой сосед. В любом случае, Ной всего лишь благотворитель, и я собираюсь пойти туда и поблагодарить его за пожертвование и больше никогда с ним не встречаться. И мы оба притворимся, что он никогда не видел моих сисек.

— Технически, он только чувствовал их, потому что вы оба столкнулись.

— Уверена, что он сможет их увидеть на фото, если заполучит их от репортёра. А если нет, то увидит их на обложке бульварных газет, как и все в Америке. Я уже могу представить заголовки: «Первые Сиськи! Дочь Президента Салливана Обнажает Всё! Собственноручно Уничтожает Шансы Отца На Переизбрание!»

— Звёздно-Полосатые Сиськи! — вставляет Ви.

— О Боже, что если Ной раздобудет фотографии, чтобы продать их? — спрашиваю я, паника поднимается в моей груди.

— Почему ты просто не послала Брукс и Дэвис за репортёром?

— Они не могут пойти и разобраться с ним. Это сделает всё только хуже. Моя Секретная Служба ущемляет права репортёра, предусмотренные Первой Поправкой, чтобы вернуть фотографии моих сисек? Это было бы отличной статьей. — Укол иглы жалит мою кожу. — Ай! Смотри, куда ты направляешь эту штуку, Ви!

— Может быть, если бы ты смогла не шевелиться пару секунд, я бы не уколола тебя иглой, — предупреждает Ви, дёргая бретельку в руках для акцента.

— Может быть, если бы ты поторопилась, мы могли бы посмотреть, есть ли необходимость в полномасштабной панической атаке, потому что я собираюсь оказаться полуобнаженной на обложке журналов по всей стране, или фотографии моих сисек будут передаваться по раздевалке футболистов, как какая-то шутка, прежде чем мой папа доберётся сюда.

— Чёрт побери, у твоего отца будет абсолютный провал. Как думаешь, он захочет, чтобы Ноя убили? — шутит она.

— Даже хуже. Он сделает то, что обычно делает. — Я подражаю голосу своего отца. — Грейс Монро Салливан, я глубоко разочарован тем фактом, что вы привлекли внимание к себе, а не к предвыборной кампании.

Ви фыркает.

— О, пожалуйста. Семейные ценности, чтоб меня. Если бы твоё фото с Ноем получило хороший отклик, твой отец сделал бы его постером своей кампании.

Я морщу нос.

— Можем ли мы не говорить о моём отце и топлесс-фото меня и футболиста в одном предложении?

— Прекрасно. Давай найдём эти компрометирующие фотографии. Просто, чтобы ты знала, я собираюсь посмотреть на них, поскольку ранее пропустила всё веселье.

Я слегка ударяю девушку по руке.

— Я запрещаю тебе смотреть эти фотографии. И я хотела бы отметить, что ты ничего бы не пропустила, если бы не окучивала этого миллиардера.

— Что я могу сказать? Стэнфорд Джонс горяч в богатом, занудном смысле. Кроме того, у меня нет двух великолепных мужчин, бросающихся на меня.

— Никто ни на кого не бросается, — напоминаю я ей, когда мы выходим из комнаты.

Стоя рядом с комнатой в коридоре, Брукс разговаривает по наушнику.

— Мэм, ваш отец уже в пути.

Я стону. Слишком мало времени для розыска Ноя и выяснения, получил ли он фотографии.

— Так скоро?

— Да, мэм.

— Добыл ли футболист камеру? — шепчу я Брукс, хотя мы единственные, кто вернулся в эти комнаты, которые уже были очищены и проверены Секретной Службой в рамках подготовки к прибытию моего отца.

У неё не осталось времени ответить, когда я слышу, как голос моего отца разносится по коридору.

— Грейс Монро Салливан, почему ты вернулась сюда вместо того, чтобы собирать пожертвования?

Я не уверена, говорит он о сборе средств для фонда или для его кампании. Вообще-то, забудьте об этом. Уверена, что он предпочел бы свою кампанию нуждающимся детям. Это утверждение звучит жестко, но это не так. Я давно смирилась с целеустремленностью отца. Дело не в том, что он не заботится о других людях; он заботится, и он совершил великие дела, как Президент, которые помогли многим людям. Вот почему его рейтинг так высок. Ну, из-за этого и из-за того, что мой отец невероятно харизматичен.

Но у него есть приоритеты, и приоритет номер один — быть избранным на второй срок. На данном этапе, в действительности можно считать, что выборы у него в кармане. Но это не остановит моего отца от кампании за победу, пока он не будет уверен, что выборы окончены. То, что он делает, является частью того, кем отец является.

Рядом со мной Ви издает смешок.

— Грейс Монро Салливан, — тихо говорит она, её голос низкий, имитируя голос моего отца.

— Привет и тебе, папа, — произношу я, когда мои родители подходят, окруженные сотрудниками спецслужб. — И мама.

— Сколько раз я говорила тебе, не называй меня «мамой»? — Кэтрин Салливан останавливается рядом со мной, её взгляд проходится по всей длине моего тела. Я знаю, что она делает, даже не сказав ни слова. Она оценивает меня, решает, какую часть моего наряда или доклада следует изменить. Это то, что она делала всегда, сколько я себя помню. Это не прекратилось, несмотря на то, что я выросла. На самом деле, думаю, что с годами стало только хуже.

— Ты знаешь, что я не выношу этот неофициальный язык. Я всегда была «мамой» и это не изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Стоя рядом с ней, отец закатывает глаза, но она не замечает. Или, скорее всего, замечает, но игнорирует.

— Кэтрин, оставь девушку в покое. По крайней мере, она до сих пор называет нас мамой и папой, а не Кэти и Артом.

Я хихикаю от этой мысли, даже когда моя мама заметно отшатывается, её лицо исказилось от ужаса. Моя мать никогда не была легкомысленной. Даже когда мои родители проводили кампанию на Среднем Западе, и моя мать пыталась одеваться «как обычный человек», она всё равно выглядела неуместно. Мама одна из тех женщин, которые принадлежат к прошлому десятилетию. Журналы называют ее Джеки О (прим. Жакли́н Ли Бувье́ Ке́ннеди Она́ссис, урождённая Жакли́н Бувье́, по первому браку Ке́ннеди, по второму Она́ссис; 28 июля 1929 — 19 мая 1994, широко известная как Дже́ки — первая леди США с 1961 по 1963 год) этого века, и моя мать не могла быть более довольной таким сравнением. Она всегда представляла собой больше «послеобеденное чаепитие и загородный клуб», чем «джинсы и покупки в «Target».

— Честно говоря, Артур, ты не должен так шутить. Это неприлично. — Её глаза задерживаются на моих плечах, и она слегка прищуривается.

— У тебя порвано платье?

— Больше нет, — отвечает Ви. — Я пришила бретельки на место.

— Ну, ты больше не можешь носить это платье, Грейс. Где твоё запасное платье?

— У меня нет запасного платья.

— На протяжении скольких лет ты посещаешь подобные мероприятия? И ты не взяла запасное платье?

— Оно не выглядит порванным, — вставляет мой отец. — Мне кажется, всё в порядке.

— Ну, ты бы носил клетчатые галстуки, если бы я тебя не одевала, — жёстко говорит моя мать.

— Мне нравятся клетчатые галстуки. Они своеобразные.

— Они не президентские.

— Они могут быть вашим фирменным знаком, частью вашего бренда, — предполагает Ви. — Президент В Шотландке.

— Я — бренд? — спрашивает мой отец.

— Конечно, ты — бренд, — фыркает моя мать.

— Как и все мы, — задумчиво добавляет Ви.

— Нет, мы не все бренды, — протестую я, скорее из-за дискомфорта от этой идеи, чем из-за несогласия. Если бы мои родители захотели, я бы носила предвыборную одежду двадцать четыре часа в сутки. Как бы то ни было, я достаточная ходящая реклама для моего отца, просто будучи его дочерью.

— Не будь бестолковой, — вздыхает моя мать. — Ну, по крайней мере, ты надела красное, Грейс. Спасибо Богу за небольшую милость. Красный цвет почти не делает тебя такой бледной, как остальные цвета.

Я прочищаю горло, стремясь заставить мать отвлечь её внимание от критики в мой адрес и моего выбора гардероба.

— Должны ли мы уже идти?

— Конечно, детка, — говорит мой отец. Он положил руку мне на плечо. — Итак, о чём я говорю сегодня вечером?

Я стону.

— Папа, это сбор средств для фонда. — Я тяжело вздыхаю. — Я немного на взводе.

— Это потому что ей нужен отпуск, — подхватывает Ви. — Или хороший жёсткий…

— Давай уже пойдём, Ви, — говорю я, сильно подчёркивая её имя, когда показываю жест «прекрати».

— Хороший жёсткий что? — спрашивает мой отец, не обращая внимания на недосказанность слов Ви.

— Ничего, — отвечаю я, снова прочищая горло. — Может, пойдём?

Моя мать не упускает смысла.

— Знаешь, я разговаривала с Элеонор Реддинг на прошлой неделе. Её сын Брэндон будет сопровождать Элеонор сегодня вечером, и я сказала, что ты будешь рада пообщаться с парнем. Он был десятым в своей группе в Йельском университете, юридический факультет Гарвардской школы права, и работает в…

— Спасибо, мама, но это благотворительное мероприятие. — Отрезала я её, прежде чем она сможет сказать что-нибудь ещё об адвокате, с которым я должна буду встретиться. Или о банкире, с которым я тоже должна пойти на свидание. Или о сыне-миллиардере родителей-миллиардеров с политическими связями, за которого она хотела бы выдать меня замуж. Последний парень, с которым она заставила меня пойти на свидание, всё время показывал мне фотографии своей яхты. Нет, спасибо. — Я лучше сосредоточусь на благотворительности, если уж тебе всё равно.

— Превосходно. Ты можешь уговорить Брэндона пожертвовать деньги фонду, — говорит она.

Отличная работа, Грейс. Я сама напросилась на это. Но я бы предпочла мило пообщаться с Ноем. Мысль появляется в моей голове, заставляя румянец вспыхнуть на щеках, пока мы направляемся в бальный зал. Что происходит со мной в последнее время? Мало того, что я не могу перестать фантазировать об одном совершенно неподходящем парне, но о двоих? 

8

Ной


Каким-то образом я пережил все пять блюд ужина — или их было шесть? Мне приходится терпеть человека рядом с собой, который выклянчивает внутреннюю информацию о других игроках, чтобы иметь возможность делать ставки на игры в следующем сезоне. Подмигнёт-хихкнет-толкнёт-пихнёт меня, пока опрокидывал стакан скотча за стаканом и говорил о том, как он понимает игру, потому что играл в футбол в колледже. Я даже могу выдержать пожилую женщину рядом со мной, настаивающую на том, чтобы показать мне фотографии и дать номер телефона своей незамужней внучки, несмотря на мои протесты по поводу этого, потому что цитирую: «Её плохой муж не заслуживал её, а вы кажетесь прекрасным молодым человеком».

Я ни в кого не тыкаю вилкой, что, на мой взгляд, действительно похвально. Я не устраиваю сцен. Почему-то, мне даже удается улыбаться во время еды. Всё это имеет большое значение — в конце концов, моё общественное поведение привело меня к неприятностям ранее. По-видимому, говорить журналистам «отвалить», когда они без мыла лезут тебе в задницу, чтобы взять интервью после игры — не приветствуется.