— Хотелось бы мне, чтобы у твоей сестры была твоя память.

Генри весело рассмеялся.

— Я бы на твоем месте не слишком беспокоился. Иззи трудно будет пялиться на тебя влюбленными глазами сквозь толпу ее воздыхателей. — Генри громко расхохотался. — Разве ты не слышал? Мою сестру называют следующей Несравненной. Иззи не дебютировала в прошлом сезоне, потому что мама снова рожала, но она провела зиму в Бате с нашей тетей и произвела там фурор. Все эти озабоченные мамаши в своих строгих тюрбанах ополчились против нее, возмущенные тем, что девушка, еще не представленная официально обществу, пользуется гораздо большим вниманием, чем их размазни-дочки. — Он раздраженно фыркнул.

Череда полузабытых образов пронеслась в мозгу Джеймса, когда он припомнил девочку-сорванца. Вот Изабелла скачет верхом, одетая в старую рубашку и бриджи Генри. Вот она громко кричит, забравшись на вершину высокого дерева. Вот она собирает ягоды; лицо ее, усыпанное еле заметными веснушками, испачкано липким смородиновым соком. Джеймс поднял бровь и с сомнением посмотрел на друга.

— Я не обманываю тебя, клянусь. — Генри прижал ладонь к сердцу. — Морган даже предложил продать мне своих серых, если я познакомлю его с Иззи! Представляешь? Он божился, что никогда не расстанется с ними. А Стимпсон? Он обещал мне отдать все свое время на ринге с Джексоном, если я впишу его имя в бальную карточку Иззи! Постой-ка, я могу отдать ему твой танец и поделиться временем на ринге с тобой.

У Джеймса комок подступил к горлу, и он глотнул бренди. Что произошло с Генри? Где его инстинкт защитника? Это просто смешно. Не то чтобы Джеймс ревновал, просто он ощутил потребность стать на защиту девушки. Доброе дело, поскольку Генри, кажется, готов продать сестру тому, кто больше предложит!

Это было несправедливо. Генри еще не принял эти предложения. А если бы даже и принял, знакомство с Морганом или танец со Стимпсоном никак не могли повлиять на будущее Изабеллы.

И все же Джеймс решил перекинуться парой слов с каждым из джентльменов — так, просто легкая дружеская беседа, в которой он собирался сообщить, что если кто-нибудь хотя бы пальцем тронет Изабеллу Уэстон, будет иметь дело с ним. Предпочтительно с пистолетами на рассвете.

— Послушай, Хэл, я не для того проделал такой длинный путь, чтобы нарушить свое обещание. Я дал Изабелле слово, что буду с ней танцевать, и сдержу сбое слово.

— Но…

— Нет. — И затем, прежде, чем Генри успел возобновить разговор о поклонниках Изабеллы и их всевозможных предложениях подкупа, Джеймс стал расспрашивать его об остальных членах семьи.

— У всех все в порядке, все прекрасно, — сообщил Генри. — Не понимаю, почему ты беспокоишься. Ведь мама наверняка написала тебе то же самое в своем последнем письме.

— Верно, — признал Джеймс с усмешкой, — но я не вполне уверен, что она сообщила обо всех важных событиях. Думаю, твоя мать способна на пятнадцати страницах изложить содержание «Отелло», но при этом забыть упомянуть в письме, что ваш дом сгорел или что ваш дворецкий подхватил чуму.

Генри расхохотался:

— Насколько мне известно, ничего подобного не случалось. Уэстон-Мэнор стоит невредим, и Колдуэлл пребывает в добром здравии. Что касается «Отелло» — это тот хам, верно?

— Мавр, — поправил Джеймс. — Впрочем, мужчину, который задушил свою жену, иначе как негодяем не назовешь.

— Э-э-э?

Джеймс открыл рот, чтобы объяснить, но Генри затряс головой и поднял руки:

— Не трудись.

Джеймс все еще улыбался, когда они оба вышли из клуба и неспешно направились в сторону его городского фамильного особняка. Деда скорее всего не было дома, поскольку он редко покидал Шеффилд-Парк. Да это и к лучшему, если учесть, что, как показали несколько последних лет, проведенных в Ирландии, Джеймс не имел ни малейшего желания находиться в одной стране с графом, не говоря уже о том, чтобы жить с ним в одном доме.

Когда они подошли к особняку, Джеймс повернулся к Генри, продолжавшему путь в свое холостяцкое жилище, и вдруг обнаружил, что ему очень не хочется расставаться с лучшим другом.

— Значит, увидимся завтра на балу?

Генри с воодушевлением кивнул:

— В связи с этим балом и твоим возвращением домой мама будет в таком смятении, что у нее не останется времени читать мне нотации. — Генри, к удивлению Джеймса, крепко обнял его, едва не сломав ему ребра. — Хорошо, что ты опять дома, — добавил он.

— Хорошо, что я опять дома, — машинально ответил Джеймс. И только глядя вслед лучшему другу, удалявшемуся по улице, он по-настоящему осознал, до чего же это верно. — Хорошо, что я опять дома, — повторил он еле слышно.


Городской особняк Уэстонов, Лондон

Вечер следующего дня


Изабелла взволнованно мерила шагами свою спальню, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть в высокое, в полный рост, свое отражение в зеркале и убедиться, что она выглядит наилучшим образом. На ней было свободное легкое платье из белого батиста, стянутое под грудью лентой из аквамаринового шелка в тон ее глазам. Лента была завязана позади двойным бантом, концы которого свисали до самого шлейфа. Вырез платья и обшлага коротких рукавов с буфами были отделаны изысканными алансонскими кружевами.

Волосы ее, уложенные свободными локонами назад, удерживал белый атласный обруч, украшенный жемчужинами и атласными розочками. Ансамбль завершали две нити жемчужного ожерелья — подарок родителей ко дню ее рождения. В общем, Иззи осталась довольна.

Правда, ей хотелось бы, чтобы вырез платья был слегка глубже, но мать категорически возражала. Девушке не хотелось скрывать свои прелести, ей это казалось несправедливым. Пощипывать щеки не было необходимости. Стоило ей подумать о том, что она наконец-то увидится с Джеймсом, как на щеках у нее появлялся румянец.

Пять лет! Она не виделась с ним пять долгих лет. Целую вечность. Сначала европейский тур, рассчитанный на год, растянулся на два. Затем Джеймс уехал в Ирландию, чтобы заняться собственностью, унаследованной от матери. Изабелла узнала от Генри, что Джеймс превращает свое поместье в приют для обездоленных детей. Благородное дело, без сомнения, заставившее ее полюбить его еще сильнее. Какой же он добрый и щедрый! Однако Изабелле не хотелось, чтобы он задерживался вдалеке так долго.

Но теперь он вернулся домой — и все благодаря тому, что она предусмотрительно позаботилась взять с него то обещание. Настало время познакомить Джеймса Шеффилда с новой, улучшенной и повзрослевшей Изабеллой Уэстон, чтобы осуществились ее надежды и дело, сдвинувшись с мертвой точки, завершилось тем, что остаток своей жизни они проведут вместе. И чем скорее, тем лучше. Вот почему она собиралась заставить Джеймса Шеффилда влюбиться в нее на балу без памяти. И если ей придется воспользоваться некоторыми сомнительными тактическими приемами убеждения…

Ну, к примеру, она не прочь была затащить его в какой-нибудь альков и поцелуем свести с ума. Правда, она понятия не имела, как нужно целовать, чтобы мужчина потерял разум, но в романах это всегда срабатывало. Никто не сможет осудить ее за то, что она бросится ему в объятия, стремясь завоевать его благосклонность. Он всегда был слишком красив — себе на беду. Стоило Изабелле взглянуть на него, и сердце ее начинало бешено колотиться.

О, как ей хотелось незаметно выскользнуть из комнаты и отправиться на его поиски! Но ее строго предупредили — не под страхом смерти, конечно, но под страхом чего-то, как обещала мама, в высшей степени неприятного — не покидать комнату до тех пор, пока не подготовят ее так называемый торжественный выход. Иззи подозревала, что эта «торжественность» обернется для нее разочарованием и досадой.

Она ощутила противный спазм в животе, представив себе, что вскоре ей предстоит приседать в реверансах и спускаться по длинной парадной лестнице — под пристальными испытующими взглядами всех присутствующих — одетой в пышное платье со шлейфом, о который определенно можно споткнуться, и в туфлях на каблуках, которые наверняка запутаются в вышеупомянутом шлейфе.

Легкий ужин, который ей пришлось съесть перед одеванием, застрял у нее в желудке, и ее внезапно бросило в жар. Изабелла закрыла глаза и представила себе, как она, споткнувшись о вторую ступеньку, кубарем скатывается с лестницы и падает у подножия.

Иззи искренне надеялась, что сломает при этом шею. Это гораздо предпочтительнее, чем необходимость подняться и предстать перед окружающими.

Она может с этим справиться, успокоила себя Иззи. Ведь ей удалось достойно выглядеть, когда ее представляли королеве Шарлотте. Предполагалось, что сегодняшний вечер будет приятным. И он будет таким, если только она не оскандалится.

Иззи жалела, что с ней нет сестры Оливии. Та отвлекла бы ее, приободрила. Но теперь, когда она официально выходила в свет, Изабелле предоставили отдельную комнату. Иззи попробовала было пожаловаться родителям, что при таком перемещении Ливви гоже получает отдельную комнату — причем немного просторнее той, которую отвели Изабелле, — а ведь дебют Оливии состоится не раньше, чем через год.

Это была роковая ошибка. Мама почти целый час отчитывала ее, указывая на горькую судьбу всех голодающих детей в Англии, которые были бы рады разделить даже чулан для прислуги с дюжиной других ребятишек, только бы получить крышу над головой. Иззи считала, что чулан для прислуги мог бы вместить не больше шести или семи даже самых истощенных детей, но она решила воздержаться от замечаний. В конце концов, она все поняла.

Внезапный стук в дверь вывел Изабеллу из раздумий. Взгляд на часы подтвердил ее подозрения, что еще не время спускаться. Но она рада была отвлечься.

— Войдите, — откликнулась она.

В комнату вошел Генри, оглядел ее с ног до головы, затем сделал ей знак повернуться кругом.

— Ну как? Я хорошо выгляжу?

— Проклятие, Иззи. Мне придется отгонять их всех палкой, — проворчал Генри, заключив ее в объятия.

— Правда? Ой! — вскрикнула она, когда что-то твердое, как камень, во фраке Генри врезалось ей в ребра. — Что это у тебя в кармане, скажи на милость?

Генри поспешно отпустил ее.

— Извини, — смущенно сказал он. — Я совсем об этом забыл. Но хорошо, что так получилось, а то бы я не вспомнил, что надо отдать это тебе. А ведь именно для этого я и пришел.

— И что же это такое?

— Подарок тебе ко дню рождения, разумеется.

Между тем Иззи родилась в марте. Но Генри тогда не было дома, и Иззи не собиралась придираться к деталям, когда ей предлагали подарок.

Генри вытащил из кармана маленькую бархатную коробочку.

— Я, конечно, опоздал, но, мне кажется, сейчас как раз подходящее время, — сказал он, протягивая ей коробочку.

Изабелла открыла ее, и глаза у нее округлились.

— Генри, я… ух, ну…

Впервые в жизни она не нашлась, что ответить. Вздохнув, Иззи выдавила на лице улыбку.

— Ох! — воскликнула она, надеясь, что ей удалось придать голосу оттенок радости. — Как мило! Это… большой золотой шарик… на цепи!

Генри расхохотался.

— Хорошо, что ты не умеешь притворяться, Иззи. Все написано на твоем лице. — Он запустил пальцы в коробочку и отщелкнул крошечный запор сбоку шарика. Две половинки раскрылись, и выскользнула цепочка из шести миниатюрных портретов: ее родители; Генри; Оливия; сестры-близнецы Корделия и Имоджен; Ричард; малютка Порция. Это была ее семья, и она могла держать их всех в своей ладони, смотреть на них, когда захочет, и брать с собой везде, куда бы она ни отправилась.

— О, Генри! — всхлипнула она. — Это чудесно! Спасибо тебе!

— Ну что ты, не плачь, — стал он ее успокаивать.

— Как тебе это удалось?

— Ливви. Иногда эта плутовка может оказаться полезной. Когда она не поглощена чтением, то делает наброски или рисует акварели, так что ты ничего не замечала. Я отнес ее рисунки вместе с теми миниатюрами, которые заказала мама, когда родился Ричард, одному художнику в Лондоне. Самое трудное было держать все это в секрете.

— Ты проделал отличную работу. Я в восторге.

— Рад, что тебе понравилось. Означает ли это, что ты простишь мне намерение покинуть тебя во время твоего первого сезона?

— Куда собираешься сбежать на этот-раз?

— В Ирландию. Там объявились несколько гунтеров[1], хочу на них взглянуть. А затем, думаю, настало время наконец-то увидеть сиротский приют. Он почти готов.

— Значит, Джеймс возвращается в Ирландию?

Генри утвердительно кивнул.

— Мама оторвет мне голову, если я не останусь в городе хотя бы еще на пару недель. Но Джеймс уезжает завтра. Ты же знаешь, что он не любит находиться по соседству с графом дольше, чем это необходимо. А Шеффилд-Парк находится вблизи Лондона, Джеймс не может чувствовать себя там уютно. Я удивлен, что он вообще приехал.