Кэтлин Харрингтон - Обещай мне

– Сначала я была лесной нимфой, потом превратилась в пастушку и вот теперь – в принцессу, – заметила Филиппа с тихим смешком. – Все это далеко от правды, милорд. Я вижу, вы не слишком проницательны.

– Зовите меня просто Корт, – предложил он. – Лучшая подруга жены лучшего друга… я не сбился? Словом, узы, подобные этим, не нуждаются в церемониях.

– Совершенно верно, – согласилась Филиппа с преувеличенным простодушием. – Узы, подобные этим, делают людей почти родственниками. Возможно, мне стоит называть вас дядюшкой.

Корт невольно нахмурился при таком откровенном намеке на свой возраст.

– Неужели я выгляжу настолько дряхлым?

– Я бы сказала, по виду вы одной ногой в могиле, – с грустью призналась Филиппа и потупилась, чтобы не расхохотаться. – Я долго не решалась предложить вам опереться на мою руку. Наверное, наш разговор утомил вас, вернемся в дом, чтобы вы могли прилечь и отдохнуть.

Прекрасно понимая, что девушка не вкладывала в эти слова никакого двойного смысла. Корт не сумел удержаться от искушения. Он легко обнял Филиппу и прошептал:

– Идемте же, дитя мое, мы приляжем вместе. Улыбка заледенела на ее губах, глаза сузились. Она смерила Корта взглядом с головы до ног, потом отрезала:

– Это слишком!

Тон ее был холоден и резок. Девушка сделала движение уйти, но Корт с легкостью удержал ее.

– Наше маленькое сказочное существо возмущено, – произнес он тоном, полным раскаяния. – Смертные так неловки! Как же теперь поправить дело?

– Начните с того, что уберите руки с моих плеч, – мягко ответила Филиппа, и глаза ее из фиалковых стали темными, – а после этого я, может быть, приму ваши извинения.

Корт снова заключил ее в живую клетку, опершись ладонями о ствол. С одной стороны, ее просьба была выполнена, с другой – он по-прежнему оставался хозяином положения.

– Я охотно сочинил бы трогательное извинение в стихах, но что толку? – сказал он с неизъяснимой печалью в голосе. – Все равно ведь я не знаю, по какому адресу его послать.

– Извинение в стихах? Значит, вы поэт? – воскликнула Филиппа, явно заинтригованная.

– В жизни не написал ни строчки, – честно ответил Корт. – Вот если стихи вернут на ваше лицо улыбкy, я возьму на себя нелегкий труд прочесть сонет. Шекспир вас устроит?

– Какой именно?

– Какой именно Шекспир? – поддразнил он.

– Какой именно сонет?

Корт лихорадочно рылся в памяти. Проклятие, чего ради ему взбрело в голову заговорить о стихах? Он и читать-то их терпеть не мог, а уж запоминал, только если в них не было ничего возвышенного. Наконец он извлек из памяти строчки, достаточно невинные, чтобы процитировать их девушке:

Когда б в распоряженье нашем

Все время мира оказалось вдруг,

Твоя застенчивость была бы кстати —

Но не теперь.

– Это вовсе не Шекспир! – в негодовании воскликнула Филиппа. – Это стихотворение Марвелла, и называется оно «К застенчивой любовнице».

Корт мысленно обозвал себя круглым дураком. Если она знала автора и название, то не могла не знать, что в свете это стихотворение считается безнравственным.

– Я вовсе не хотел оскорбить… – начал он, но девушка перебила:

– Шекспир не был бы оскорблен тем, что вы приписали ему стихотворение Эндрю Марвелла. – Она сказала это совершенно искренне и снова улыбнулась, открыто и очаровательно.

Она смотрела на него так прямо и бесхитростно, что Корту стало ясно: ей и в голову не пришло считать эти стихи нескромным намеком.

– Знаете, мисс Мур, вы меня совершенно околдовали. Теперь я уверен, что вы действительно лесная нимфа и явились сюда только затем, чтобы заворожить меня и заставить страдать. Можно, я завтра навещу вас?

– Нет, лорд Уорбек, – внезапно серьезно ответила Филиппа. – Весь завтрашний день я буду очень занята.

– В таком случае послезавтра.

– Нет, но благодарю вас. Вы очень добры.

– А вот вы нисколько не добры, мисс Мур! Я отказываюсь принять «нет» в качестве ответа.

– Боюсь, у вас нет выбора, – сказала она с явным сожалением.

Корта вдруг осенило.

– Сколько вам лет, мисс Мур? – спросил он прямо.

Она засмеялась, помолчала и ответила, потупившись:

– Мы с Белль ровесницы.

Так. Восемнадцать. А может быть, она… Догадка его ужаснула.

– Вы обручены? – почти прохрипел он. – Но вы же можете передумать.

– Предположим, я и в самом деле обручена, – задумчиво произнесла Филиппа. – Что заставит меня передумать?

– Вот что.

Корт наклонился и дотронулся Губами до ее губ. Это был мимолетный и абсолютно невинный поцелуй, который не испугал бы даже самую трепетную девственницу.

Филиппа оцепенела, а потом изо всех сил толкнула его в грудь.

– Вы забываетесь, лорд Уорбек! – воскликнула она, вся трепеща от негодования. – Я постараюсь извинить ваш поступок, но лишь потому, что вы давний друг Тоби.

Филиппа нырнула под его левую руку, и не успел он и глазом моргнуть, как она уже бежала, подобрав юбки, к дому. Корт не стал ее догонять. Он так и стоял под плакучей ивой, пока она не скрылась из виду. Легкий аромат ее духов остался в воздухе. Он вдохнул его – нежный и невероятно волнующий запах весенних цветов – и тихо засмеялся. Он знал, что юная беглянка не забудет этот поцелуй. У нее просто не будет времени, чтобы забыть.

Однако на вопрос, где проживает мисс Мур, новоявленная виконтесса Рокингем ответить отказалась. Напрасно Корт объяснял, что у него самые лучшие намерения, – Белль была непреклонна. Похоже, до нее дошли слухи о его похождениях. На все уговоры Белль повторяла, что Филли, ее дорогая подруга, никоим образом не подходит лорду Уорбеку. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы вслух употребить выражение «прожженный развратник», но Корт прекрасно понял истинную причину ее неуступчивости. В глазах леди Габриэль он прочел не столько осуждение, сколько сожаление, но это не изменило положения дел. Тогда Корт обратился за помощью к Тобиасу. Увы, новобрачный знал о Филиппе Мур только то, что она училась в одном пансионе с его обожаемой женой.

Тобиас и Белль отправились в свадебное путешествие, а Корт по-прежнему знал только имя девушки. Он решил разыскать ее сам, и не было такого бала, вечера или раута в этом сезоне, который бы он пропустил. Явившись в дом, он первым делом обходил все комнаты, всматриваясь в лица и прислушиваясь к разговорам, заглядывая в каждый угол и едва не хватаясь за сердце от волнения при виде гордо вскинутой белокурой головки. Однако каждый раз, когда леди поворачивалась и дарила ему благосклонный взгляд, он видел карие, зеленые, синие глаза – только не фиалковые, о нет. Он расспрашивал самых разных людей, но никто из них слыхом не слыхивал о Филиппе Мур. Наконец он начал подумывать, что был прав. назвав ее лесной нимфой.

Когда молодожены вернулись, Корт заявил им: он сегодня же поставит походную палатку перед их домом и будет жить в ней до тех пор, пока ему не выложат все сведения о загадочной мисс Мур. Леди Габриэль, мягкосердечная по натуре, сжалилась над ним, но сочла своим долгом предупредить о нелегком прошлом ее прекрасной подруги…

Запоздалый раскат грома, оглушительный и долгий, прервал воспоминания. Корт тряхнул головой, с недоумением посмотрел в дождливое утро и отвернулся от окна. В который раз его охватило сознание совершенной ошибки. Почему, черт возьми, он не прислушался к словам Белль, когда та уверяла, что Филиппа Мур не для него? Как она была права! Ему не следовало связывать жизнь с этой женщиной.

Он проклинал свою глупость и тот злополучный день, когда впервые увидел это лживое создание, разбившее вдребезги его жизнь. Его имя она вываляла в грязи, бежала со своим любовником и родила ублюдка, который лишь в самый последний момент был признан законным сыном. А что же он сам, Кортни Шелбурн, герцог Уорбек? Он видит во сне ее возвращение, принимает ее и прощает!

В приступе ярости Корт грязно выругался. Он чувствовал себя униженным, оплеванным, жалким. Вцепившись в портьеру, он с рычанием сорвал ее вместе с карнизом, успев перебудить полдома. Шнур для вызова прислуги оборвался. Дверь спальни скрипнула. Корт повернулся, задыхаясь от ярости.

– Какого черта?

– Вам что-нибудь угодно, ваша милость?

– Вон отсюда! – взревел Корт. – Вон отсюда, дурак безмозглый! – И, схватив с ночного столика часы, запустил ими в заспанную физиономию камердинера.

К счастью, у того была неплохая реакция, и часы ударились о закрывшуюся дверь.

В коридоре слышался топот ног и шепот. До Корта донеслись слова камердинера:

– Уходите-ка отсюда все подобру-поздорову. На его милость опять наехало!

Эразм Кроутер, дядя Филиппы, мирно завтракал, запивая дешевым элем седло барашка. Перед ним лежала «Морнинг пост» двухдневной давности, то есть практически свежая. Поздним вечером накануне ее привез в спящий городок Хэмбл Грин почтовый дилижанс, а в поместье доставил рано поутру мальчишка-подручный с конюшни. Чтение светских сплетен было одним из любимейших развлечений Эразма Кроутера, ибо что может быть забавнее, чем перетряхивание грязного белья великих мира сего? Время от времени он хихикал, читая о том, что некто, однажды представленный ему в качестве благороднейшего джентльмена, промотал все свое состояние за игорным столом и был заключен в долговую тюрьму. М-да, вот так и проходит слава мира, ехидно думал Эразм.

Сделав добрый глоток эля, он вдруг наткнулся взглядом на крохотную заметку в самом углу. Эль так и не успел проследовать в желудок. Откашлявшись и отерев слезы рукавом, Эразм внимательно прочел заметку:

МАРКИЗА ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Вдова некоего маркиза и одновременно разведенная жена некоего герцога вернулась в Англию после долговременного пребывания в Италии, которое точнее будет назвать ссылкой. Читатель без труда припомнит, что Прекрасная Дама, о которой идет речь, пять лет назад была замешана в скандале, связанном с бракоразводным процессом, во всех подробностях освещавшимся нашей газетой. До нас дошли сведения, что она намерена вести уединенную жизнь в Кенте в обществе сына, унаследовавшего титул маркиза.

Ад и вся преисподняя! Значит, она все-таки вернулась! Кто бы мог подумать, что у Филиппы хватит присутствия духа снова ступить на английскую землю?

– Свитан! – возопил Эразм, вскакивая из-за стола с проворством, неожиданным для его лет. В комнату рысцой вбежала экономка. – Скажи Уиггсу, пусть приготовит дорожную карету, а сама иди и уложи все, что нужно. Сегодня вечером я уезжаю.

Костлявое лицо экономки выразило безмерное удивление. Она служила у Кроутера уже четыре года, и за это время хозяин практически не покидал поместья. Только раз в месяц он ездил в соседний городок к своему банкиру на старенькой двуколке, которой правил сам, Просторная дорожная карета, некогда принадлежавшая Филиппу и Гиацинте Мур, коротала свой век в углу конюшни, не надеясь когда-либо снова застучать колесами по проезжим дорогам.

У Эразма денежки водились, и хорошие денежки, стоило только обратиться к банкиру в Хэмбл Грин. Их хватило бы и на то, чтобы заново отстроить особняк после пожара восемнадцатилетней давности, и на то, чтобы самому жить в роскоши до самой смерти. Но пока жива Филиппа, он не может открыто пользоваться деньгами. Это вызвало бы подозрения, последовали бы расспросы, на которые он, Эразм Кроутер, не смог бы ответить.

Восемнадцать лет назад он взял в жены Анну, сестру матери Филиппы. Сам Эразм не имел средств к существованию, поэтому они жили в поместье Муров, полностью завися от щедрот родственников Анны. Но не жажда денег тайно снедала его. С того самого дня, когда он впервые увидел Гиацинту, родную сестру Анны, он не мог думать ни о ком другом, не мог смотреть ни на кого другого. Днем он мечтал о том, как соблазняет ее, а ночами видел бесстыдные сны, в которых снова и снова погружал свою измученную вожделением плоть в прекрасное тело Гиацинты. Он попытался претворить мечты в жизнь, но Гиацинта пригрозила рассказать все мужу. Тогда Эразм решил устранить с дороги и собственную жену, и мужа Гиацинты. К его ужасу, все получилось не так, как он планировал, и в результате он потерял ту единственную, из-за которой почти впал в безумие. Почти? После смерти Гиацинты Эразму не раз приходило в голову, что он и в самом деле сошел с ума.

– Э-э… ваша милость, – вывел его из раздумий голос экономки, – и как долго вы изволите быть в отлучке?

– Приготовь одежду на неделю, – ответил он раздраженно, так как всякое любопытство было ему неприятно. – – А теперь марш отсюда и займись делом!

Оставшись один, Эразм снова перечитал поразившую его заметку Он не любил путешествия, терпеть не мог постоялые дворы и придорожные гостиницы, где только и знали, что тянуть из проезжих шиллинг за шиллингом. Но на этот раз выбора не было. Он обязан был явиться в Сэндхерст-Холл и выразить соболезнования безутешной вдове.