Она вонзила ногти в ладони при мысли, что Уорбек, может быть, собирается сказать Киту, кто его настоящий отец.

А Кит, не подозревая, что над его маленьким миром собралась гроза, оперся локтями о подоконник и вытянул шею, стараясь заглянуть под самое окно. Он был одет очень просто: в нанковые брючки, белую рубашку и легкие башмаки. Филиппа была глубоко убеждена, что чрезмерное изящество наряда и детские шалости – несовместимые вещи.

– Но сколько еще signore герцог будет занят? – спросил Кит всего пару минут спустя.

– Этого я не могу сказать, милый. Придется потерпеть.

Раздался долгий вздох разочарования, и мальчик, не поворачиваясь, беспокойно повел плечами.

– А я что делаю, мама, как по-твоему? – спросил он «взрослым» голосом. – Все утро только и терплю.

Филиппа хотела добавить что-нибудь ободряющее, но за дверью раздался звук тяжелых шагов, и Кит, тотчас забыв все свое недовольство, нетерпеливо повернулся к открывающейся двери. Его лицо осветилось радостной улыбкой, и Филиппа, не глядя, могла бы сказать, кто именно стоит на пороге.

– Мне ужасно жаль, что я заставил тебя ждать так долго, Кит, – послышался низкий и неожиданно теплый голос Уорбека. – Как я понимаю, ты изнываешь от желания нагуляться за все дождливые дни сразу. – Он прошел в комнату и с самым любезным видом поклонился Филиппе. – Леди Сэндхерст, весьма благодарен за выказанное вами терпение.

Под мышкой он держал объемистый сверток.

– Мама сказала, что вы теперь будете моим опекуном, – сообщил Кит с обычной своей непосредственностью. – У меня еще никогда не было опекуна. А что это у вас?

– Кит, милый, задавать такие вопросы невежливо, – мягко упрекнула Филиппа и, памятуя о случае в «Черном лебеде», когда герцог без колебаний высказал свое недовольство поведением Кита, вопросительно посмотрела на него. По правде сказать, Филиппа понятия не имела, как обычно ведет себя мужчина в роли воспитателя: отца она не помнила совершенно, дядю Эразма видела редко, а отец Белль смотрел сквозь пальцы на шалости дочери.

Уорбек ограничился благодушным смешком. Он развернул голубую бумагу, и взору Филиппы открылась большая коробка.

– Это мой тебе подарок. Кит, – объяснил он, протягивая коробку мальчику. – Ну-ка открой ее!

Для начала Кит взвесил коробку на обеих ладонях, и глаза его округлились.

– Значит, вот для чего нужны опекуны! – воскликнул он восторженно. – Чтобы дарить детям подарки!

– В числе прочего, – кивнул Уорбек. Тон его был мягок и полон сдержанной нежности, и измученная душа Филиппы расправила крылья. Возможно, она поторопилась с выводами и он ничего не собирался говорить мальчику. Ведь должен же он понимать, что для пятилетнего ребенка такая новость будет потрясением! Филиппа заглянула в серебряно-серые глаза, но взгляд их был непроницаем.

– Значит, мне можно прямо сейчас открыть ее?

– Разумеется.

– Открывай, милый, – поощрила Филиппа. Под широкую ленту, которой была крест-накрест перевязана коробка, был подсунут небольшой конверт. В нем оказалась визитная карточка Уорбека с надписью на обратной стороне, сделанной крупным, уверенным почерком. Кит протянул ее Филиппе со словами:

– Прочти мне, мама!

Новая волна тревоги захлестнула Филиппу. Но на обратной стороне продолговатого кусочка картона было написано: «Самому многообещающему юному джентльмену во всей Англии. Добро пожаловать домой!»

Последние слова она прочла дрожащим голосом и больно прикусила губу, чтобы не расплакаться. Чувство благодарности нахлынуло на нее – благодарности не Уорбеку, а судьбе за то, что все-таки победило лучшее в человеке. В нескольких словах был только намек на отцовскую любовь, но он был понятен той, что и сама любила мальчика всем сердцем.

– Спасибо, signore, спасибо! Теперь я по-настоящему рад, что приехал в Англию, хотя… хотя все еще не чувствую себя как дома. Я скучаю по каналам и гондолам. – Говоря все это, Кит открывал .несложный замочек. – Ах! Оловянные солдатики! И как раз такие, как я хотел!

Солдатики из коробки Уорбека мало походили на тех, что можно было встретить в магазинах. Ярко раскрашенные фигурки, были видны даже лихо закрученные усы, все детали мундира тщательно выполнены, в том числе и такие мелкие, как шнуры на ментиках. Настоящие человечки, теперь таких не делают. В коробке Корта уместилось целых две армии.

У Филиппы замерло сердце: она поняла, чьи это солдатики.

– Signore, они чудо как хороши! – воскликнул Кит в полном восторге. – Они даже лучше тех, что в магазине мистера Твикена!

– Я так и думал, что они тебе понравятся. – Уор-бек широко улыбнулся, подошел к мальчику и присел рядом, неловко согнув ногу и опираясь на трость, чтобы удержать равновесие. – Теперь у тебя будет две армии, английская и французская. Знаешь, у меня возникло подозрение, что леди Гарриэт ищет солдатиков, которыми играл в детстве… э-э… твой папа, не в том сундуке. Я порылся в своем – и вот, пожалуйста: они все оказались там, обе наши армии. Твоя бабушка просто забыла, что в последний раз сражение происходило под моей крышей.

– Что нужно сказать, Кит? – пролепетала потрясенная Филиппа.

Уорбек дарит Киту свою детскую игрушку, настоящее произведение искусства, которое сейчас можно найти только в антикварном магазине. Может быть, он забыл, что обручен? Что сокровище, подобное этому, передается по наследству?

Корт поднял голову, и взгляды их встретились. Она была бледна в этот день, а темные тени под глазами говорили о том, что не только он провел бессонную ночь. Такая хрупкая, что Корт почувствовал укол жалости. И по-прежнему прекрасная. Модные рукава-фонарики открывали руки, поражающие матовой белизной, не фарфоровой, а теплой и живой. Он вдруг увидел, как эти руки обвивают его шею, а изящные тонкие пальцы зарываются в волосы. Корт вздрогнул. Картинка из его сна. Дьявол! Что эта женщина делает с ним! Как это возможно – страстно желать ту, которую презираешь? А презирает ли он ее? Особенно теперь, когда перед ним эти громадные глаза-озера фиалкового цвета.

– Grazie, signore, grazie![16] – закричал Кит, возвращая его к действительности.

В порыве благодарности он обхватил Корта за шею и прижался к нему всем своим крепким маленьким телом. Руки сами потянулись к драгоценной добыче, чтобы никогда больше не выпускать ее. Но Корт позволил себе лишь мимолетно прижаться к горячей щеке сына.

– Вот и славно, – только и сказал он.

– И вы поможете мне придумать план сражения, как обещали тогда за обедом?

– Обязательно помогу, но не сейчас. Разве твои Уроки закончились?

– Ну-у-у… – протянул мальчик. – Я все утро только и делал, что учился! Я уже знаю алфавит и могу писать свое имя. Я его написал целых четыре раза!

– Немалое достижение, – похвалил Корт, поднимаясь на ноги. – Ну-с, а я хочу предложить тебе кое-что совсем другое. Учиться ведь нужно не только алфавиту, пора вам знать это, юный джентльмен. Сегодня у нас урок рыбной ловли.

– Рыбной ловли? – повторил Кит недоверчиво, и лицо его снова осветилось. – Вы возьмете меня на рыбалку? Честное слово? Когда же, когда, signore?

– Может быть, сейчас?

– А мама? Она тоже пойдет?

Филиппа затаила дыхание в ожидании ответа. Неужели Уорбек отправится с Китом на прогулку без нее? А если да, то как узнать, имеет ли он на это право? Как он поведет себя, оставшись наедине с сыном? Скажет: «А знаешь, Кит, ведь на самом деле твой отец – я»?

Уорбек, казалось, прочел ее мысли.

– Если твоя мама не возражает против такого мужского времяпровождения, как рыбалка, то пусть идет с нами.

– О, рыбалка – это одно из моих любимейших развлечений! – поспешно солгала Филиппа, вскакивая с места. – Я с удовольствием составлю вам компанию и даже распоряжусь, чтобы миссис Бэбкок уложила корзину для пикника. А я пока переоденусь.

– Нет никакой необходимости звать экономку, – сказал Уорбек. – Я все взял с собой. Но если вам, миледи, нужно переодеться, мы вас подождем. Советую захватить с собой шаль и что-нибудь теплое для Кита: вечера сейчас холодные. Даю пятнадцать минут на сборы.

– Я буду готова через пять, – бросила через плечо Филиппа, торопясь в свою комнату. – Возьми, мама. – Кит протянул Филиппе громадного, отвратительно извивающегося червя. – Я выбрал для тебя самого большого и толстого.

Филиппу замутило при одном взгляде на скользкую тварь, а уж взять его в руки…

– Мне кажется, тебе самому он нравится, вот и забирай его, – заявила она с самым деловым видом. – А я пока посмотрю, как хорошо у тебя все получается.

Уорбек поднял взгляд от крючка, который наживлял для Кита, и по его губам скользнула понимающая усмешка. Он был без куртки и шейного платка, высоко закатанные рукава открывали предплечья могучих рук. В удобных кожаных брюках, высоких сапогах и простой льняной рубашке он выглядел, как настоящий рыбак.

– Женщины слишком трепетны, чтобы брать в руки червяков, – заметил он с видом откровенного мужского превосходства.

– Я ничуть не трепетна! – возмутилась Филиппа и постаралась принять равнодушный вид (как будто можно оставаться равнодушной при виде того, как Божью тварь заживо нанизывают на крючок). – Просто… Прежде чем… э-э… попытать счастья, я посмотрю, что получится у вас.

Она вдруг живо представила себе, как берет червя голой рукой, без перчаток, насаживает его на крючок, а он обвивается вокруг пальца… а вдруг какой-нибудь рыбе придет в голову его проглотить? Тогда нужно будет еще и осклизлую рыбу снимать с крючка!

Но к счастью. Корт с Китом, казалось, забыли про нее, и она уселась на плед под старой ивой. Быстрая и кристально-чистая речка мелодично журчала в нескольких шагах, на берегу в траве было свалено рыбацкое снаряжение. Слева, у самого берега, теснилась кленовая рощица, таинственно затеняя листвой воду; на лугах вдоль реки цвели ярко-фиолетовые колокольчики; во влажной низинке виднелась россыпь незабудок. Филиппа тихонько вздохнула. Возможно, сама идея рыбалки была не особенно удачной, но сцена, на которой разыгрывалось это чисто мужское действо, восхитительна.

Кит, выискивавший в банке самых толстых червей, неожиданно оторвался от своего увлекательного занятия.

– А что такое «трепетный»? – вдруг спросил он Корта.

– Трепетный? Я бы сказал, «трепетная», поскольку к мужчинам это определение не относится. Это особа, которая вопит, как бесноватая, увидев безобидного мышонка. Тебе приходилось видеть такое?

– Нет, бесноватых особ мне видеть не приходилось, – серьезно ответил мальчик после недолгого размышления, – но как-то раз, когда я был на кухне, из угла выбежала крыса. Кухарка вскочила на табурет, выпучила глаза и стала вся красная, а потом как закричит! Я бегал, бегал за крысой, но она была слишком ловкая, и пришлось звать на помощь слуг.

– Чтобы поймать крысу, нужен терьер, – объяснил Корт и пошел вдоль берега, высматривая место для первого заброса. – У тебя есть собака?

Кит рысцой следовал за ним, прижимая к груди коробку с крючками. Весь его вид выражал сознание важности доверенного поручения. Наконец Корт остановился у ивы, низко наклонившейся к воде.

– Нет, у меня нет собаки, – с сожалением признался мальчик, – но у бабушки есть целых пять гончих. Она разрешила мне играть с ними в любое время.

– Нет, я говорю не просто о собаке, а о твоей личной, о которой заботиться должен ты, – несколько рассеянно сказал Корт, делая пробный заброс. – Каждому мальчику нужна собака.

– Да, signore, – откликнулся Кит с таким энтузиазмом, что Корт, забыв об удочке, обернулся к нему.

Мальчик вскарабкался на иву и уселся там, положив коробку на колени. Он держал свое сокровище с таким благоговейным видом, что на душу Корта внезапно снизошло чувство покоя и гармонии. Все вокруг навевало воспоминания. Оба его спутника понятия не имели, что находятся в этот момент в его владениях. Замок был совсем близко, вон там, за старыми, высокими и раскидистыми деревьями.

Ну а то место, где они расположились, было его любимым. Здесь он и его старший брат Крис часто ловили рыбу, мечтая о подвигах и приключениях. Именно брат показал ему, как наживлять крючок, как высматривать притаившуюся в быстрой воде форель и как делать заброс вверх по течению. Ну и конечно, как водить верткую рыбу, не давая ей сорваться с крючка. В двенадцать лет Крис умер от скоротечной чахотки, и Корт тогда оплакивал его именно здесь, у нависшей над водой ветлы. Он лежал в траве, проливая горькие слезы, пока гувернер не нашел его и не привел назад в замок. А отец тогда резко приказал ему не распускать нюни, как девчонка. Мать Корта в это время была в столице. Ослепительно красивая даже в глубоком трауре, она прибыла на похороны в сопровождении очередного любовника, пришепетывающего хлыща, с некоторой брезгливостью оглядевшего девятилетнего Корта сквозь дорогой лорнет…