Кэтлин Харрингтон - Обещай мне

– Насколько я знаю, со вчерашнего дня ничего не изменилось, так почему бы мне не драться? Где ты был? Я жду уже несколько часов. – Корт закрыл ящик с пистолетами и поднял со стула перчатки и хлыст. – Едем!

– Нет, п-постой.

– Что еще? Надеюсь, ты не собираешься меня отговаривать? Тоби, ты секундант, а не проповедник, помни об этом. Ты и так два дня подряд молол разную чушь, потратил на это столько времени и сил, что хватило бы на пять человек, и не добился своего.

– Р-разрази тебя гром, К-корт, я говорил тебе чист-тую правду! – возмутился Тобиас, подступая ближе и яростно сдвигая очки вверх. – Филиппа пок-клялась мне на Библии, чт-то ни в чем не виновата!

Корт раздраженно ударил хлыстом по голенищу сапога. Тобиас и в самом деле долгое время приставал к нему с просьбой выслушать Филиппу. Почему, спрашивал он снова и снова, он верит анонимному письму, написанному грязным клеветником, а не женщине, которую обожает? Он не знал, конечно, что дело было не только в письме. Корт попросту не мог рассказать другу о вышитом шейном платке из белого шелка с инициалами «А.Б.».

– Ладно, – сказал он и сунул под мышку ящик с пистолетами, – давай поскорее покончим с этим.

– Н-ничего не выйдет!

Тобиас храбро выдержал яростный взгляд друга.

– Н-нет никакого смысла ехать в Хемпстед, К-корт. Сэнди не буд-дет ждать нас там.

Пару секунд они смотрели друг на друга: Корт – сдвинув брови, Тобиас – с некоторым вызовом. Наконец Корт аккуратно положил ящик на прежнее место, бросил в кресло хлыст и перчатки, скрестил руки на груди и вперил в друга сверкающие возмущением глаза. Он был совершенно уверен, что какой-нибудь добросердечный идиот из числа заступников Сэнди что-нибудь придумал, чтобы отсрочить дуэль.

– Как это понимать? Что, черт возьми, означают твои слова?

Тобиас открыл было рот для объяснений, но только пожевал губами и закрыл его снова.

– Рокингем! – прикрикнул Корт, чувствуя, что быстро закипает. – Я жду объяснений. Немедленно!

– Сэндхерст… – проблеял Тоби и прокашлялся. – Сэндхерст сбежал!

– То есть как это сбежал? Куда?

Тот пожал плечами, его лицо говорило: я поражен этим не меньше твоего.

– Боже милостивый! – когда смысл услышанного дошел до Корта, он опустился в кресло и покачал головой в полном изумлении. – Нет, кто бы мог подумать! Этот джентльмен до кончиков ногтей, этот образец красноречия и обаяния оказался вульгарнейшим трусом!

– К-когда я узнал, я ск-казал то же самое, – угрюмо заметил Тобиас. – Мне сообщили об этом его секунд-данты всего час назад. Я, к-конечно, не поверил и поехал к нему д-домой, чтобы узнать все из первых рук. Разрази его г-гром, его и след простыл! Я нашел только леди Г-гарриэт, которая подтвердила, что Сэнди уже далеко.

В кабинете воцарилось молчание. За всю жизнь Корту ни разу не приходилось сталкиваться с тем, чтобы джентльмен отказался защищать свою честь на дуэли. Это был поступок неслыханный.

Первым нарушил тягостную тишину Тобиас:

– П – послушай, К – корт, неужели ты мог бы убить его?

Едва договорив, он уже пожалел, что задал этот вопрос. Тобиас знал о трагедии, случившейся в семье Корта. Лучше было не задавать вопросов такого рода, чтобы не получить страшный ответ.

– А как бы повел себя ты, Тоби, если бы однажды явился домой не в срок и нашел Белль в постели с Сэндхерстом?

– Я бы убил подлеца!

– В таком случае твой вопрос нелеп.

Корт рванул шнурок звонка с такой силой, что едва его не оторвал. Когда камердинер с опаской заглянул в кабинет, он приказал приготовить карету.

– К-куда это ты собрался? – осторожно спросил Тобиас.

– Как это куда? – Корт удивленно посмотрел на друга и объяснил с горькой иронией в голосе. – В Сэнд-херст-Холл, за женой, куда же еще?

– Од-днако… – начал Тобиас, вскакивая и почему-то глядя на него с ужасом, – однако ты к-клялся, что не хочешь больше вид-деть ее! Ты сказал, чт-то разведешься с ней!

– Обстоятельства изменились, друг мой. Любовник сбежал, как трусливый шакал, и оставил ее в одиночку расхлебывать последствия того, что они натворили вместе. Филиппа отвергнута, брошена, она в растерянности. Пари держу, она будет только рада снова вверить себя моим заботам, – он даже не пытался скрыть злое торжество. – Куда ей теперь деваться? Я отвезу ее в Кент и оставлю под присмотром бабушки. Богом клянусь, отныне ноги ее не будет в столице. Чтобы затих скандал, понадобится много лет, очень много – вся ее оставшаяся жизнь. Я позабочусь о том, чтобы она с комфортом покрывалась плесенью в провинции!

– К-корт! – перебил Тобиас и схватил его обеими руками за рукав.

Щеки его пылали, пальцы тряслись.

– К-корт, ты не можешь увезти Филиппу в К-кент!

– Это почему же? Кто может мне в этом помешать? Она по-прежнему остается моей женой, а значит, моей личной собственностью. Я имею полное право распоряжаться ее судьбой. Дьявол, я могу делать с ней все, что мне угодно! Она моя!

– Но к-как ты можешь все еще желать ее? – – запротестовал Тобиас, продолжая удерживать Корта за рукав, словно задался целью не выпустить его из спальни. – После всего, чт-то она сделала!

– А почему бы и нет? Я не собираюсь повторять ошибки своего отца, – насмешливо ответил Корт. – Совсем не обязательно сразу выбрасывать отличную рубашку только потому, что у нее пятнышко на рукаве.

Он разжал пальцы друга и направился к двери. Уже держась за ручку, он остановился.

– И потом, друг мой Тоби, разве ты совсем недавно не уверял меня, что Филиппа невиновна? У нее будет время до самого Уорбек-Кастла, чтобы убедить меня в этом. Но уж если ей не удастся, я возьмусь за ее воспитание со всей строгостью. Я хочу слышать, как она станет молить меня о прощении, хочу, чтобы ее горькие рыдания звучали у меня в ушах, когда я уеду в Лондон. Думаю, ты согласишься, что она заслужила это.

Он рывком распахнул дверь и шагнул за порог.

– Уорбек!

Голос был едва узнаваем, и Корта пронзило неприятное предчувствие. Было что-то еще, что его друг не договорил, поэтому он медленно вернулся в спальню, прикрыл дверь и замер в ожидании.

– Они сб-бежали вдвоем, – начал Тобиас, разводя руками с виноватым видом. – Вчера вечером их к-корабль покинул Лондон… пока ник-кто не знает, куда они направились. Корт, Сэнди не единственный трус среди нас троих. Богом к-клянусь, я до последнего не хотел г-говорить тебе. Д-дружище, я так тебе сочувствую!

Но его глаза за толстыми стеклами очков были полны не сочувствия, а жалости. Водоворот чувств захватил Корта, и ему пришлось ухватиться обеими руками за спинку кресла, чтобы не дать затянуть себя в гигантскую воронку. Казалось, в ледяной и бесплодной пустыне, в которую превратилась его душа, проснулся вулкан бешеной, ослепляющей ненависти. Он не мог думать ни о чем другом, кроме мести. Он отомстит обоим, даже если для этого придется искать их всю жизнь!

Пошатываясь и бормоча самые грязные ругательства, Корт прошел мимо Тобиаса к письменному столу и в оцепенении уставился на ящик с пистолетами. Он отер влажный лоб. Его взгляд поймал какое-то движение. Отражение! Он схватил ящик и швырнул его в зеркало с такой силой, что оно разлетелось вдребезги. В раме повис один крупный кусок, и из него на Корта таращило глаза чудовище, перекошенное и искореженное, воплощение ночного кошмара. Ему пришло в голову, что именно так выглядит сейчас его душа. Он отвернулся с отвращением и издал дикий звук, похожий на вой: невнятно и бессвязно он проклинал Филиппу и Сэндхерста…

Снизу, из холла, донесся бой старинных часов, и этот звук вернул Корта от мучительных воспоминаний к действительности. Он сложил .анонимное письмо и сунул в карман, потом заставил себя вернуться в гардеробную и снова открыть ящик. Пальцы нащупали тончайший шелк, и в первое мгновение отдернулись, точно обожженные. Но Корт все же вытянул на свет Божий шейный платок с инициалами Сэндхерста. Он задвинул ящик и прошел в спальню, сел на край кровати, брезгливо держа платок в вытянутых руках. Никогда и никому ни единым словом не обмолвился он о нем, даже в парламенте, когда защищал свое право на развод. Гордость не позволила ему рассказать о платке. Не много найдется мужей, которые решились бы публично признать, что рога им наставили прямо в супружеской постели.

Наконец платок тоже перекочевал в карман, где уже лежало письмо, и Корт оглядел свою роскошную спальню так, словно видел ее впервые. Он думал о том, что в следующий раз с ним войдет его неверная жена.

После возвращения из Галлс-Нест в Сэндхерст-Холл Филиппа несколько дней и ночей пыталась примириться с растревоженной совестью. Снова были одинокие и потому долгие ночи, и тогда совесть особенно болезненно грызла ее душу. Филиппа не находила в себе сил, чтобы совершить решительный шаг.

На шестой день она отправилась к преподобному мистеру Троттеру, чтобы окончательно договориться о дне и часе крещения Кита в церкви святого Адельма. В домике викария, в уединении его кабинета, она призналась в том, что заставило ее так спешно и безрассудно покинуть Англию. Она объяснила, какого рода отношения связывали ее с маркизом Сэндхерстом, и призналась, что не он был отцом ее ребенка.

– Теперь я понимаю, что совершила ужасную ошибку, но я всего лишь хотела защитить еще не рожденного ребенка, – говорила она. – Могла ли я предполагать, что этим поступком причиню страдания тем двоим, кого люблю более всего на свете? Возможно ли как-нибудь исправить вред, нанесенный мной сыну и его законному отцу?

– Для начала, леди Сэндхерст, вы должны спросить себя, искренне ли вы желаете исправить дело, —сказал добряк викарий, – и тогда следующим шагом станет крещение вашего сына как законного наследника герцога Уорбека.

Глаза преподобного Троттера светились сочувствием и пониманием, но он высказал свои соображения твердо, без колебаний. Филиппа задумалась. Если Кит будет занесен в метрики церкви святого Адельма как законный наследник Уорбека, появится письменный документ, дающий герцогу право отнять у нее сына.

– Я, право, не знаю, ваше преподобие, достанет ли у меня сил пойти на такой риск. Ведь я могу потерять Кита навсегда.

– Надейтесь на милость Божью, и воздается вам, – торжественно провозгласил викарий. – Отец Небесный помогает нам найти в себе мужество для любого поступка, если только он праведен. Жизнь во лжи подтачивает человека честного, леди Сэндхерст, и мало-помалу нечистый завладевает ослабевшей душой. Кроме того, чем бы все ни кончилось, мы с вами оба знаем, что мальчику не грозит ничего плохого от его законного отца.

Филиппа закрыла лицо руками и сидела так некоторое время.

– Что ж, – сказала она наконец, – так тому и быть. Когда-то я опасалась за судьбу ребенка еще не рожденного – и эти страхи оказались беспочвенными. Теперь я знаю, что Уорбек никогда бы не отказался от сына. Он любит Кита не меньше, чем я.

Преподобный Троттер положил руку на склоненную голову Филиппы, благословляя ее. Он был слишком умудрен жизнью, чтобы отмахнуться от ее опасений. Как и сама Филиппа, викарий считал герцога Уорбека человеком непредсказуемым и понятия не имел, как тот поступит.

Справившись с собой, Филиппа открыла ридикюль и достала два листка пергамента. Без колебаний она протянула их священнику.

– Ваше преподобие, я передаю эти документы вам. Я привезла их из Венеции. Это свидетельство о моем браке с маркизом Сэндхерстом и свидетельство о рождении моего сына. И в том, и в другом документе проставлены неправильные даты. Делайте с ними все, что сочтете нужным: сожгите, порвите или спрячьте куда-нибудь. Единственное, о чем я прошу, это чтобы они никогда больше не попадались мне на глаза. Сделаете ли вы это для меня?

– Охотно, – кивнул викарий, принимая бумаги. – Леди Сэндхерст, вы приняли правильное решение, и поступок ваш заслуживает всяческого одобрения.

– В таком случае до завтра, – сказала она, вставая. – Я не хотела, чтобы это было пышное торжество, и потому приглашены только самые близкие: леди Гарриэт и леди Августа, и конечно, виконт и виконтесса Рокингем, которые согласились стать крестными родителями Кита. Каждого из них я попросила хранить до поры в секрете подробности церемонии, и все с готовностью дали согласие. Я не знаю, когда наберусь храбрости для разговора с герцогом, но мне хочется, чтобы именно из моих уст он услышал обо всем.

– Напрасно вы недооцениваете себя, леди Сэндхерст, – произнес викарий, беря за ее руку. – У вас храбрости достанет на десятерых мужчин. И я дам вам совет: не стоит недооценивать милосердие лорда Уорбека.

Когда Филиппа покидала домик викария, она улыбалась, но сердце ее ныло в предчувствии будущих перемен.

Загородный дом Тобиаса и Белль, который они в шутку называли «Рокингемским аббатством», был ярко освещен. Холл и парадная гостиная празднично убраны и украшены множеством цветов. Фестоны розовых шелковых лент и гирлянды белых роз превратили бальную залу в сказочный сад. Вечер только начался, и никто из гостей еще не прибыл.