Кэтлин Харрингтон - Обещай мне

– Я выиграю дело! – уверенно заявил Корт. – Обещаю, когда это случится, я добавлю изрядную сумму к той, что вы уже заработали.

– Не спешите с обещаниями, ваша милость, – серьезно произнес Фрай, пригладив остатки шевелюры. – Очень может быть, вы передумаете, когда узнает, те, что отныне я буду работать на Доминико Флабианко. Он взял с меня слово, что, как только с вашим делом будет покончено, я выясню кое-что уже для него.

– Что же? – нахмурился Корт.

– Дело снова касается маркиза Сэндхерста и его вдовы.

– Однако я вижу, ваш итальянец намерен участвовать в каждом акте этого фарса!

– Это не просто итальянец, – возразил Фрай, – а самый богатый и могущественный аристократ Венеции. Он удостоил меня личной аудиенции… – Он помолчал, потом продолжил: – Во время которой я всерьез опасался за свою жизнь, а ведь я не робкого десятка, ваша милость.

– Нельзя ли подробнее?

Корт был заинтригован. Он поудобнее уселся в кресле и приготовился слушать. Очевидно, Эмори Фраю и самому не терпелось кому-нибудь рассказать о знакомстве с Доминико Флабианко, и он охотно начал свою повесть. Закончил он так:

– Герцог отнесся к знатным англичанам настолько дружески, насколько это возможно, и некоторые из опрошенных мною уверяли, что причиной тому была его любовь к прекрасной маркизе. Я не склонен был этому верить, пока лично не побеседовал с герцогом. Полагаю, он и по сей день хранит в душе это чувство. Он желает знать все о тех, кому покровительствовал, особенно же его интересуют две вещи: пожар, уничтоживший Мур-Манор, и болезнь маркиза Сэндхерста.

– Как все это, однако, странно, – задумчиво произнес Корт. – И для чего же ему эти сведения?

– Ему они не нужны. Он желает, чтобы я предоставил их вам.

– Но почему?!

– Пока я не могу ответить на этот вопрос. Возможно, результаты расследования прояснят дело.

– Это все, мистер Фрай? Не упустили ли вы чего-нибудь?

– Не то чтобы упустил, ваша милость, а оставил, так сказать, на десерт, – без улыбки ответил Фрай. – Я опросил слуг палаццо, в котором Сэндхерсты жили с момента прибытия и до отъезда овдовевшей маркизы в Англию. Оказывается, Артур Бентинк уже был нездоров, когда беглецы ступили на итальянскую землю. Более того, он был неизлечимо болен. Впоследствии его здоровье несколько раз улучшалось, но всегда ненадолго, и ему не было суждено оправиться от этой болезни. По свидетельствам слуг, милорд и миледи имели отдельные спальни и не выказывали никаких свидетельств интимной близости даже после того, как их связал брачный обет.

– Чепуха!

– Вы вправе не верить, ваша милость, но хочу заметить: Доминико Флабианко поверил, – сыщик был безукоризненно вежлив, но почему-то казалось, что он осуждает некую знатную особу за недостаток благородства.

На время Корт забыл о его присутствии, переваривая неожиданную новость. Она до такой степени шла вразрез с его пониманием человеческой природы (и особенно природы женской), что он попросту не мог ее принять. Филиппа – женщина темпераментная, да и Сэндхерст был далеко не святой. С юных лет избалованный женским вниманием, он не отказывал себе в плотских утехах. Но самым слабым звеном в теории братско-сестринской любви между Артуром и Филиппой был шейный платок, найденный Кортом в супружеской постели.

– Полагаю, все объясняется просто, – наконец сказал он. – Ваш итальянец заплатил слугам за ложные показания.

– Возможно, – кивнул Фрай, застегнул портфель и легко поднялся на ноги, – а возможно, и нет. Чтобы не строить выводов на предположениях, я прошу вашего позволения продолжить расследование. Я удовольствуюсь небольшим сроком – скажем, месяцем. Соблаговолите подождать с подачей иска до тех пор, пока не выслушаете мой отчет. У меня есть серьезные основания предполагать, что упомянутая леди не виновна по всем пунктам предъявленных ей обвинений.

– Даю слово, что не подам иска в течение месяца, – хрипло произнес Корт, сжимая набалдашник трости до боли в пальцах. – Мистер Фрай, я не уверен в успехе, но если вы предоставите доказательства невиновности Филиппы, я отдам вам половину состояния!

– Это излишне, ваша милость, – сказал Фрай, впервые с начала разговора улыбнувшись. – Дело в том, что состояние у меня уже есть. Герцог Падуанский, Венецианский и Веронский – человек поразительной щедрости.

В кабинете еще не успело затихнуть эхо его шагов, как леди Августа стремительно переступила порог. Корт встретил ее торжествующей улыбкой.

– Я вижу, твой приятель с Боу-стрит принес хорошие новости, – заметила она, не скрывая иронии, и указала на документы, разложенные на столе.

– Не просто хорошие, бабушка, а превосходные! Корт стоял у окна, всей грудью вдыхая насыщенный ароматом роз воздух. Ему хотелось сесть на коня или заняться фехтованием – словом, действовать.

– Теперь у меня есть доказательство того, что Кит мой законный сын!

– Вот как? – На лице вдовствующей герцогини выразилось нескрываемое неудовольствие; она собрала бумаги и по одной перечитала их. – Так, понятно… и что же ты намерен делать с этим доказательством, дорогой мой внук?

Несколько секунд он молча и изумленно смотрел на старую аристократку. Ее неодобрение явилось для него полной неожиданностью.

– Я воспользуюсь им, чтобы вернуть сына, что же еще? По-твоему, я все это затеял, чтобы украсить документами стену?

– Значит, ты хочешь навсегда вырвать ребенка из рук матери, – констатировала леди Августа. – Вполне в твоем духе, Кортни. Но для начала советую наведаться к преподобному мистеру Троттеру.

– Это еще зачем?

– О, я охотно объясню, хотя еще сегодня утром не собиралась этого делать. Пока ты, Кортни, добивался от «снежной королевы» разрыва помолвки, все остальные, я имею в виду Рокингемов, леди Гарриэт и себя, присутствовали на закрытом крещении в церкви святого Адельма. Полагаю, ты нашел бы интересной запись в метриках, если бы потрудился туда заглянуть.

– Так Кит окрещен?

– И не только окрещен, но и поименован как Кристофер Кортни Шелбурн. Так-то вот, дорогой мой внук, скорый на поступки, но не на здравые размышления. – Леди Августа аккуратно сложила бумаги в стопку, поднялась и поплыла к двери. Там она обернулась и, встретив ошеломленный взгляд Корта, улыбнулась. – Филиппа упросила нас всех, чтобы мы сберегли тайну крещения Кита. Не навсегда, конечно, а только до тех пор, пока она не решит, что настало время тебе узнать все Думаю, это время настало, жаль только, что нашей дорогой девочки нет здесь, чтобы поговорить с тобой. Признавая твое отцовство, она понимала, что может навсегда потерять сына. Так неужто она не заслуживает лучшей участи, чем новый судебный процесс? Спрячь эти бумаги, Кортни, и постарайся хоть один раз в жизни поступить по велению лучшей части твоей души,

Когда дверь за ней закрылась. Корт уселся на широкий мраморный подоконник и глубоко задумался.

Ну и денек, подумал он и улыбнулся.

Прошло три с половиной недели со дня возвращения из Галлс-Нест, и Филиппа исчерпала вежливые отговорки, которыми отвечала на приглашения леди Августы. Когда Бланш и Беатриса вернулись в лиллибридж-ский пансион, вдовствующая герцогиня решительно отказалась слушать объяснения, почему Филиппа и Кит не могут несколько дней погостить в Уорбек-Кастле. Филиппа попробовала воззвать к леди Гарриэт, но оказалось, что та уже успела рассказать мальчику о старом фамильном замке Уорбеков. Более того, она заверила его, что по возвращении из Лондона герцог захочет узнать мнение своего подопечного об этом величественном родовом гнезде.

Так Филиппа узнала, что Корт снова в Лондоне. Ей хватило на сборы получаса, и вскоре бело-зеленый кабриолет леди Гарриэт уносил мать, сына и его няню к Уорбек-Кастлу. Леди Августа, сияя улыбкой, приветствовала гостей с верхней ступеньки парадной лестницы, а за ее спиной маячил изумленный дворецкий. Его изумление было тем более забавно, что на памяти Филиппы он никогда не терял достоинства и невозмутимости.

В первый день леди Августа устроила экскурсию по дому. Прежде всего они осмотрели коллекцию древностей из Египта, вещи с раскопок Византии. Секретарь Корта служил им гидом, подробно рассказывая о происхождении, возрасте и назначении каждого предмета. Нейл Толандер, увидев Кита, был изумлен не меньше, чем старый добрый Пил, но не выказал своего удивления. Однако и он не мог удержаться и время от времени бросал взгляды в сторону мальчика. Странное дело, это Филиппу не тревожило. Наоборот, она чуть не расхохоталась.

На следующий день Кит отправился на конюшню и быстро перезнакомился со всеми конюхами и грумами. Интересно было видеть, как эти грубоватые парни лезут из кожи вон, чтобы позабавить молодого маркиза. Да и не только они, вся прислуга Уорбек-Кастла, казалось, только и мечтала принять под свое коллективное покровительство это юное создание.

Филиппа хорошо помнила Уорбек-Кастл. Это было старинное здание, построенное в тринадцатом веке на месте нормандской крепости, и каждый новый хозяин считал своим долгом заново вычистить и углубить ров, обновить стены. Жилая часть дома располагалась в крыле, относящемся к эпохе Стюартов. Пиршественный зал, занимавший всю центральную часть замка, был сохранен во всем своем угрюмом великолепии. Его потолок, одновременно являвшийся сводом главной башни, опирался на деревянные колонны, прочные, как камень, и покрытые причудливой резьбой. Средневековые гобелены были великолепно отрестаарированы и сверкали яркими красками. Во всем этом убранстве было что-то варварское.

Филиппе отвели спальню, которую она занимала после свадьбы. За шесть лет многие комнаты переоборудовали, но эту оставили в неприкосновенности. Просторная и светлая, обставленная мебелью времен королевы Анны, спальня выглядела в точности так же, как в то утро, когда молодожены покинули замок и направились в лондонский дом герцога. В гардеробной по-прежнему висела одежда шестилетней давности, прикрытая от пыли папиросной бумагой. Филиппе показалось, что время повернулось вспять.

И вот сейчас, накануне отъезда из Уорбек-Кастла, Филиппа стояла посредине спальни, сдерживая слезы. Она не могла сказать, отчего они: от радости, что она наконец покидает этот дом, или от печали. Визит в Уорбек-Кастл обернулся путешествием в прошлое. Брак ее был слишком короток, чтобы всем сердцем полюбить замок, но за две недели, проведенные в нем, она потянулась к нему душой, впервые почувствовала, что такое настоящий дом.

До последнего вечера она не прикасалась к ящикам комода, опасаясь найти там безделушки, которые еще больше разбередят память, но сейчас не удержалась и выдвинула ящичек туалетного столика. Как она и ожидала, внутри оказалась черная лакированная коробка. Филиппа медленно открыла ее. В углублении на красном бархате лежало бриллиантовое колье с крупным аметистом и серьги в пару ему. Это был свадебный подарок Корта. Чуть ниже покоилось обручальное кольцо, которое Филиппа заложила, чтобы заплатить за дорогу до Венеции. И наконец, в коробке находился золотой медальон на цепочке, который шесть лет назад она позволила надеть себе на шею в знак того, что принимает предложение руки и сердца. После ее бегства медальон остался в Уорбек-Хаусе, но, как видно, был привезен в замок вскоре после того, как она покинула страну.

Филиппа помедлила, прежде чем вынуть медальон из коробки, зная, что не сможет удержаться от слез. На обратной стороне было выгравировано несколько слов, которые она хорошо помнила: «Обещай мне прекрасное навеки».

Слезы хлынули из глаз, но она не пыталась остановить их. Медленно и осторожно, как невероятно хрупкую вещь, Филиппа положила медальон в коробку, а коробку в ящик и задвинула его. Из большого зеркала на нее печально смотрела молодая женщина с бледным заплаканным лицом. Не в силах вынесли ее укоризненного взгляда, Филиппа прошла к высокому стрельчатому окну. Стояла ясная звездная ночь, и черный бархат небес казался совсем близким. Но Филиппа чувствовала только невыносимую боль потери и тоску по тому, что не сложилось и никогда уже не сложится.

И в этот тягостный момент она приняла решение. Невозможно дольше откладывать неизбежное. Пора рассказать Корту о крещении. Она объяснит ему все. А потом… узнав о подделанных документах, он заберет сына у лживой матери.

До самого бала в «Рокингемском аббатстве» в душе ее теплилась надежда на чудо. Не ссора на балконе убила ее. Именно в тот вечер она поняла, что воссоединение невозможно: он готов жениться, но не готов поверить ей. До конца жизни он считал бы ее способной на измену…

Неожиданно Филиппа поняла, что она не одна в комнате. Филиппа обернулась. На пороге стоял Корт и молча смотрел на нее.

Он был одет совершенно по-домашнему, в длинный бархатный халат, босиком. Насколько она знала этого человека, под халатом ничего не было. У Филиппы перехватило дыхание. Сердце, только что бившееся с унылой размеренностью, начало частить.