– Вот ты и дома, Филиппа, – сказал Корт негромко.

– Но как же… ты же должен сейчас быть в Лондоне! – глупо заявила она. – Ты уехал всего четыре дня назад!

– Боюсь, мой отъезд в Лондон был всего лишь беспочвенным слухом, – спокойно возразил он.

– И кто же его распустил? Не ты ли? А твоя бабушка и рада была подхватить!

– Не только бабушка, но и добрейшая леди Гарри-эт, – Корт шагнул к Филиппе. – Тебе не показалось, что она как-то уж слишком охотно дала согласие на ваш отъезд? Наши дорогие титулованные вдовы пришли к решению, что нам нужно поговорить наедине.

– В таком случае куда же ты ездил?

– Недалеко. В Чиппингельм. Я снял комнату в «Черном лебеде» на пару ночей и всласть отдохнул от забот, пока ты осматривала замок. Мне хотелось, чтобы ты чувствовала себя спокойно, совсем как прежде. Да и Киту не мешало освоиться в его будущем доме.

Филиппа не нашлась, что ответить на это в высшей степени нахальное заявление. Что за человек! Просто интриган какой-то!

– Мне нужно зайти к Киту, – пробормотала она, – а потом… а потом я попрошу тебя удалиться, я собираюсь лечь.

– Нет никакой необходимости заглядывать к Киту, – заверил Корт. – Буквально пару минут назад я заходил в его комнату, чтобы проверить, все ли в порядке. Наш сын крепко спит в громадной постели, в которой ему так удобно будет спать ночь за ночью. Его хорошенькая няня плетет кружева в соседней комнате и, конечно, присмотрит за ним, если он проснется. Впрочем, с чего бы ему просыпаться? В Уорбек-Кастле всем хорошо спится.

Не выдержав его настойчивого взгляда, Филиппа опустила глаза на свои руки, теребящие пояс халата.

– В любом случае тебе лучше уйти, – сказала она не слишком уверенно. – У нас есть о чем поговорить, но это может подождать до утра, не так ли?

Она отвернулась к туалетному столику, чтобы скрыть дрожь, бившую ее.

– Нет, не так! – заявил Корт категорическим тоном. – То, что нам предстоит обсудить, не терпит отлагательства.

Он почувствовал, что робкая мольба соблюдать приличия тронула его и он готов уступить. А это было очень некстати. Он пришел получить ответы на все вопросы разом и не намерен тянуть с этим больше ни дня.

Но Филиппа была так хороша в своем милом домашнем наряде, что мысли о важном разговоре сами собой улетучились. Она была в белом шелковом халате, застегивающемся на множество мелких пуговок, все еще причесанная для ужина, с серебряными гребнями в высокой прическе. Святая из его снов. Корт тряхнул головой, прогоняя наваждение.

– Я хочу, – начал он решительно, – чтобы разговор, не состоявшийся между нами шесть лет назад, все-таки произошел. Я имею в виду тот день, когда ты приехала в Уорбек-Хаус, а я отказал тебе в свидании. Запоздало признаю, что вел себя, как упрямый осел. Однако я готов исправить дело. Я слушаю.

– Да, но… я не помню, что собиралась сказать, – пролепетала Филиппа. Глаза ее расширились от страха, она смотрела на Корта, словно была не в силах отвести от него взгляда. – Прошло уже шесть лет, и я… я…

– Если ты захочешь, то вспомнишь, – произнес он мягко, но настойчиво. – Представь, что этих шести лет не было. Зачем ты приходила тогда? Сказать, что ждешь ребенка?

Корт ждал ответа почти с трепетом, чувствуя, что застарелая душевная рана, мучившая его годами, вот-вот вскроется. Он сам виноват, что выздоровление так долго не наступало, он питал свою боль безумной ревностью и горьким цинизмом, пока она совершенно не изъела его душу.

– Говори же, Филиппа! Ты хотела просить меня принять тебя обратно ради ребенка?

– Нет… – прошептала она, глядя ему в глаза. – Нет, Корт. Я даже не собиралась говорить тебе, что беременна. Я хотела, чтобы ты поверил мне.

– Что? Ты хотела заставить меня поверить, что между тобой и Сэндхерстом ничего не было? Это было невозможно, и ты знала это!

– И все же я молилась, чтобы ты поверил.

– Поверить в твою невиновность! – с горечью воскликнул он, рывком вытянул из кармана белый шелковый платок и ткнул им почти в самое лицо Филиппы. – По-твоему, что это? Как этот предмет мог оказаться у меня?

Некоторое время Филиппа с недоумением смотрела на кусок шелковой ткани, уже слегка пожелтевший от времени.

– Что это?

– Это я должен спросить, что это! – с едкой иронией выговорил Корт. – Я уверен, ты узнаешь этот предмет одежды. У Сэндхерста было по меньшей мере десять таких.

– Шейный платок…—тихо сказала Филиппа, осторожно взяла за краешек и всмотрелась в инициалы. – Нет, я не помню, чтобы у Сэнди был такой платок.

– Но ты же не станешь отрицать, что именно его монограмма здесь вышита! – сердито воскликнул Корт, нависая над ней, как воплощение обвинения.

– Ну и что с того? – спросила она, окончательно сбитая с толку. Он вел себя так странно, почти безумно, что она почувствовала прежний страх. – Допустим, это платок Сэнди. Какая разница, кому он принадлежит?

– В данном случае очень большая разница, – с горькой усмешкой ответил Корт. – Знаешь, где я нашел эту тряпку? В нашей с тобой постели на следующий день после того, как прервал ваше трогательное свидание с Сэндхерстом.

Тоненький звук сорвался с ее губ. Она стояла, не сводя взгляда со скомканного платка, потом спросила:

– Как он мог оказаться в нашей постели?

– Это как раз тот вопрос, который мучил меня в течение шести лет. И вот теперь я задаю его тебе, Филиппа: как мужской шейный платок с монограммой маркиза Сэндхерста мог оказаться в нашей постели?

Он снова ткнул платком ей в лицо. Мягкая ткань на мгновение коснулась щеки Филиппы, и та отшатнулась, точно обожженная.

– Я не знаю! Не знаю! Может быть, кто-то нарочно подложил его туда!

– Да? И кому же могло это прийти в голову? Подложить платок Сэндхерста именно в тот день, когда я вернулся!

– Я не могу объяснить! Знаю только, что я тут ни при чем, что это чья-то подлая, гадкая шутка!

– В таком случае этот шутник, кто бы он ни был, умирал со смеху, когда парламент проводил билль о разводе!

Внезапно Филиппа выхватила платок из руки Корта и отшвырнула его.

– Послушай… послушай меня! Корт, я клянусь всем, что мне дорого, что я невиновна!

Казалось, даже не он сам, а душа его заглянула в глаза Филиппы. Он почувствовал, что она говорит правду, и облегчение, неописуемое облегчение волной захлестнуло его. Что бы ни натворила Филиппа, она не осквернила супружеской постели. И прежде чем Корт успел осознать это, из самой глубины его души вырвались слова:

– Я тебе верю…

Но потом он выругался сквозь зубы. Кому могло прийти в голову сунуть ему в постель платок Сэнди? Ни один человек, даже из числа его недоброжелателей, не осмелился бы на такой поступок.

– Мне некого больше подозревать, кроме разве что Сэндхерста, – угрюмо произнес он. – Он мог подбросить платок, чтобы я подумал худшее и развелся с тобой. Он надеялся, что таким образом заполучит тебя…

– Невозможно! – возразила Филиппа с глубочайшей убежденностью. – Сэнди был не способен на такую гнусность. Он любил тебя, Корт, любил до самой смерти.

Она подняла платок, бережно его свернула, ненадолго прижала к груди и повесила на спинку кресла. Потом встретила взгляд Корта и выпрямилась, словно набираясь решимости.

– Должно быть, ты не более готов выслушать меня, чем шесть лет назад, но ты настаивал на объяснении. Для меня это так же важно, как и для тебя. Когда ты ворвался в отдельный кабинет «Четырех карет», обезумев от ревности, между мной и Сэнди ничего не было. Да, ты застал нас в объятиях друг друга, но то было невинное объятие, объятие друзей.

Корт чувствовал всем своим существом, что Филиппа говорит правду. Но поверить означало признать, что он один виноват во всем, только его безумная, безрассудная ревность разрушила их счастье, принесла боль близким и любимым людям.

Он полюбил Филиппу Гиацинту Мур с первого взгляда, но с первой же минуты он считал себя недостойным ее любви. Никто никогда не любил его, кроме бабушки, даже родители, так как могла его полюбить женщина столь совершенная?

И все же он сделал все, чтобы обладать Филиппой Он берег свое бесценное сокровище как зеницу ока, в каждом мужчине видя потенциального вора, и в глубине своей измученной души был уверен, что наиболее ловкий из них рано или поздно отберет ее. Однажды Филиппа встретит человека более достойного. Такого, как Артур Бентинк. Как нелепо повернулось все в его жизни! Именно отчаянное желание сохранить Филиппу привело к тому, что он потерял ее. Он своими руками толкнул жену в объятия Сэндхерста! Если бы не его бешеная ревность, они так и остались бы друзьями.

– Я так хочу верить тебе, Филиппа… Но больше я хочу, чтобы прошлое осталось в прошлом, а мы начали все сначала.

– О мой дорогой, мой единственный! – прошептала она. – Я хочу этого больше всего на свете.

Он привлек Филиппу к себе. Поцелуй был долог и нежен. Без слов Корт сказал, что любил прежде и любит теперь, что все еще поправимо и будущее возможно.

– Теперь я могу обещать тебе одну очень важную вещь, Филиппа, – сказал Корт, заглядывая ей в глаза. – Что бы ни случилось, я никогда больше не задам тебе вопросов о том дне, никогда не стану мучить тебя, требуя новых объяснений. Клянусь, отныне я буду безоговорочно доверять тебе. На этом наш разговор окончен.

– Нет, Корт, еще нет, – возразила она, смахивая слезы с густых ресниц. – Я не сказала тебе всего, что собиралась… и мне нелегко сказать это, поверь, – звук, похожий на подавленное рыдание, сорвался с ее губ, но она справилась с собой и продолжала: – Три недели назад, когда ты был в Лондоне, состоялось крещение Кита. Он был поименован Кристофером Кортни Шелбурном, как то и должно было быть. Поскольку он родился за несколько дней до того, как парламент принял билль о разводе, он является твоим законным наследником.

– Успокойся, милая, мне это известно, – мягко сказал Корт. – Я заходил к мистеру Троттеру, и тот показал мне метрики. – Он привлек Филиппу ближе, стараясь лаской унять бившую ее нервную дрожь. – Спасибо за то, что нашла в себе мужество сказать правду, за то, что вернула мне сына.

– Я очень люблю тебя, Корт. Эти простые слова потрясли его до глубины души. Он взял ее лицо в ладони и всмотрелся в него.

– Я тоже люблю тебя, маленькая фея… Он снова поцеловал ее, все так же нежно, лишь легонько касаясь губ кончиком языка. Потом руки его скользнули вниз, на грудь, прикрытую только шелком халата. А потом внезапно Корт ощутил сильнейшее желание.

Поцелуй стал жадным. В безотчетной потребности почувствовать ладонями иной шелк – нежный и теплый шелк кожи – он распахнул халат. Пуговки дождем посыпались на ковер.

– Корт! – ахнула Филиппа.

– Я куплю тебе три других вместо этого, – прошептал он, на миг оторвавшись от ее губ.

Руки его жили отдельной жизнью, двигались сами по себе, раздевая Филиппу. Одним движением он освободился от своего халата. Черный бархат волной накрыл на полу белый шелк. Корт опустился на стул и потянул к себе Филиппу. Несколько секунд они сидели лицом к лицу, молча глядя друг на друга из-под полуопущенных век и наслаждаясь сладким томлением. С того самого момента, как Корт задумал свою маленькую интригу, он заучивал наизусть изысканные слова любви, которыми решил поразить Филиппу в минуты, предшествующие безумствам страсти. Но теперь он не находил в памяти ни одной из тщательно составленных фраз.

– Это было чертовски долгое ожидание, – произнес он наконец, надеясь, что Филиппа простит его примитивную прямоту. – Я не могу ждать больше не минуты!

– Я тоже!

И это было все. Возможно, большего было и не нужно.

– Корт, милый… – это был даже не шепот, а вздох, – я не знаю почему, но я не могу насытиться тобой.

Она не столько увидела, сколько угадала улыбку на его губах и услышала глухо, словно сквозь густой туман:

– Вот и хорошо, потому что до утра еще много времени…

– Нам нужно будет пожениться как можно скорее, – опять послышался его голос. – Я хочу от тебя детей – не одного, а нескольких – и постараюсь, чтобы это случилось как можно быстрее.

– Не помню, чтобы я принимала твое предложение…

– Посмотрим, что ты скажешь утром, – он усмехнулся и зарылся лицом в ее волосы. – Боже правый, как же хорошо ты пахнешь! Мы обрели рай, да, милая?

Когда Филиппа проснулась, за окном занимался рассвет. Она приподнялась на локте, не понимая, что ее разбудило, встретила взгляд Корта и сразу вспомнила медовый месяц. Тогда он тоже не спал по ночам, словно охраняя ее покой.

– Ты спал хоть немного?

– Нет, – ответил он, прослеживая пальцем очертания ее щеки – Я отоспался в «Черном лебеде» на несколько ночей вперед, а вот тебе не помешает время от времени отдыхать.

Он коснулся ее пупка, обвел его, палец начал медленно спускаться вниз, между ног.