но, когда просыпаюсь, ничего не помню.

Ни для кого из окружающих, равно девочек и воспитательниц, не было секретом, что в прошлом Филиппы таится некая трагедия, связанная с пожаром. Она панически боялась огня. Однажды вечером ветром забросило тонкую штору па горящую свечу. Филиппа, сидевшая ближе всех, оцепенела с широко раскрытыми глазами, а Белль спокойно взяла графин с водой и вылила его на вспыхнувшую штору. Ночью Филиппа проснулась с пронзительным криком, и ее долго не удавалось успокоить. Захлебываясь рыданиями, она повторяла снова и Основа: «Этот ужасный человек с факелом», – и только после того, как ее заставили выпить успокоительное, она уснула. Утром же Филиппа ничего не помнила.

Именно об этом происшествии напомнила ей Белль в ту ночь, когда они разговаривали о родителях. Какое-то время девочки лежали молча, глядя в темноту. С улицы доносились мирные звуки: лай, собаки, скрип полозьев по снегу. Снег выпал только накануне, ночной морозец быстро прихватил его, и звук этот казался удивительно убаюкивающим в сумраке спальни.

– Белль, – вдруг сказала Филиппа, – как по-твоему, мои родители любили меня?

– Mon Dieu, как могли они тебя не любить? – встрепенулась девочка, уже успевшая задремать. – Разве бывает так, чтобы родители не любили детей? Нет, так не бывает. Сейчас они на небесах и, может быть, в эту самую минуту смотрят на тебя. Они и сейчас очень-очень любят тебя, ты должна в это верить.

Филиппа чуть приподнялась, вглядываясь в выражение лица подруги, однако в маленькой комнате было так темно, что едва можно было различить очертания ее тела под одеялом.

– Тогда почему я не чувствую их любви? Ведь я каждый вечер перед сном обращаюсь к ним в молитвах. Я прошу, чтобы они как-нибудь дали мне знать, что вспоминают меня, думают обо мне… но я никогда, никогда ничего не чувствую в ответ.

– Я не знаю почему, – ответила Белль чистосердечно. – Может быть, они считают, что о тебе';

есть кому позаботиться. Ведь мисс Бланш и мисс Беатриса любят тебя.

– Это не то же самое… но, возможно, ты и права, – Филиппа улыбнулась при мысли о воспитательницах, делавших все, чтобы она не чувствовала себя обделенной. – Получается, у меня две приемные мамы. Наверное, это нечестно – чувствовать себя одиноко, нечестно по отношению к ним. Но все равно, Белль, так обидно, что я не могу ничего рассказать о своих родителях.

– Я и не знала, что это тебя расстраивает, —заметила Белль с удивлением и тревогой. – Ты кажешься такой счастливой, такой беспечной… девочки, должно быть, даже не представляют, что их вопросы тебе неприятны. Но ведь ты понимаешь, что они это не со зла? Они… им просто любопытно, вот и все.

– Я не обижаюсь на них. Просто мне не нравится, что они жалеют меня.

– Что за ерунда! Как можно жалеть человека, который выглядит счастливым, всегда весел, с которым легко?

Филиппа согласилась с Белль. Действительно, она казалась окружающим счастливой и безмятежной, но это была всего лишь маска. В первое время в пансионе она часто плакала, и вот однажды мисс Бланш посадила ее к себе на колени и долго объясняла, что человек, постоянно оплакивающий то, чего лишился, никому не приятен и вдобавок гневит судьбу. Все слезы мира не помогут вернуть утраченное, говорила она, а за кротость и терпение Господь Бог обязательно наградит.

– Веди себя так, Филли, словно ты радуешься жизни, и постепенно ты на самом деле почувствуешь радость. Ты и сама не заметишь, как это случится.

И Филиппа нашла в себе силы сделать так, как учила ее мисс Бланш.

– Не грусти, через три дня ты все равно уедешь со мной, – напомнила Белль. – Тебе понравится у нас, вот увидишь. Познакомишься с мамой и папой, с Этьеном и Андрэ.

– Мне кажется, я не дождусь этого дня. – Филиппа со вздохом откинулась на подушку. – А твои родные не будут против?

– Против? – Белль хихикнула. – Да они тебя ждут не дождутся! Если ты не приедешь, они страшно расстроятся.

Филиппа улыбнулась, но потом снова посерьезнела.

– Нам с тобой надо хоть немного поспать, иначе мы с треском провалим завтрашний экзамен по арифметике.

– Хорошо, хорошо, спокойной ночи… – последнее слово плавно перешло в длинный зевок. – Увидишь, они будут обожать тебя.

В комнатке наступило молчание. Филиппа свернулась калачиком под теплым одеялом и предалась мечтам о предстоящем празднике. Белль так много рассказывала о своих близких, что семейство Мерсье казалось ей почти родным. По словам подруги, все в нем были добрыми и любящими, и в это верилось, потому что иначе как бы сама она могла вырасти такой? Однако предстоящая встреча все равно пугала Филиппу, особенно она опасалась братьев Белль. Филиппа втайне считала всех мужчин независимо от возраста созданиями странными, даже загадочными, и от одной мысли о том, что придется вести светскую беседу с юными джентльменами, она леденела от страха.

Она даже пыталась расспрашивать о мужчинах мисс Беатрис, но та ничем не могла помочь. Старая дева, заменившая Филиппе мать, точно знала только одно: она совершенно не понимает сильный пол.

– У меня, конечно, нет опыта, – с некоторым смущением объяснила она, – но впечатление такое, что мужчины смотрят на многие вещи не так, как мы, женщины. Например, все решения они принимают, руководствуясь логикой, их интересуют факты, а нами движут чувства, и мы стараемся понять суть вещей.

В двенадцать лет Филиппа не могла до конца понять слова мисс Беатрис, и только много позже убедилась, что та была права…

Эта мысль заставила Филиппу очнуться от воспоминаний. Сын все так же безмятежно спал. Филиппа коснулась губами смуглой теплой ручонки, потом бережно опустила ее на простыню.

– Спи крепко, carissimo[13], – тихо сказала она. – Мама любит тебя.

Филиппа любила маленького Кристофера всем сердцем. Именно ради него она покинула Англию шесть лет назад. Когда стало окончательно ясно, что она утратила любовь мужа, оставалось только защитить еще не рожденное дитя. Если Корт способен без сожаления выбросить ее из своей жизни, то кто мог гарантировать, что он не поступит так же и с ребенком? Или еще хуже: узнав о беременности жены, он мог потребовать, чтобы ребенка отняли у нее сразу после рождения. Он забрал бы его себе, но не дал ему любви. Будь это девочка, то, подобно матери, она скорее всего провела бы детство и часть юности в приходском пансионе, а потом ее поспешно выдали бы замуж. Мальчика, то есть наследника, герцог, конечно, воспитывал бы в фамильном замке Уорбеков, но не любил бы его, видя в сыне воплощение неверной жены.

Филиппа поднялась и закрутила фитиль лампы, потом по многолетней привычке заглянула в холодный камин. Вечер был теплый, и огонь в камине не разводили, но она все равно выполнила привычный ритуал, чтобы в другой раз не забыть убедиться, что ни одна искорка не упала на ковер.

Попрощавшись с сыном взглядом, Филиппа вышла из комнаты. Сегодня ей предстояло заложить первый камень в здание будущей жизни ее ребенка, жизни нормальной и, может быть, даже счастливой. Ей было страшно, но он вспомнила совет мисс Бланш – улыбаться, как бы черно ни было на душе, – смахнула слезы, выпрямилась и решительно шагнула к лестнице, ведущей в холл.

Глава 3

– Здесь мило, – вполголоса заметила Клер Броунлоу, под руку с Кортом переступая порог особняка Рокингемов.

– Мило? – переспросил Корт, помогая ей раздеться. – Что ж, можно сказать и так.

Определение «здесь мило» было бы недооценкой жилища Рокингемов даже в обычные дни, а сегодня особняк буквально ослеплял. Тысячи свечей освещали просторный вестибюль. Золотистое сияние мягко ложилось на черно-белый мраморный пол и на колонны черного мрамора. Некогда похороненные на дне Тибра и поднятые со своего каменистого ложа лишь в середине прошлого столетия, теперь колонны украшали дом английского аристократа. Омытые потоками света, колонны делали особняк похожим на дворец античного императора.

В антикварных китайских вазах, стоявших по обеим сторонам лестницы, белели скромные маргаритки с нежным желтым сердечком, синели трогательные фиалки, алели тюльпаны, переливались всеми оттенками лилового ирисы.

В дверях гостиной гостей встречали хозяева. Предложив Клер руку, Корт подвел свою спутницу к виконту и виконтессе Рокингем.

– Корт, дорогой! – воскликнула леди Габриэль, когда они приблизились. – С твоей стороны было очень любезно прийти на мой день рождения.

Она протянула руку для поцелуя, и он легко коснулся губами кружевной перчатки. Белль не отнимала руку чуть дольше, чем требовали правила хорошего тона, и Корт ощутил едва заметное благодарное пожатие. Белль повернулась к его невесте.

– Леди Клер, как приятно снова видеть вас! Белль держалась, как и полагалось, спокойно и доброжелательно, но вспыхнувшие щеки выдавали волнение. Тобиас рассказал ей о разговоре с Кортом, и она не ждала его.

Несколько секунд Тобиас и Корт молча и серьезно смотрели в глаза друг другу. Потом острый кадык виконта Рокингема несколько раз судорожно дернулся над белым шейным платком, словно он хотел сказать что-то, но внезапно потерял голос.

– Я вижу, леди Габриэль настояла, чтобы ты оделся соответственно случаю, – заметил Корт с кривой усмешкой, но без сарказма. – Браво, дружище! Теперь тебя можно смело вести на прием к королю… в качестве мажордома.

Тобиас нерешительно улыбнулся.

– П-пропади пропадом все порт-тные мира и все идиоты, которые прибегают к их услугам! Моя жена наивно в-верит, что в таком наряде я без труда отвоюю у т-тебя титул рокового красавца. Если такое случится, ты ведь не буд-дешь держать на меня зла?

– Боюсь, для начала тебе придется конкурировать с Бо Бруммелем и Мэттом Донахью, которые занимают на этом пьедестале второе и третье места, – парировал Корт и пожал руку Тобиаса. – Рокингем, ты был прав сегодня: я не могу позволить себе расстаться ни с одним из моих немногочисленных друзей, особенно если речь идет о том, кого я знаю чуть ли не с пеленок.

– Спасибо, что пришел, – искренне сказал Тобиас.

– Не стоит благодарности. Я пришел сюда только ради Белль. Скажу положа руку на сердце: когда она обращает на меня взгляд своих больших темных глаз, я превращаюсь в такого же осла, как и ты.

Чуть раньше, пока экипаж катил по направлению к Портман-плейс, Корт бессчетное количество раз спрашивал себя, почему он едет к Рокингемам. Это же глупость, идиотизм. Но он не мог своей рукой разрушить многолетнюю дружбу. Тобиас и Белль – его единственные настоящие друзья, не отвернувшиеся от него в то страшное время. После развода он погрузился в глухую тьму отчаяния, которое пытался заглушить пьянством, короткими интрижками, картами. Они не бросили его тогда, и настало время вернуть долг, ответить любовью на любовь.

Но была и другая причина, по которой Корт решился явиться на день рождения Белль. Он хотел, чтобы первая встреча с Филиппой Бентинк произошла не случайно. Португалия многому научила его, например, тому, что ни одно важное событие в жизни нельзя оставлять на волю случая. Предупрежден – значит вооружен.

Корт искоса бросил взгляд на свою невесту и в который раз спросил себя, не совершил ли он ошибку, взяв ее с собой. Клер мило болтала с Белль, не замечая возникшей напряженности. Это была голубоглазая блондинка – тип, который он, смуглый брюнет, решительно предпочитал всем остальным. Бледно-голубое платье подчеркивало ее стройную фигуру и удачно оттеняло пепельные волосы. Но главное, что ему нравилось в Клер, это аристократизм, проявляющийся в каждом движении, чуть холодноватая манера держать себя, впрочем, никогда не переходящая в надменность.

Корт живо представил себе выражение лица Клер, когда она узнает, что в числе гостей – его бывшая жена. Он ни минуты не сомневался: узнай Клер об этом заранее, она ни за что не удостоила бы Рокингемов своим присутствием, а ему хотелось столкнуть свою невесту с Филиппой – почему, он и сам не знал. Может статься, Клер потребуется увезти: благовоспитанные леди не желают видеть в своем кругу женщин, чье прошлое опорочено разводом.

Единственная дочь богатого и влиятельного члена партии вигов, к которой принадлежал Корт, Клер была воспитана в самых строгих правилах и по праву гордилась своей безупречной репутацией. Ее благотворительная деятельность превозносилась до небес светскими матронами. Для того чтобы добиться руки этого, по словам леди Августы, «средоточия всех добродетелей», мало было называться герцогом Уорбеком и вести соответствующий положению образ жизни – нужна была еще немалая удача.

Повинуясь какому-то неясному, но властному побуждению, Корт стремился свести Клер и Филиппу, может быть, чтобы показать бывшей жене, что очередной герцогиней Уорбек будет женщина с незапятнанной репутацией. Корт понимал, что Клер интересует не он сам, а его титул, но это его не огорчало. Страсть можно легко разжечь в любовнице с помощью бриллиантовой побрякушки, а вот безупречное общественное положение жены купить невозможно.