Между тем на лестнице появилась Филиппа и с ужасом узнала угольно-черные волосы и широкие плечи гостя, с которым Тобиас Говард только что обменялся рукопожатием.

Невозможно!

Герцог Уорбек все-таки явился! Какой же она была дурочкой, как жестоко заблуждалась! И что теперь будет? Какому унижению он ее подвергнет?

Не в силах сдвинуться с места, она вцепилась побелевшими пальцами в перила, чтобы не упасть. Зачем, зачем она послушалась Белль? Боль в сведенных судорогой пальцах вернула ее к действительности. Филиппа заставила себя разжать руки, глубоко вздохнула, но страх не проходил.

А тот, кто был причиной всему, беспечно болтал с Тобиасом, ни о чем не подозревая.

Герцог Уорбек был высок ростом и статен: Черный вечерний костюм подчеркивал его великолепную фигуру. Знакомый упрямый подбородок, резкие черты лица и эта его особенная манера держаться, непринужденная и чуть надменная. Сейчас во всей его позе сквозило сдержанное напряжение, показавшееся Филиппе зловещим. Она всегда немного побаивалась Корта Шелбурна. Его окружала почти видимая аура силы, некой несгибаемой мощи, которая безмолвно предупреждала: берегись!

Вот он повернулся, чтобы предложить руку своей спутнице, и Филиппа заметила нечто, поначалу ускользнувшее от ее испуганного взгляда: массивную трость с набалдашником слоновой кости. Только тут ей бросилась в глаза некоторая неестественность движений и неровный, припадающий шаг. Бог знает почему, но сердце ее стеснилось от непрошеного сочувствия. А она и не знала, что Корт был ранен.

Блондинка с утонченными манерами, шедшая под руку с ним, держалась с безмятежностью избалованной кошки. Уорбек наклонился к самому ее уху, и по губам ее скользнула улыбка, но глаза остались холодными. Филиппа, изумленная до глубины души, спросила себя, что могло свести такую страстную натуру, как Уорбек, с этой снулой рыбой. Будто услышав ее вопрос, Корт поднял голову и посмотрел вверх. Уже в следующее мгновение в серых глазах, казавшихся серебряными из-за отражавшихся в них свечей, вспыхнула ненависть. Филиппа оцепенела от страха.


Перед ним в вечернем .туалете из тончайшего шелка фиалкового цвета стояла леди Филиппа Мур Шелбурн Бентинк, маркиза Сэндхерст. В ее глазах, которые он так хорошо помнил – насыщенно-синих глазах цвета фиалок, – застыл ужас. Корт понял, что она не ожидала его появления. Вот и славно, подумал он с торжеством. Пусть знает, что он не уступит ей без борьбы своих друзей. Он победит любой ценой, у нее не останется ни единого друга на всем белом свете.

Корт видел, что она испугана, очень испугана, настолько, что готова убежать. Но неожиданно для него, Филиппа надменно вскинула подбородок и шагнула вниз. Она шла не спеша, с видом королевы, которую ожидают подданные.

Краем глаза Корт заметил появившуюся на верху лестницы леди Гарриэт в немыслимом платье в черную и красную полоску. При каждом шаге сильно накрахмаленные нижние юбки громко шуршали. Она шла под руку с полковником личного эскорта ее величества королевы и, конечно, играла на вечере роль дуэньи молодой вдовы. Корт не обратил внимания на предостерегающий взгляд леди Гарриэт, потому что его глаза как магнитом вновь притянуло к Филиппе.

В последний раз он видел ее в объятиях Сэнди, и сейчас, в двадцать четыре года, она стала еще красивее, чем была в восемнадцать. Грех не исказил ее прекрасные черты, как и прежде, она казалась трогательно чистой. Широко посаженные глаза оставались ясными, белая кожа матово мерцала в свете свечей, белокурые волосы удивительного серебристого оттенка, уложенные в высокую прическу, подчеркивали грациозную шею. Ничто, абсолютно ничто не указывало на то, что это прекрасное создание – бессердечная авантюристка, способная бросить мужа ради любовника. Как он ненавидел ее!

За рану в сердце, хладнокровно нанесенную и до сих пор не зажившую, за оскорбленное самолюбие, но больше всего он ненавидел ее за этот невинный вид – вид нетронутой школьницы, наивной, свежей, похожей на едва распустившийся бутон. Грех старит, и эта матово-белая гладкая кожа должна была пожелтеть и покрыться глубокими морщинами, по одной за каждую ночь, проведенную в объятиях Сэндхерста.

Однако нет справедливости на земле, и преждевременно постарел он сам, а от его прежнего гордого «я» остались одни воспоминания. Он чувствовал себя гораздо старше тридцати шести лет, почти стариком. В волосах его серебрилась седина, а сердце покрылось рубцами. Его мысли, как мысли тяжелобольного, были пропитаны горечью, да еще искалеченная нога…

Между тем Филиппа сделала несколько шагов и оказалась прямо перед Кортом.

– Ваша милость! – сказала она негромко, присев в глубоком реверансе.

И это было все.

Чего он ждал? Пристыженного румянца, трепета ресниц?

Шесть лет он ждал этой минуты, рисовал ее бесчисленное множество раз и всегда видел Филиппу кроткой, полной раскаяния, с умоляюще сложенными руками и щеками, мокрыми от слез. Себя же – полным праведного негодования, без тени жалости в ожесточенном сердце.

И как же все обернулось в действительности? Филиппа стояла перед ним с таким видом, словно имела полное право находиться среди порядочных людей. В ней не чувствовалось даже намека на раскаяние, и было совсем не похоже, что хотя бы наедине с собой она предается самобичеванию. Что ж, в таком случае он тоже не станет разыгрывать «комедию лицемерия», как сказала его крестная.

Не сказав ни слова. Корт резко повернулся, с силой опираясь на трость, чтобы удержать равновесие, и повлек Клер к выходу. Краем глаза он видел Белль, бледную как смерть. Она держалась за руку мужа с таким видом, словно боялась потерять сознание. Но на этот раз Корт чувствовал, что цена этой дружбы выше, чем он в состоянии заплатить.

– У-Уорбек! – послышался за спиной голос Тобиаса.

Корт даже не взглянул в его сторону, отдавшись бешеной ярости. Он не хотел никого видеть, ни с кем говорить – только покинуть этот дом, и как можно скорее.

Филиппа в оцепенении наблюдала, как ее бывший муж решительно шагает к двери, почти волоча за собой свою спутницу. После пережитого потрясения она чувствовала странное равнодушие к происходящему и вяло размышляла о том, что Корт, должно быть, и приходил только за тем, чтобы публично унизить ее. Без единого слова он сумел поставить ультиматум тем немногим, кто осмелился принять ее в свой круг: «Любой, кто решит выказать дружеские чувства этой особе, навсегда перестанет быть другом мне!» И это всего лишь первый шаг Корта по пути мести. Его цель – сделать ее жизнь невыносимой, и он, без сомнения, добьется этого. Перед ней закроются все двери.

За несколько минут вдребезги разбилась ее надежда начать нормальную жизнь, которую она вела Бог знает как давно, до первой встречи с Уорбеком. Он слишком могуществен, чтобы надеяться на победу. Что же тогда, бегство? Если бы не сын, она так и поступила бы, но она отвечает за счастье своего ребенка и потому вынесет все, что уготовано ей судьбой.

Корт был уже почти у выхода, как из гостиной появилась леди Августа. Старой аристократке потребовался один-единственный взгляд, чтобы понять, что произошло.

– Корт, дорогой мой! – воскликнула она оживленно, заступая внуку дорогу. —Наконец-то ты здесь!

Словно не замечая ярости, которая исходила от него, она ласково дотронулась до его руки, потом немного отступила и окинула костюм Корта критическим взглядом.

– Недурно, очень недурно… – Леди Августа поправила безукоризненно завязанный шейный платок, смахнула воображаемую пушинку с рукава и одобрительно улыбнулась. – Пожалуй, можно сказать, что твой портной, этот Дьюкс, превзошел самого себя.

Наступила очередь Клер. Леди Августа взяла обе ее руки в свои и одарила молодую женщину улыбкой, разве что самую малость приторной.

– Ах, леди Клер, вы, как всегда, великолепны! – Корт открыл было рот, но его бабушка поспешно продолжала: – А какой оттенок платья! Он восхитительно идет к вашим глазам.

– Могу сказать то же самое о вашем, – рассеянно произнесла та, не глядя на леди Августу.

–  – Ну разве вы не милое дитя, если находите возможным делать комплименты старой развалине вроде меня! – продолжая щебетать, леди Августа клюнула Клер в щеку. – Я думаю, у нас найдется, о чем мило поболтать, тем более что я не видела вас тысячу лет. Пойдемте в гостиную, дорогая, там нам будет удобнее. Корт, голубчик, мы оставим тебя, я хочу представить твою невесту тем, кто сгорает от желания с ней познакомиться.

Филиппа с трудом удержалась, чтобы не схватиться за сердце. Почему-то известие о предстоящей женитьбе Уорбека потрясло ее. Этого еще не хватало! Какое ей дело до Корта, разрази его гром! Пусть женится, пусть катится к дьяволу – ей-то что?

Клер обратила к жениху вопросительный взгляд, но тот в этот миг не смотрел на нее, и она снова повернулась к леди Августе.

– Я не знаю… видите ли, леди Августа, мы не собирались оставаться здесь надолго…

– Именно так, мы не останемся! – отчеканил Корт. Он чувствовал себя так, словно все его близкие только и ждут, чтобы вонзить в него нож.

– Глупости! – фыркнула леди Августа все с тем же ненавистным ему простодушным видом.

Ее брови приподнялись, будто она недоумевала, почему ее внук так странно себя ведет. Корт продолжал тщетно сверлить ее вызывающим взглядом, но леди Августа невозмутимо взяла под руку Клер.

– Полно, Корт, мальчик мой, ведь граф Рамбуйе с супругой еще не знакомы с твоей очаровательной невестой. Я не говорю уже об их сыновьях и невестках! Это просто невежливо сразу уходить.

Казалось, леди Августа без слов просит не устраивать публичного скандала, но Корт упрямо повернулся к хозяевам дома. Белль смотрела на него умоляюще, Тобиас, памятуя о том, что уже упрашивал его, хранил строгий вид.

Бог знает почему в памяти Корта вдруг эхом прозвучали слова друга: «Не предпринимай ничего, пока не увидишь ребенка Филиппы». Что, черт возьми, Рокингем имел в виду?

Потом он вспомнил, что не только Тобиас, но и обе престарелые дамы говорили ему о том же, хотя и не так прямо. Обманутый муж и униженный мужчина должен думать о чужом ребенке? Простить его беспутную мать? Это казалось диким, непонятным, но еще более странной была уверенность его близких, что он будет милосерден к этому сопляку.

Недоумение вытеснило ярость. Что, если Филиппа произвела на свет идиота или калеку? Неожиданно сердце его болезненно сжалось. Ладно, решил Корт, сначала выясним, почему все они защищают отродье Сэндхерста, а уж потом подумаем, как поступить с Филиппой.

– Будь по-твоему, бабушка, – Корт почти сумел, улыбнуться. – Я думаю, мы сможем немного задержаться, чтобы представить Клер гостям.

В наступившей тишине постукивание трости по мраморному полу казалось оглушительным. Корт с непроницаемым видом шагал к дверям гостиной Рокингемов. За один его локоть держалась несколько растерянная Клер, за другой – торжествующая леди Августа.

Филиппа бессильно прислонилась к перилам лестницы. Почему Уорбек смилостивился и остался? Давал ли он тем самым понять, что не станет преследовать ее? Или это была всего лишь дьявольская уловка? Возможно, он лишь отложил решающий удар.

– А ты как думаешь, Корт? Не убежит «коротышка капрал» с Эльбы?

Графиня Рамбуйе обратила к Корту заинтересованный взгляд. У Катрин Мерсье были те же живые г темные глаза, что и у дочери, в них светились ум и проницательность. Французская революция лишила ее родины, перевернула всю ее жизнь, но не сломила эту сильную женщину. Она живо интересовалась политикой, и Корт всегда с удовольствием обсуждал с – ней эту «неженскую» тему.

– Хотелось бы быть оптимистом, – ответил он после недолгого раздумья, опуская бокал с мадерой, – но интуиция подсказывает, что нам еще предстоит увидеть Наполеона в действии.

Он перевел взгляд на бабушку, сидевшую рядом с графиней. Глаза старой аристократки зажглись праведным гневом.

– Вы, французы, слишком милосердны. Нужно было вывести сицилийского негодяя на площадь и публично расстрелять. Тогда мы бы не опасались нового мятежа.

– Я слышал, что во время въезда Луи Бурбона в Париж его приветствовали ликующие толпы, – заметил Этьен Мерсье, поднимая взгляд от телятины с соусом из спаржи. – Похоже, народ Франции сыт по горло безумцем Наполеоном.

– Как может быть иначе! – воскликнула Дора Мерсье, его жена, нервно перебирая жемчужины своего колье, и в ее глазах появились слезы… – Когда подумаешь, сколько невинных людей погибло по вине этого исчадия ада! А сколько до сих пор не может оправиться от ран… как и вы, ваша милость.

Филиппа, сидевшая на другом конце стола, подняла голову и впервые за время ужина посмотрела на Уорбека. Отделенная от него братьями Белль и их женами, леди Гарриэт и графом Рамбуйе, она почти успокоилась и стала с интересом прислушиваться к разговору. Иногда она чувствовала на себе тяжелый взгляд серых глаз, и ее вновь окатывала волна ледяного страха.