Джессика Вуд - Обещание жениться

— Меня зовут Брент, а не Брайан.

Я вздохнула:

— Слушай. На самом деле, меня это не волнует. Если бы я была собой, я бы наверняка не позволила тебе трахать меня в мужском туалете через пять минут после знакомства, — меня накрыл позор, когда я осознала, что трахалась с мужчиной, к которому не испытывала чувств.

— Ох, вот только не надо начинать, — одернул он меня. — Мы можем вернуться в бар, пропустить еще по стаканчику, а потом я снова насажу твою киску на свой член.

— Поверь мне, — сказала я чуть слышно, когда отвернулась от него. — Ты не хочешь иметь со мной ничего общего.

Мои внутренности были скручены в тугой узел, когда я выбежала оттуда, не дожидаясь ответа.

Мое тридцатилетие пугало меня больше, чем я хотела признать. Я хотела всю вину свалить на Джеффа, на его измену, винила Карли, винила все, что только возможно, за то, что произошло в мой день рождения. Но в глубине души я знала, что это было нечто большее, чем просто несчастье. Я знала, что это не имело ничего общего с Джеффом и Карли. Я знала, в течение девяти лет что-то назревало. Все, что было связано с ними, было всего лишь верхушкой айсберга. Но они не были самим айсбергом. Не были источником настоящей боли, она была внутри меня, она жила там, в моей груди, не находя выхода.

Наши дни.

К тому моменту, как я добралась до своей квартиры, я чувствовала себя настоящим дерьмом. Я чувствовала себя грязной. Я чувствовала себя еще больше одинокой, чем когда-либо. Действие алкоголя слабело, и я чувствовала, как эмоциональный комок начал распутываться внутри меня. Я знала, что не должна зацикливаться на одном человеке, но было поздно. В пьяном угаре я села за компьютер, запустила Facebook и в поисковой строке набрала его имя — Джексон Пирс. Его имя было первым в списке результатов. У нас был двадцать один общий друг. Но мы больше не были друзьями. Он удалил меня сразу после того случая. Я навела курсор на его имя и остановилась. Я знала, что пути назад нет, и нажала Enter. Я хотела посмотреть все. Дважды. Я знала, что мне это не пойдет на пользу. Но трудно было устоять. Я чувствовала себя ребенком, которого оставили в комнате одного и которому хочется заглянуть во все коробки с игрушками. Я должна посмотреть! Это убивает меня, я прекрасно понимаю это.

Прежде чем я смогла собрать все чувства воедино, я нажала на фотографию профиля. В мгновение ока я просмотрела все его фотографии. Оливковый цвет кожи, его глубокие изумрудные глаза сияли, на лице красовалась теплая улыбка, он выглядел еще лучше, чем я помнила, он выглядел счастливым, улыбаясь мне с фото. Я тоже улыбнулась в ответ и очертила пальцем контур его лица. Я провела несколько часов, просматривая каждую запись, каждую новость, фото, комментарий.

— Мне так жаль, Джекс, — прошептала я, глядя на фото. — Если бы я могла вернуть время вспять, я не навредила бы тебе. Я бы нашла другой способ, чтобы справиться с этим.

Пойдя наперекор моим же суждениям, я полезла в шкаф и достала оттуда коробку с компакт-дисками. Как только я нашла то, что искала, я поставила CD в музыкальный центр. Этот диск подарил мне Джекс, когда мы еще учились в колледже. Никак не могла понять, почему не видела, как он переживает за меня, но каждая песня на этом диске была о том, что он хочет большего, чем просто быть друзьями, но он понимает, насколько я напугана, чтобы надеяться. Я быстро переключила на трек Jeff Buckley — Lover, You Should've Come Over и зациклила его. (Примеч. Джефф Ба́кли (англ. Jeff Buckley, полное имя Jeffrey Scot tBuckley, 17 ноября 1966—29 мая 1997) — культовый американский музыкант, мультиинструменталист. Современному слушателю наиболее известен благодаря своей кавер-версии песни Леонарда Коэна «Hallelujah»).

Я сидела на диване и чувствовала физическое и эмоциональное опустошение. Зазвучала гитара, меланхолические песни Джеффа Бакли наполнили комнату. Его голос гипнотизировал, когда он пел песню о влюбленных и о сожалении, а мои слезы нещадно скатывались по лицу. Я долго пыталась убежать от правды, скрыть ее, игнорировать мои истинные чувства к нему, после того, как я все потеряла, у меня больше нет тыла, за которым я могла спрятаться.

Я потеряла его. Я теряла его в течение длительного времени. Глубоко. Отчаянно. Больно. Я дошла до той точки, где становилось больно дышать. Я отдала бы все на свете, чтобы мы вновь стали друзьями. Я сделала бы для него все, лишь бы он был здесь, со мной, прямо сейчас, как обещал много лет назад, когда я чувствовала себя одинокой. Слезы продолжали стекать по моему лицу, когда песня проходила через меня, обращаясь к моему сердцу, что же я все-таки к нему испытываю.

Я села прямо.

— Может быть, еще не поздно, — сказала я вслух, вслушиваясь в текст. — Может, мы похожи на героев песни, может, мы были слишком молоды, и между нами могло не сложиться. Но теперь мы стали старше…

Прежде чем я осознала, что творю, я набрала номер, который знала наизусть и который нашла пять лет назад, и нажала на кнопку вызова, пока не передумала. Спустя пару гудков, он снял трубку и сонным голосом пробормотал:

— Алло?

Я втянула в себя воздух, собираясь сказать ему, как сильно я сожалею, что упустила его, что я была единственным человеком, который хотел с ним быть. Но я не смогла. Я почувствовала парализующий меня страх.

— Алло?

Я слышала, как он снова обратился уже чуть громче и более бодро. И вдруг в момент ясности, я запаниковала и отключилась. О чем я только думала, когда звонила ему среди ночи? Мы не говорили и не виделись с того самого дня, десять лет назад. Ничего хорошего не выйдет из-за позднего пьяного звонка.

Я застонала и упала на диван. Именно тогда кипа бумаг и писем на журнальном столике привлекла мое внимание. Там, по центру, лежал толстый конверт, и карточка цвета слоновой кости. Я протянула руку и взяла конверт из общей кипы. Мне не нужно было открывать конверт, чтобы понять, что это приглашение на свадьбу. Я посмотрела на обратный адрес.

Мистер и Миссис Монтгомери

6843 Лестер Суд

Вест Честер, Пенсильвания.

Вест Честер… Я выросла там с тетей Бетти и дядей Томом. Но кто такие Монтгомери?

Затем до меня дошло. Клара Монтгомери. Всегда жизнерадостная, резвая девочка из школы. Она дружила с теми же ребятами, что и я с Джексом. Мы не общались два года, и то это была случайность: мы столкнулись, когда я приехала к тете и дяде после того, как провела за границей пять лет, прежде чем переехала в Лос-Анджелес.

Я улыбнулась. Она всегда была любезна со мной, оптимист в нашей компании. Я рада, что она нашла свое счастье. Когда я посмотрела на приглашение, то задумалась: а пойдет ли Джекс? Мои нервы расшатались, когда я представила нашу встречу после всего, что произошло. Сотни вопросов зароились в моей голове. Что бы я ему сказала? Что бы он мне сказал? Один ли он? Скучает ли по мне? Сможет ли он простить меня? Может ли быть между нами все, как прежде? Все вопросы, которые крутились в голове, сводились всего лишь к одному: помнит ли он наш договор?

Пока играла песня Lover, You Should’ve Come Over, я дрейфовала в своей памяти. Мой потолок принял образ мерцающих огней, которые светились прекрасным калейдоскопом. Я чувствовала его руку всвоей, видела его улыбку, когда он смотрел на меня. Мы были там, где прозвучал наш договор. Где он впервые поцеловал меня. Там, где я хочу быть.

И прямо перед тем, как провалиться в сон, я услышала свое бормотание:

— Джекс… Я одна… Надеюсь, что ты тоже.

Лето 1992 года

Семь лет

— Будь хорошей девочкой, слышишь, детка? — сказала мама, заплетая мои каштановые волосы в косу и стягивая резинкой.

— Я буду, мамочка, — я попыталась повернуться и посмотреть на нее. Я знаю, она думала, что я прошу ее заплетать мне волосы, потому что люблю косички. Но это было не так. Мне казалось, что с косичками я выгляжу глупо, как ребенок, я не хотела казаться ребенком. Мне нужно повзрослеть, чтобы я могла сама заботиться о нас обеих.

Мне никогда не нравились косички, вообще. Но я никогда не говорила об этом маме. Единственная причина, почему я ей не говорила этого, так это просто желание быть рядом с ней. Это было то время, когда она разговаривала со мной, не отвлекаясь, когда не разговаривала по телефону и не решала денежные вопросы, когда она не плакала и не злилась. Ведь у нее были заняты обе руки, тогда она не могла пить и курить, что было хорошо для нее.

Когда мама заплетала мне косички, она казалась счастливее. Она напевала про себя и улыбалась, и мне нравилось, когда она улыбалась. Она выглядела неотразимой, когда улыбалась, это чувство согревало и радовало изнутри.

Но сегодня все было иначе.

Я не могла видеть ее, так как она стояла позади меня, но я точно могла сказать, что сегодня было что-то не так. Она не улыбалась напевая.

— Ты не должна беспокоиться обо мне, мамочка, — я старалась быть позитивной и счастливой ради нее.

— Ты всегда должна слушать то, что говорит тетя Бетти и дядя Том, ладно?

Ее голос звучал странно, это заставило меня загрустить.

— Я буду. Обещаю. Крест на сердце, без лишних фраз, пирожок мне прямо в глаз.

Мама вдруг засмеялась, но смех был необычный. Она будто смеялась и плакала одновременно. Я обернулась и в замешательстве на нее посмотрела.

— Что случилось, мамочка? Почему ты так смешно смеешься?

— Просто ты самая милая девочка, которая может быть у мамы.

Она смотрела на меня какое-то мгновение, ее взгляд был чистым, сосредоточенным, когда обычно ее глаза были налиты кровью. Она наклонилась ко мне и нежно поцеловала в лоб, это заставило меня захихикать от восторга.

— Щекотно, мамочка!

Но она меня не слышала, она щекотала мои бока, переходя на живот, заставляя меня визжать и просить ее остановиться. Когда у меня уже разболелся живот от смеха, мама прекратила.

— Ладно, хватит дурачиться, дорогая. Тетя Бетти и дядя Том скоро будут здесь. Так что если ты хочешь, чтобы я заплела твои волосы, ты должна сидеть спокойно.

— Ладно, мамочка. Я буду хорошо себя вести.

Когда мама заплела мои волосы, я посмотрела на красивые волосы моей Барби, она мне напоминала маму. Я улыбнулась и поцеловала Белль в щеку. Она была моей первой и единственной куклой. Моей лучшей подругой. Я все еще могла вспомнить, когда мне ее подарили, на прошлое Рождество. Я чувствовала себя самой счастливой девочкой в мире, когда развернула подарок. Мама сказала, что мне ее подарил Санта. Она сказала, что я была хорошей девочкой весь год, и Санта захотел мне подарить что-нибудь особенное. Она была права. Белль была особенной.

— Мамочка? — я снова посмотрела на нее, когда она завязывала резинкой волосы.

— Да, дорогая?

— Ты не знаешь, есть ли у тети Бетти и дяди Тома в доме книги?

— Почему ты спрашиваешь?

Я показала маме куклу.

— Белль любит читать книги. Когда она жила с чудовищем, у него в замке была своя библиотека, поэтому она была очень счастлива. У тети Бетти и дяди Тома большой дом, как замок. Значит ли это, что у них тоже есть библиотека?

Мама улыбнулась мне.

— Я не припоминаю, есть ли она в доме, но знаю, что библиотека есть рядом с домом, и я уверена, что тетя Бетти отведет тебя и Белль туда, если вы попросите. Разве это не чудесно?

Я улыбнулась и кивнула с энтузиазмом.

— Белль это понравится.

— Ты и твоя красавица будете счастливы там.

Ее голос снова зазвучал грустно. Я нахмурилась: я сказала что-то, что заставило ее расстроиться?

— Мамочка, а почему ты не переезжаешь к тете Бетти с нами?

Я снова посмотрела на маму и заставила себя улыбнуться. Я не понимаю почему, но я знаю, что маме грустно, и я должна быть смелой, чтобы она не беспокоилась обо мне.

Мама ответила не сразу.

— Дорогая, ты уже спрашивала меня об этом.

— Я знаю мамочка. К сожалению, я не помню, что ты мне ответила.

Мне было плохо от того, что я вру ей, но я не хотела ей говорить, что когда обратилась к ней с этим вопросом, она мне не ответила, потому что забыла.