Даниэла Стил - Обещание

Бен видел все это, и сердце у него сжималось от боли и беспокойства, но он не знал, что здесь можно сделать. Наверное, этого не знал никто, кроме Нэнси, но она была мертва. Неужели и Майкл хочет последовать за ней в вечную тьму?..

При мысли о Нэнси Бен почувствовал в сердце почти физическую боль, подобную той, что пронзала его сломанную ногу, когда он пытался встать слишком резко. К счастью, Бен был молод — сломанные кости срослись быстро, и ему оставалось только надеяться, что молодость поможет и Майклу. Впрочем, Бен знал, что душевные раны не заживают порой годами и десятилетиями, а то, что Майкл измучен и изранен, его друг понимал очень хорошо. Майкл храбрился, пытался выглядеть беззаботным, но глаза выдавали его затаенную боль. Или лицо в конце рабочего дня… Или бескровные, плотно сжатые губы, которые начинали жалко дрожать каждый раз, когда Майкл терял над собой власть и позволял взгляду унестись куда-то за окно, в бесконечное и пустое пространство, пронизанное яркими лучами летнего солнца.

— Ну что, юная леди, разве я не сдержал своего обещания? По-моему, из ваших окон открывается вид на сто тысяч долларов…

Питер Грегсон и Нэнси, сидевшие на балконе ее новой квартиры, обменялись улыбками. Лицо Нэнси все еще было забинтовано, но глаза, смотревшие сквозь щелочки в повязке, смеялись. Руки ее теперь были свободны. Правда, они выглядели несколько по-другому, но они сохранили свою изящную форму и были подвижны и легки.

С того места, где они сидели, была прекрасно видна вся бухта: мост Золотые Ворота находился слева, Алькатрас лежал справа, а прямо виднелся округ Марин. С другого конца вытянутого вдоль всего фасада балкона открывался красивый вид на восточную и южную часть города. Подобное расположение дома позволяло Нэнси любоваться в равной степени и восходами, и закатами, и она порой просиживала здесь целыми днями, благо с тех пор, как Питер снял для нее эту квартиру, погода была ясной и теплой.

— Ты меня совершенно избалуешь, Питер, — ответила Нэнси, с наслаждением потягиваясь.

— Ты этого заслуживаешь, — ответил он серьезно. — Кстати, хорошо, что напомнила… Я тебе кое-что принес.

Нэнси выпрямилась в кресле и радостно захлопала в ладоши, словно маленькая девочка в ожидании подарка. Питер никогда не приходил к ней с пустыми руками. Это мог быть цветок, новый журнал, книга, смешная шляпка, прелестный платок из полупрозрачного газа или пара деревянных браслетов — вроде тех, которые Питер подарил ей после того, как закончил работу над ее руками. Эти небольшие знаки внимания были очень дороги Нэнси.

Но сегодня Питер, похоже, задумал что-то совсем особенное. Когда он вошел, она сразу обратила внимание на большой сверток в его руках и догадалась, что Питер принес ей еще одну «пустяковину», однако вручать подарок он не спешил. Сверток остался лежать под зеркалом в прихожей, и заинтригованная Нэнси весь вечер сгорала от любопытства.

И вот теперь Питер поднялся с кресла и с таинственной улыбкой ушел в дом. Когда он вернулся, Нэнси заметила, что сверток не просто велик, но и довольно тяжел, и не ошиблась. Питер положил его ей на колени и чуть отступил назад.

— Что это, Питер? Какой тяжелый!.. Как камень. — Ей не терпелось поскорее развернуть сверток и узнать, что там.

— Да, это самый большой изумруд, который я только смог найти в ближайшей лавчонке, — с усмешкой сказал Питер.

— Сейчас посмотрим… — Нэнси развернула бумагу и охнула, увидев, что принес ей Питер. В коробке лежал очень дорогой фотоаппарат.

— Ах, Питер, ты просто гений! Какой замечательный подарок! — вырвалось у нее. — Но мне, право, неловко…

— Ничего особенного тут нет, — перебил Питер с неожиданной горячностью. — Кроме того, я рассчитываю, что ты отнесешься к этой штуке со всей серьезностью.

Они оба хорошо знали, как сильно беспокоило Нэнси то обстоятельство, что после аварии ей больше не хотелось рисовать. И дело было не в искалеченных руках — Питер сумел полностью восстановить двигательные функции, так что после небольшой тренировки Нэнси могла бы вернуться к любимому занятию. Но она не хотела, вернее — не могла. Каждый раз, когда она задумывалась о красках и кистях, что-то как будто останавливало ее. Ее старые картины, которые сиделки привезли из Бостона, так и остались нераспакованными и пылились в кладовке. Нэнси не хотелось даже смотреть на них, не говоря уже о том, чтобы создавать что-то новое.

Другое дело — фотоаппарат.

В глазах Нэнси вспыхнул восторг и радостное нетерпение, и Питер мысленно поздравил себя с удачей. Похоже, он нашел правильное решение. Нэнси просто необходимо было новое дело, новые возможности, ибо прежние только будили в ней тяжелые воспоминания. И это было правильно — из старых кирпичей новый дом не построишь.

— Между прочим, — сказал Питер, прикидываясь равнодушным, — там внутри есть инструкция по пользованию этим аппаратом. Чертовски сложная штука! Во всяком случае, чтобы разобраться в ней, моего медицинского образования не хватило. Может, у тебя что-нибудь получится.

— Гм-м, посмотрим…

Нэнси достала из коробки инструкцию и углубилась в чтение. Время от времени она откладывала ее в сторону и принималась вертеть фотоаппарат в руках, чуть слышно бормоча что-то себе под нос. Она была так поглощена этим занятием, что Питер подумал, уж не забыла ли она о нем. Он уже собирался напомнить Нэнси о своем существовании, когда она выпрямилась и небрежно взмахнула маленькой книжечкой.

— Это очень просто, Питер, — сказала она. — Смотри, если не хочешь пользоваться автоматикой, то вот это колесико устанавливает диафрагму…

Питер понял, что угодил в десятку, и, довольный, откинулся на спинку кресла. Прошло еще полчаса, прежде чем Нэнси снова вспомнила о нем. Она неожиданно подняла голову и посмотрела на него, и по ее глазам Питер понял, как она рада и благодарна ему.

— Это самый замечательный подарок, какой я когда-либо получала, — с чувством сказала она. «Если не считать голубых бус, которые Майкл подарил мне на ярмарке», — мысленно добавила Нэнси, но тут же усилием заставила себя не думать о них. — А пленка? Ты принес пленку?

Питер заметил темную тень, промелькнувшую в ее глазах. Он уже привык к этим призракам прошлого, которые посещали Нэнси довольно часто, но тут он был бессилен. Впрочем, Питер был уверен, что со временем грустные мысли перестанут навещать ее.

— Конечно. — Наклонившись вперед, он достал из свертка, где, кроме фотоаппарата, лежали еще кое-какие фотопринадлежности, маленькую коробочку с кассетой. — Разве я мог забыть про пленку?

— Нет, — произнесла Нэнси. — Ты никогда ничего не забываешь.

Она ловко вставила кассету в аппарат и принялась снимать сначала Питера, потом — бухту, потом — птиц, стайками пролетавших перед балконом.

— Фотографии скорее всего будут неудачными, но ведь это только начало… — извиняющимся тоном сказала она, поворачиваясь к нему, но Питер отрицательно покачал головой:

— Разве только те, где ты сфотографировала меня. У тебя все получится, Нэнси…

Он еще долго сидел и любовался ею, потом встал и, обняв Нэнси за плечи, увлек ее в комнату.

— У меня есть для тебя еще один сюрприз, Нэнси, — сказал он.

— Знаю, «Мерседес»! Я угадала, да?

— Нет. На этот раз я говорю серьезно. — Он с ласковой улыбкой поглядел на нее сверху вниз. — Я хочу познакомить тебя с одним своим другом. Это совсем особенная женщина, Нэнси. Я уверен, она тебе понравится.

В первое мгновение Нэнси испытала какое-то странное чувство, которое было подозрительно похоже на ревность, но что-то в лице Питера подсказало ей, что ее опасения беспочвенны. Он, в свою очередь, почувствовал ее напряжение, но продолжал как ни в чем не бывало:

— Ее зовут Фэй Эллисон, мы вместе учились.

По-моему она самый опытный психоаналитик на всем Западном побережье, а может быть — и в Штатах. Кроме того, Фэй очень интересный человек и надежный товарищ, и я не сомневаюсь, что она тебе понравится.

— И?.. — Беспокойство и любопытство сражались в Нэнси, и Питер успокаивающе улыбнулся.

— И… Я думаю, тебе будет полезно пройти курс психоанализа. Впрочем, мы с тобой уже об этом говорили.

— Ты считаешь, что со мной что-то не так? — Нэнси опустила фотоаппарат и серьезно посмотрела на него.

— Ничего подобного. Ты поправляешься на удивление быстро, но… Тебе уже пора готовиться к возвращению в большой мир. С кем ты сейчас общаешься? Только со мной, с Гретхен и с Лили. Неужели тебе не хочется поговорить с кем-то еще?..

«Хочется. С Майклом», — подумала Нэнси. Майкл был ее лучшим другом, но он был далеко. Пока же ей вполне хватало Питера.

— Я… я не знаю.

— Думаю, что, когда ты познакомишься с Фэй, ты больше не будешь колебаться. Она… — Его губы тронула легкая улыбка, которая заставила Нэнси испытать новый укол ревности. — Она настоящая болтушка, хотя для психоаналитика это не самое хорошее качество. Психоаналитик должен уметь слушать, но в твоем случае это не главное. Фэй очень искренний и добрый человек, и она очень тебе сочувствует.

— Она знает о… о том, что со мной случилось?

— Да, давно знает.

Фэй была у него в тот момент, когда из Бостона позвонил сначала Викфилд, а потом — Марион Хиллард, но Нэнси было вовсе не обязательно об этом знать. Питер и Фэй Эллисон были любовниками уже довольно давно; на протяжении десяти с лишним лет они то расходились, то сходились вновь, но в их отношениях товарищества и привязанности было гораздо больше, чем страсти.

— Сегодня во второй половине дня она зайдет на чашечку кофе. Ты не против? — спросил Питер, но Нэнси знала, что никакого особенного выбора у нее нет.

— Нет, нисколько, — ответила она, но настроение у нее сразу упало, и, накрывая в гостиной стол, Нэнси думала о том, что ей вовсе не хочется, чтобы в ее теперешней жизни появился какой-то новый персонаж, в особенности — женщина. Настороженность, недоверие, чувство соперничества — все это не позволяло ей успокоиться.

Нэнси действительно очень волновалась, но только до тех пор, пока она не встретилась с Фэй Эллисон лицом к лицу. Как бы ни расхваливал ее Питер, никакие слова не могли подготовить Нэнси к тому, что она увидела и почувствовала. Фэй буквально излучала ласковое участие и тепло, от которого у каждого, кто ее видел, сразу становилось легче на душе.

Фэй была высокой блондинкой — настолько высокой и худой, что даже казалась несколько угловатой, но черты ее лица были мягкими и подвижными, глаза смотрели открыто и внимательно, и в них светилась готовность мгновенно откликнуться на шутку, рассмеяться, дать добрый совет. Вместе с тем в ней чувствовались и серьезность, и способность к искреннему состраданию, и Нэнси сразу ощутила, как ее напряжение спадает.

Питер пробыл с ними около часа, а потом ушел, оставив женщин вдвоем, и Нэнси нисколько об этом не жалела. Они говорили о Бостоне, живописи, Сан-Франциско, детях, о медицинском колледже и тысяче разных вещей и при этом ни словом не обмолвились об аварии. Фэй без стеснения рассказывала о своей жизни, а Нэнси вспоминала кое-какие случаи из детства и юности, которыми она не делилась еще ни с кем.

Нисколько не приукрашивая действительность, как она частенько делала в разговорах с Майклом, Нэнси описывала своей новой знакомой жизнь в сиротском приюте, какой она была на самом деле. Одиночество, бесконечные вопросы о том, кем были ее родители и почему они ее бросили, каково это — быть одной-одинешенькой на всем белом свете, — все это она выкладывала без утайки.

А под конец, сама не зная почему, рассказала Фэй о своем договоре с Марион Хиллард. И Фэй не стала охать и ахать, не стала ни упрекать, ни бранить Нэнси; даже в том, как она слушала сбивчивую речь Нэнси, было столько понимания и участия, что мало-помалу Нэнси справилась с собой, заговорила спокойнее. Сама не заметив как, она поделилась с Фэй мыслями и чувствами, которые занимали, а порой просто мучили ее на протяжении всей жизни, а не только последних четырех месяцев, и испытала от этого огромное облегчение.

Особенно она была рада тому, что могла рассказать кому-то о сделке с матерью Майкла.

— Я не знаю, может быть, это покажется странным или глупым, но… — проговорила Нэнси, глядя на свою новую подругу с почти детской, наивной робостью. — Дело в том, что у меня никогда не было семьи. Моим самым близким человеком была мать-настоятельница. Она была доброй, ласковой женщиной, но она относилась ко мне как… как бездетная тетка может относиться к своей племяннице. Что касалось Марион, то — вопреки всему, что я чувствовала, что я о ней знала от Майкла и от его приятеля Бена — я продолжала мечтать о том, что в конце концов я сумею ей понравиться, что мы станем друзьями и даже…

Глаза Нэнси неожиданно наполнились слезами, и она поспешно отвернулась.

— Ты надеялась, что она сможет заменить тебе мать?

Нэнси молча кивнула и, яростно заморгав, чтобы стряхнуть с ресниц слезы, хрипло рассмеялась.